Эккле́сская сага

Евгения Мухамедьярова (2024)

Это история о охваченной тяжким бременем Великой Экклесе, прибывающей в чаянии нового героя. Его ждёт и Властитель, активно насаждая свой Порядок, омывая руки в крови несогласных. Лесные охотники, озёрные жители, люди равнин и маги скалистых гор в очередной раз объединяются для борьбы. Действительно ли юный охотник тот, кого они все ждут, или пророчество ошибается? Можно ли вмешаться в провидение и взять судьбу в свои руки?

В поиске

Дворец. Покои принцессы. Окна завешаны. Горят свечи на столе. На полу в крови лежит мужчина. Обнажённая спина его истерзана. Руки связаны. Рядом на стуле сидит принцесса и полирует что-то своимшёлковым платком.

— Ментор Са́тис, мы же с вами обо всём договорились. Я так хотела помочь вашему Сопротивлению, — начала в тоне медлительного психопата Суби́та, — что же пошло не так?

Раненый мужчина тяжело задышал.

— Тебе больно, дорогой? — продолжила она. Ответа не последовало. Тогда она встала и подошла к нему ближе.

— Посмотри на меня, — в этот момент мужчина медленно попытался повернуться к ней лицом, — я не вижу твоих глаз. Посмотри на меня.

На его лице запеклись струйки крови. Он с трудом развернулся и даже сел.

— Вот так лучше. Ментор, мне нужна ваша помощь. Подсказка. Научите меня. — она сложила руки в умоляющей позе, и подразнила его, — научишь? — глаза её загорелись.

— Да, принцесса, всё, что скажите, — еле произнёс он разбитыми губами.

— Вот и славненько. Мне нужно найти этого предсказанного. Куда же теперь он мог деться с моей пророчицей?

— Я не знаю, — вслед за его словами последовал удар наотмашь. Так он снова упал на пол.

— Неправильно! Ментор, какой же вы ментор, если не знаете. Надо знать! Как же я научусь у вас, а?!

— Я могу узнать.

— Этот ответ мне нравится больше. И помни, у тебя не получиться соскочить, твои родные у меня на ладони.

— Я всё помню, принцесса, — она снова наклонилась к нему и усадила его.

— Опять ты так официально со мной. Мы же уже помирились. Суби́та. Называй меня Суби́та.

— Суби́та, я всё понял… Прости меня, — он опустил голову.

В глазах принцессы заиграли дьявольские огоньки. Она обхватила ладонями его окровавленное лицо и дерзко поцеловала его в губы. Мужчина легонько взвыл от боли, но старался терпеть.

— Не подводи меня больше. Освободить Экклесу должна я. Понял? Хочу быть героем — освободителем. Не мешало бы в народе пустить слух о моей матери. Пусть думают, что она, питая сосцами, успела в меня вложить любовь к соплеменникам и всё в этом роде. Понял?

— Да.

— Что да?

— Я всё понял… Суби́та.

Принцесса улыбнулась и даже рассмеялась. Только смех этот был похож на завывания, и полон злорадства.

— Встань, дорогой. — приказала она.

Ментор пытался встать изо всех сил, но так и не смог. От полученных ран и напряжения упал в обморок.

— Помер что ли? — она наклонилась к нему и поняла, что тот ещё жив. Дав распоряжения своей личной охране, она отёрла свои губы от крови и вышла из комнаты.

В то время Властитель находился в зале Ассамблеи. Здесь не было никого кроме Властителя и его секретаря. Огромный пустой зал в позднее время выглядел зловеще.

— Дантэ, как думаешь сколько мне ещё осталось?

— Властитель, разве могу я знать это. Никто не знает ни дня, ни часа, когда смерть приходит за человеком. Почему это вас беспокоит сейчас?

— Меня это беспокоит ни только сейчас. Всё ли я делаю правильно? Принося Порядок этим землям, возможно, я оказался слишком жесток? Не считаешь?

Секретарь смутился подобными вопросами и тем, что именно его просит на них отвечать Властитель.

— Я служу вам уже много лет. Вся моя жизнь принадлежат вам. Могу ли я усомниться в вас? Мой господин проживает свою жизнь так, как ему велит Порядок.

— Хорошо ты отвечаешь мне. Как вознаградить тебя за твою чуткость?

Секретарь ещё больше смутился. Однако, набравшись смелости, сказал:

— Властитель, кроме вашего благополучия может ли ещё что-то беспокоить меня?

— Есть ли ещё кто-то более ласковый чем ты, друг мой? Скажи, что тебя беспокоит кроме меня.

Старик Дантэ нерешительно потоптался на месте, а потом всё же высказал своё желание, попросив заменить ментора для принцессы.

— Мой сын хороший учитель, однако есть более опытные. Вашей дочери нужны учителя более сведущие, и менее молодые.

— Так вот в чём дело. Неужели твой сын заглядывается на мою дочь?

— Властитель, мы не смеем ни в чём быть безрассудными. Поэтому предупредительно готовим почву. Вашей дочери пора замуж и нужен достойный человек…

— Довольно, я понял тебя. Плутовка снова сводит всех с ума. Хорошо, я подумаю, что с этим можно сделать.

Секретарь поджал губы. Ему не понравилось, как это прозвучало.

— Прошу не будьте суровы с молодыми. Разлука охладит их пыл. Благоразумие должно взять верх. Я в том уверен.

Властитель уже не слушал его с прежней внимательностью. Ему никогда не хотелось выдавать свою дочь замуж. И самому никогда не хотелось умирать. Половину своей жизни он только и делал, что отводил пророчество. Что за это время он успел сделать ещё? Армейская дисциплина — это всё, что он принёс в эти земли. А развития нет. Афони́я — некогда хлебная столица, город изобилия, теперь напоминает казарму. Кругом люди, которые его за это ненавидят.

Принцесса дерзко зашла в зал Ассамблеи. Её обувь гулко отстукивала. Каждый шаг был полон энергии.

— Отец, так поздно, а ты еще весь в делах, — зыркнула она на секретаря, — не пора ли отпустить бедного Дантэ к семье?

Секретарь задумался. Учтивостью эта чертовка никогда не отличалась. Похоже, что кто-то из его близких в беде.

— Да, конечно, мы закончили. Дантэ, ты можешь быть свободен.

— Не задерживайтесь, секретарь, тогда успеете отправиться домой вместе с сыном. Ментор Са́тис уже у выхода. Мы с ним только что закончили, — лукаво улыбнулась принцесса.

У старика мурашки побежали по телу. Отвесив поклон Властителю, он быстро вышел из зала, а там уже почти бегом к выходу из дворца. Выбежав наружу, секретарь никого не увидел. Всмотревшись вперед, он заметил лошадь и человека, лежащего поперёк. Прикрытый плащом на лошади лежал его сын, истекая кровью. Дантэ проверил, есть ли у него дыхание и, удостоверившись в этом, как мог быстро вскочил на лошадь и отправился к лекарю.

Юноше помогли. Всю его спину обложили кашицей из целебных трав. Голову обтянули тугой повязкой. Его окровавленное лицо омыли и помазали. Всё это время его отец стоял на коленях и мысленно молился Создателю.

— Бедный мой сын, что теперь с ним будет? Создатель, как мне уберечь моих детей? — тихо плакал старик.

Са́тис всегда был умным и крепким парнем, гордостью своей семьи. Не каждый ученик Лю́циума мог стать ментором. Только лучший из лучших. Многих ожидали государственные должности, однако, всё зависело от уровня подготовки. Са́тис мог занять любую должность в Ассамблеи Властителя. Вот только не захотел. Целью его жизни стала борьба. Борьба за мир. За мир, в котором нет места массовым убийствам «неугодных людей». Ментор был одним из лучших приобретений Сопротивления. Вот только сейчас ему приходится очень нелегко. Конечно, раны не смертельные, но восстанавливаться придётся долго.

И пока Са́тис был не способен что-либо делать, Соломон получил весточку о его состоянии. Тайго, Ве́рмон, Тень и пророчица не объявились. Главе панемского Сопротивления нужно было что-то предпринять. Их подполье перестало быть секретом. А точнее выяснилось, что о нём уже давно знают во дворце. Как поступить и кому теперь доверять? Соломон пытался сложить факты. Анализировал каждого «своего человека». Что может быть хуже, чем подозревать всех? На грани с паранойей. Лицо лидера становилось всё более хмурым. Если не объявятся эти четверо, то возможно дело всей его жизни пошло прахом.

Соломон накинул куртку с капюшоном и вышел из подполья. Он обошёл рынок, прошёлся вдоль дворца и около солдатских казарм. Обойдя лавки ремесленников и частные дома панемской знати, Сол пошёл на окраину. Когда он подошёл к берегу реки, стало темнеть. Трава росла здесь не густо, и была блёклой. Река обмелела. Соломон помнил те времена, когда здесь было совсем не так. Зеленеющий луг. Овцы шли сюда на водопой. Река мерцала на солнце, что казалось будто она совсем белая. Этим летом уже было трудно узнать это место. А сейчас, когда близилась осень, всё вовсе стало печальным.

Когда-то Соломон мечтал… Он отказался от всего, ради возможности когда-то вновь предаться этому дивному состоянию, этому духу, этой свободе. У него никогда не было семьи. По крайней мере он не помнит никого. Он стал ребёнком улиц. Шалопай, который бегал по крышам, воровал еду, добывал информацию за деньги, ставил на уши весь город… И когда-то, естественно, попался. Так он оказался в армии Властителя. Легионером он никогда не хотел быть. Хотя вчерашних мальчишек всегда поражала военная выправка и блеск мечей, эти солдаты внушали ужас и неприязнь, даже ненависть. Наводили Порядок они всегда очень жёстко. Так Соломон мог остаться без рук, если бы командир вексилляции не решил использовать эти умелые руки на пользу армии Порядка.

— Будешь нашим сыном, малец, — сказал тогда командир.

Маленький Сол плакал навзрыд. Его не казнили, да еще и впервые назвали сыном. Семья. Это же то, чего он всегда хотел. В новой семье ему приходилось не сладко. Нужно было успевать есть. В большой семье ведь клювом не щёлкают. Нужно было успевать спать. И малец умудрялся засыпать сразу, как только появлялась возможность. Он был самым мелким, поэтому каждый считал своим долгом пошпынять, пощекотать, выставить его дураком.

Правда он быстро схватывал. Бойко уворачиваясь от тычков и затрещин, он впервые заслужил право дать сдачи обидчику. Командир дал ему такую возможность. Противником был упитанный и крепкий лысый боец. Соломон же был еле-еле душа в теле, тощая жердь. Прямым столкновением тут было не победить. И он подготовился. Спарринг начался с уклонений от весомых ударов лысого. Сол сразу подметил, что тот всю силу направляет на удар. Когда он снова уклонился, юноша подтолкнул его в спину вслед за парящим кулаком. Противник чуть не упал. Наконец понял, что «жердь» не так прост, как кажется. Лысый попытался взять его захватом, но острые локти мальца уперлись ему меж рёбер, а когда лысый его всё-таки выпустил, Сол накинул на руку противника тонко-плетёную верёвку. Рывком затянул её и, оттолкнувшись о стены, перепрыгнул противника. Оказавшись за его спиной, Сол перекинул верёвку через его шею и как следует дёрнул. Лысый сопротивлялся и поэтому не упал, а лишь опустился на колени. Но и этого хватило вёрткому. Усевшись на его плечи, Соломон зажал его шею. Лысый свободной рукой хотел его столкнуть, но тот обвязал его вторую руку. Руки в ловушке, лысый стал терять сознание от удушающего приема.

Это была первая победа уличного парнишки. С тех пор его зауважали. Соломон гордился собой, но не позволял себе расслабляться. Так прошло несколько лет. Казарменная жизнь была не самой интересной, но лучше бы так и оставалось. Пришло время очередной ротации. Вексилляцию вернувшуюся из Мо́ртемского болота, точнее то, что от неё осталось, нужно было заменить следующей. Естественно никто не хотел туда идти. Но приказ есть приказ. Было принято решение вексилляцию доукомплектовать из числа представителей фуррури и поиссонов. Они лучше ориентировались на местности, но им меньше доверяли панемцы. Соломон тогда уже был не просто салагой, а помощником командира вексилляции.

— Не доверяй этим рыбоголовым. Поиссо́ны всегда себе на уме. Нам нужно, чтобы они показали безопасный ход к Саго́ни, Властителю непременно нужен Светоч премудрости.

— Зачем?

— Это уж я не могу знать. Властитель повелел, мы делаем. А о причинах мы не спрашиваем. Солдат не спрашивает, а выполняет приказ.

— Понял. — ответил Соломон. Его командир ничего не знает, поэтому так себя ведёт. Чуть что — приказ.

Прошло много времени с тех пор. Соломону пришлось определиться с тем чего он действительно хочет и кем останется или будет. Жизнь его полностью изменилась, когда он увидел казнь одной женщины. Она была из знатных панемцев. Она укрыла у себя беременную женщину из лускусов. Большое преступление укрывать эту женщину. Ее очень искал Властитель.

Панемка кричала. Её вопли пронзали насквозь всех, кто её слышал. Но никто ничего не мог сделать. Это было распоряжение Властителя. Женщину в изорванном после пыток платье привязали к деревянному столбу. Палач размахивал плетью, рассекая воздух и плоть. Неудержимый вопль. Даже ни слова. Ни одного. Только пронзительный крик. Волосы женщины спутались, прилипли к лицу, шее и плечам уже покрытым кровью. Она не протестовала, не оправдывалась, не уговаривала, не умоляла. Её стиснутые от боли зубы, слёзы, залившие лицо, свидетельствовали о боли.

Место казни окружала толпа. Мужчины, женщины и дети… Они пришли сюда после объявления, оторвались от домашних дел, покупок, встреч, сделок и свиданий. Многие пришли сюда из любопытства, но постепенно оно сменилось ужасом. Люди думали, что её справедливо наказывают. Однако, среди этой толпы стоял юноша, который не был согласен.

Паренёк был бедно одет, тощ, и глаза его были опухшими от слёз, руки в ссадинах, окровавленное колено виднелось из дырки на штанах. Взъерошенные волосы были покрыты пылью. Взгляд юноши был полон отчаяния. Он смотрел и слушал как до смерти забивают его мать.

«Преступница» в окровавленном платье больше не могла даже кричать. Вопли сменились стонами, и её сын понял, что смерть вот-вот разлучит их. Он рискнул подойти ближе. Палач едва не задел его плетью.

— Смерти захотел?! — окликнул парня палач.

— Могу я… попрощаться? — скрипнул осипшим голосом юноша.

Палач остановился.

— Мамочка, прости меня, — продолжил юноша, держа мать за плечи.

— Ты не виноват, это я… — слабеющим голосом шепнула женщина, — спой мне, сын, спой напоследок.

Юноша обливался слезами. Имея приятный голос, он не мог выдавить и звука именно сейчас, когда самый близкий человек просит.

— Спой для меня, сыночек… — повторила она, слегка подёргиваясь от боли.

Воцарилась тишина. Все устремили свой взор на людей у позорного столба. И юноша затянул старую, но всем известную детскую песенку:

В тихой ночи дует-дует ветерок,

Забирая страхи и тревог мешок.

Утирает слёзы малым и большим,

Ветер сновидений…

Допеть не успел, голова матери безжизненно повисла. Палач смотал свою плеть, народ стал расходиться. Юноше было позволено самостоятельно позаботиться о теле казненной. Он отвязал её, положил на тележку, бережно укрыв соломенным ковром. Он повёз её еле передвигая ногами. Его тонкие руки тряслись, а глаза распухли от слёз до такой степени, что почти не открывались. Когда он оказался вне города и нашёл уединённое место на берегу реки, развёл погребальный костёр.

Соломон был в числе тех, кто охранял место казни. А когда она закончилась, он последовал за пареньком. Он смотрел на содрогающегося от слёз парня, на костёр… Сол был поражён до глубины души. Он представлял, что этот юноша он сам. Что это он провожает свою мать в последний путь, что это он пел песню на площади, что его несправедливо наказали… Свою семью он не помнит вовсе. Но сочувствие мальчику породило веру. Тогда на берегу он решил, что Легион — это не та семья, о которой он мечтал. Это не те люди, которых он бы хотел защищать. Видя перед собой скорбящего юношу, Соломон дал себе обещание сопротивляться…

Сейчас на реке было тихо. Соломон, предавшийся воспоминаниям, подумал о соседнем поселении.

— Возможно, он

Конец ознакомительного фрагмента.