Голову даю на отсечение – каждому из вас хоть раз хотелось выступить на сцене и сорвать шквал аплодисментов! А мне, Евлампии Романовой, представилась эта потрясающая возможность! Дело было так: меня попросила выйти вместо нее на подмостки Жанна, актриса театра «Лео». И не думайте, что я совсем завралась! Никто бы не заметил подмены: роль горничной была без слов, а все актеры в этой странной пьесе играли в масках. И вдруг прямо во время спектакля скончалась известная театральная прима Тина Бурская. Все уверены – убийца Жанна. Именно она подала Тине сосуд с водой. Лишь я одна точно знаю, что Жанна невиновна. Ведь отравительница под маской – это я! Что же делать? Уносить ноги?! Но я решила поступить в точности наоборот – прыгнуть в самое пекло…
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Любовь-морковь и третий лишний предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 4
Ровно в указанный срок я толкнула дверь с табличкой «Театр «Лео». Служебный вход» и вошла в полутемный предбанник. Слева стоял письменный стол с уютно светящейся лампой, в кресле рядом, уткнувшись в газету, восседала бабка, замотанная в платок.
— Это кто? — равнодушно поинтересовалась она, не отводя взора от полосы.
— Привет, баба Лена, это я, Жанна.
— Ох, детонька, не заболела ли? Голосок сипит.
— Мороженое мясо на улице ела, — выпалила я выученный текст и быстро пошла по длинному коридору.
— Ну шутница, — проскрипела старуха и потеряла ко мне всякий интерес.
Дальнейшие события развивались без сучка без задоринки. Комната под номером тринадцать была открыта, в шкафу, как и обещала Жанна, нашлось атласное длинное платье, туфли и маска. Быстро переодевшись, я нацепила сильно пахнущую клеем и краской маску и услышала из громкоговорителя, висевшего на стене:
— Антракт. Второй акт начинается с выхода горничной, Кулакова, займите место во второй кулисе.
Осторожно переступая через всякие шнуры и железки, я добралась до места и увидела тощую вертлявую девицу в джинсах.
— Привет, Жанка! — воскликнула она.
Я кивнула.
— Вон поднос и чашка, видишь?
Я опять кивнула.
— Ой, воду забыла налить, — опомнилась реквизиторша, — ща принесу, ты про реверанс помнишь? А то опять не сделаешь, и Валерка пеной изойдет!
В этот момент из темноты послышался шепот:
— Алиса, сколько можно тебя звать? Куда гром сунула? Как мне грозу изобразить?
— Вау! — подпрыгнула девица. — Совсем я плохая стала!
— Чеши за громом!
— Сейчас, сейчас, — засуетилась Алиса, — только Жанке воды припру.
— Шевелись, убогая, — донеслось из мрака.
Алиса, причитая, исчезла за кулисами, меня неожиданно охватила тоска. Я подошла к закрытому занавесу и посмотрела в щелочку. Плотные ряды кресел были почти пусты, публика в массовом порядке понеслась в буфет. Боже, как давно я не стояла вот так, вглядываясь в зал, впрочем, я никогда не получала оваций, госпожа Романова плохо играла на арфе, нет во мне нужной энергетики, ну не обладаю я ярко выраженной харизмой. Ладно, хватит предаваться тоскливым воспоминаниям, лучше сейчас еще раз повторить то, что предстоит сделать.
Значит, так, выхожу, пересекаю сцену, приближаюсь к баронессе, сидящей в кресле, делаю глубокий реверанс…
Неожиданно в голове возникло еще одно воспоминание.
Поздний вечер, наша квартира наполнена тишиной, только на кухне горит свет. Десятилетняя Фрося [2], большая любительница подслушивать беседы папы и мамы, скрючилась на унитазе. Санузел в родительских апартаментах граничил с кухней, если сидеть тихо, то станешь незримой участницей чужого разговора. Папа, как всегда, описывал маме прошедший день.
— Представляешь, — смеясь, говорил он, — сижу сегодня в академии на экзамене…
Я сначала удивилась, услышав это заявление, но потом мигом сообразила, что папочка, кроме того что является ученым, еще и преподает в вузе, и слушала его дальше.
— Отвечает Николаевич, помнишь его?
— Ну да, — отвечает мама, — майор из Ростова.
— Верно, — подтверждает папа, — в принципе приятный дядька, старательный, одна беда, не слишком образованный. В общем, вышел казус.
Выступил Николаевич вполне пристойно, отец уже решил поставить ему «отлично», но потом подумал и сказал:
— Билет вы знаете, но не хватает завершающей фазы в рассказе, если сейчас сделаете красивое резюме, получите пятерку.
Ничего особенного папа не хотел, всего лишь чтобы слегка туповатый Николаевич подвел итог своему выступлению. Отец всегда говаривал:
— Информацию и дурак запомнит, а вот подвести правильный итог сказанному — прерогатива человека мыслящего.
Но Николаевич отреагировал странно, он резко покраснел и ответил:
— Никогда.
— Голубчик, — принялся уговаривать его отец, твердо решив дотянуть ученика до пятерки, — поверьте, это совсем нетрудно, вы попытайтесь.
— Ни за что.
— Опасаетесь неудачи? Но четверка уже ваша, неужели не желаете повысить балл?
— Резюме делать не стану, — словно взбесившийся попугай, затвердил Николаевич.
— Ну, не стесняйтесь!
— Не могу!
— У вас достаточно знаний для столь простого действия.
— Не могу.
— Ей-богу, смешно.
— Не могу!
Видя, что майор находится почти на грани истерики, отец вздохнул.
— Вы мужчина, обязаны быть смелым, а как военный — подчиняться приказам старшего по званию. Стыдно, в конце концов, так себя вести, мы в академии призваны научить вас не только зазубривать учебники, но и делать резюме, это же элементарно.
Николаевич стал пунцовым, как рак.
— Хорошо, — просипел он, — если отдаете приказ, тогда конечно.
— Отлично, голубчик, — кивнул папа, — начинайте.
Отец ожидал, что тот сейчас подойдет к доске, возьмет мел, напишет пару формул… Но майор поступил самым невероятным образом.
Смахнув пот со лба, он шагнул на середину аудитории, взялся руками за полы кителя и присел в… реверансе.
Все — и профессор, и великовозрастные курсанты — замерли с открытыми ртами, Николаевич выпрямился и самым несчастным голосом спросил:
— Хватит? Или еще раз сделать резюме?
Бедный папа, боявшийся обидеть тупого майора, собрал в кулак всю волю и выдавил из себя:
— Достаточно, голубчик, вот ваша зачетка.
Когда Николаевич покинул помещение, остальные зрители «шоу» молча уставились на профессора.
— Э… э… голубчики, — простонал отец, — милосердие является доблестью не меньшей, чем храбрость. Надеюсь, никто из вас не станет смеяться над коллегой, перепутавшим понятия «резюме» и «реверанс».
— Хорошо, — пискнул кто-то с галерки, — мы че? Ниче! Бывает.
В ту же секунду в аудитории грянул хохот, отец попытался справиться с собой, но не сумел, впервые в жизни ему отказало самообладание, и он уткнул лицо в идеально выглаженный платок.
С тех пор, когда человек произносит слова «реверанс» или «резюме», я вспоминаю несчастного Николаевича. Интересно, кто-нибудь указал ему на ошибку? Если да, то это был не мой папа, он не смог побеседовать на сию тему с учеником.
— Начинается второй акт, — понеслось с потолка, — горничная в кулисе, Кулакова, проверьте поднос и чашку с водой.
Я обернулась и увидела на колченогом столике весь необходимый реквизит: жестяной поднос, на нем фарфоровую емкость в виде пузатой «бомбочки» и чуть поодаль бутылочку с газировкой.
— Внимание, музыка, — вновь ожил громкоговоритель.
Я, ощущая легкий испуг, быстро схватила бутылочку. Как правило, пластиковая тара закрыта просто насмерть, у меня не хватит сил, чтобы свернуть пробку. Ну неужели Алиса не могла сама налить воду в чашку!
Но голубая крышка неожиданно легко поддалась, обрадовавшись, я плеснула воду в фарфоровую «бомбочку» и услышала раздраженное:
— Горничная! Жанна, блин, ты где? Жанна!!!
Вцепившись в холодный поднос, я шагнула на сцену, свет софитов ударил в лицо, зрительный зал напряженно молчал, и на первый взгляд казалось, что там, в темноте, никого нет, но я очень хорошо знала: за яркой полоской прожекторов находятся люди, все они сейчас уставились на меня.
Еле-еле передвигая ставшие каменно-тяжелыми и отчего-то негнущимися ноги, я пошла к креслу, в котором восседала фигура, облаченная в синий атлас, с маской на лице. Разглядеть внешность баронессы было совершенно невозможно, я обратила внимание на ее волосы, ярко-рыжие, прямые, красиво блестевшие в электрическом свете.
Так, теперь реверанс. Чашка поехала по подносу, с огромным усилием я сумела удержать ее и протянула поднос баронессе.
— Туда, Амалия, туда, — послышался капризный голосок.
Потом красивый пальчик, украшенный огромным перстнем, ткнул в сторону крохотного столика. Я осторожно уместила на нем реквизит и, сделав еще раз реверанс, пошла назад, чувствуя, как тонкое платье противно прилипло к потной спине. Зрители, очевидно, потеряли к горничной всякий интерес, потому что баронесса принялась восклицать с фальшивым пафосом:
— Вода! Вот единственное, чего можно от них дождаться! Стакан, нет, чашка! Боже, как смешно! Пить или не пить? Возьму — унижусь, пренебрегу — измучаюсь от жажды!
Оставив баронессу решать почти гамлетовские вопросы, я нырнула в кулису и, не замеченная никем, добежала до гримерки. Следовало признать: затея удалась на все сто процентов, расчет Жанны оправдался полностью.
Радуясь удаче, я некоторое время посидела в кресле, унимая дрожь в теле, торопиться было некуда, до конца второго акта много времени, потом повесила платье в шкаф, поставила на место туфли, положила маску. Все это я проделывала под непрерывный бубнеж громкоговорителя.
— Любовница, на выход. Алиса, приготовь полотенце. Дайте музыку! Где Соня? Отчего… а… а… а!
Резкий вопль ударил по ушам, я вздрогнула.
— Занавес, занавес, занавес, — метался крик.
Я стала быстро всовывать ноги в сапоги, но, как назло, не застегивалась «молния». Проклиная некстати заевшую железку, я дергала ее туда-сюда, но без всякого результата.
Дверь гримерки распахнулась.
— Жанна, — завопил какой-то мужик, — живо к Батурину!
Я замерла и мигом оценила ситуацию. Стою спиной ко входу в весьма пикантной позе, вошедшему видно, простите, конечно, за подробность, одну обтянутую джинсами попу. Каким образом он догадался, что в комнате находится Жанна? Да по шевелюре! Мелко вьющаяся копна искусственных волос сейчас свисает до полу.
— Жанка, слышишь!
Я покивала головой.
— Живо к директору.
— М-м-м!
— Быстрей!
— М-м-м.
— Он бесится!
— М-м-м.
— Хорош мычать, беги давай!
— Ща, — просипела я, — ща, кха, кха, кха, кажется, я простудилась, голос-то как изменился от ангины.
— Поторопись, — велел дядька и исчез.
Я выпрямилась, черт с ними, с сапогами. Что делать, а? Идти к директору? Он мигом заметит подмену. Ледяная рука сжала желудок. Ну с какой стати я согласилась на идиотское приключение? Чуяло ведь сердце, беда приключится.
Дверь заскрипела и начала тихо открываться. Я сдернула с головы парик, сунула его в шкаф и села на обшарпанную табуретку.
— Жанна, — взвыл лысый мужик, входя в гримерку, — ну сколько можно… Ой, а где Кулакова?
— Сама ее жду, — максимально спокойно ответила я.
— Только что же была здесь!
— Верно, — подхватила я, — она велела мне: «Посиди, Лампа» — и исчезла, фр-р-р, и нету! Костюм швырнула и деру!
— А вы кто? — начал хмуриться дядька.
— Я?
— Ну не я же! Что вы делаете в гримерной?
— Так Жанну жду!
— Зачем?
— Почему я должна перед вами отчитываться? — нагло схамила я, ожидая, что лысый обозлится и заорет: «Убирайтесь отсюда немедленно».
Вот тогда я получу право с гордо поднятой головой покинуть помещение, но он поступил по-иному, на его лице появилась самая приветливая из всех возможных улыбок.
— А потому, душечка, — пропел он, — что вы видите Юлия Батурина, и все происходящее за кулисами является моей головной болью. Живо отвечайте, чем вы тут занимаетесь?
Я опять вспотела и завела:
— Понимаете, Юрий…
— Юлий, — перебил меня Батурин, — Юлий, как Цезарь. Очень не люблю, когда коверкают мое имя.
— Простите, я не хотела вас обидеть.
— Ничего, продолжайте. Вы кто?
— Евлампия Романова, для близких просто Лампа. В театр меня пригласила Жанна, мы дружим.
— У этой обезьяны есть подруги? — скривился Юлий.
— Ну…
— С чего бы это Кулаковой всех в гримерку тащить?
— Я не все.
— Уже понял! Цель вашего визита?
— Я хотела устроиться на работу, — ляпнула я.
— Вы актриса?
— Нет, нет, Жанна говорила, что тут есть вакансия…
— Гримера?
— Верно!
— Значит, вы гример?
— Да, да.
— А с волосами справитесь?
— Обожаю создавать прически, — лихо солгала я.
— Образование какое?
— Высшее.
— А именно?
— Консерватория по классу арфы.
Брови Юлия поползли вверх.
— Консерватория? — удивленно повторил он.
— Ну да, потом я освоила еще мастерство гримера, — принялась изворачиваться я, больше всего мечтая исчезнуть из крохотной комнатки. Юлий крякнул, а я почему-то добавила: — Давно замужем, имею двух взрослых сыновей и дочь, владею компьютером, умею при помощи словаря читать и переводить английский текст, в тюрьме не сидела, СПИДом не болею.
Батурин закашлялся, потом вдруг ласково сказал:
— В принципе вы нам можете подойти, если имеете постоянную московскую прописку, но сейчас нужно найти Жанну, говорите, она внезапно ушла?
— Да, да, — затараторила я, изо всех сил пытаясь внушить Юлию, что Кулакова лично принимала участие в спектакле, — прибежала сюда, мигом переоделась и унеслась. Видно, очень торопилась! Вы не сомневайтесь, она замечательно сегодня подавала чашку с водой баронессе.
Выпалив последнюю фразу, я замерла, сейчас Юлий справедливо заметит: «Однако странно, она пригласила вас якобы на работу и смылась. И зачем вы ее ждете, если она ушла?»
Но Батурин почесал подбородок и сердито промолвил:
— Ее все на сцене видели, полный зал и наши, очень глупо убегать, ведь все равно поймают.
Я разинула рот, но тут в гримерку влетела девица, страшная, словно голодная смерть. Тощее тельце было втиснуто в красную кожаную мини-юбчонку, которая заканчивалась почти сразу там же, где начиналась, мосластые, жилистые ножки украшали высокие черные кожаные сапоги-ботфорты с неправдоподобно узкими мысами, сверху на небесном создании была ядовито-лиловая кофточка-стрейч, из рукавов которой торчали руки, более всего напоминавшие лапы больного воробья, копна иссиня-черных, слишком ярких, чтобы быть натуральными, волос водопадом лилась с макушки до плеч.
— Ой, ой, ой, — безостановочно верещала девица, — ой, ой…
— Софья Сергеевна, — сердито оборвал ее Юлий, — немедленно успокойтесь, говорите внятно, без визга и истерик.
— Юлий, — фистулой завизжала Софья и быстрым жестом отвела за уши волосы, почти полностью до этого прикрывавшие ее лицо.
Я вздрогнула, у слишком худой девушки оказалось лицо хорошо пожившей тетки лет пятидесяти. Щеки, глаза, лоб, губы покрывал толстый слой макияжа, но из-под тонального крема и килограмма пудры проступали морщины вкупе с пигментными пятнами.
— Юлий! Она умерла, — на едином дыхании выпалила Софья. — Ой, ой, ой, ай! Я так ее любила! О-о-о! Немедленно найди Жанну!
— Ты уверена? — деловито осведомился Батурин, спокойно глядя на колотящуюся в истерике Софью.
Та тряхнула головой и почти нормально ответила:
— Да.
— Кто сказал?
— Врач.
— Но она дышала, когда ее уносили.
— А сейчас скончалась, доктор говорит, похоже, ее отравили, а яд…
— Сам знаю, — отмахнулся Юлий, — я думал, она ей какой-то гадости подсыпала, просто чтобы напакостить. Но отрава! Эй, перекройте выход и никого без моего распоряжения на улицу не выпускать, слышишь? А все баба Лена! Вот дура старая, глухарь, а не вахтер! Всех уволю!
Резко повернувшись на пятках, Юлий выскочил в коридор.
— Что случилось? — налетела я на Софью.
Та совершенно спокойно плюхнулась на диван, вытащила из крохотной сумочки пачку ароматизированных сигарилл, закурила и равнодушно спросила:
— Ты кто?
— Э… новый гример.
— Вместо Ксюши?
— Наверное, да.
— Будем знакомы, — кокетливо прищурилась тетка, — Софья Сергеевна Щепкина. Да, да, родственница того самого, слышала небось?
Я кивнула. Михаил Семенович Щепкин, великий русский актер, основоположник реализма в русском сценическом искусстве, вроде умер в 1863 году, в консерватории у нас был факультатив по истории театра, отсюда и знания.
— Можешь звать меня Соня, — разрешила Щепкина, — мы почти одногодки, и я совсем не чванлива, в театрах важен любой винтик, даже такой, как гример. О, театр! Только беззаветно любящий искусство человек способен пожертвовать всем ради мгновений…
— Так что случилось? — весьма нетактично перебила я ее.
— Тина умерла.
— Кто? — отшатнулась я.
— Актриса Бурская, игравшая роль баронессы, — без всякого трепета пояснила Софья, — Валентина ее имечко, но оно Вальке простонародным казалось, велела звать себя Тиной. Все выделывалась, пальцы гнула. Да уж!
— Но почему она скончалась? Пожилая была? Инфаркт?
Софья захихикала.
— Уж не девочка, но о своем возрасте молчала. Боже, она не понимала, что смешна! Мне вот тридцать два, и я смело говорю об этом.
Я покосилась на дряблую шею молодки и, тактично промолчав, задала следующий вопрос:
— Так от чего умерла Бурская?
Софья попыталась было округлить глаза и вздернуть брови, но лоб, обколотый ботоксом, не хотел двигаться, и очи прелестницы просто вылезли из орбит.
— Ее отравила Жанна! Вот маленькая дрянь! Хотя лично я не поддерживала Валентину!
— Жанна? — заорала я. — Не может быть!
— Ты ее знаешь? — склонила набок раскрашенную мордочку Щепкина.
— Да, и абсолютно уверена, она здесь ни при чем!
Софья вытащила новую сигариллу.
— Ха! Все видели. Эта бесталанная мадам приволокла чашку воды.
— На сцену?
— Да, роль у нее такая, поднос носить, — ехидно сказала Софья, — ну очень сложная, философская, напряженная работа, нужно воды подать и уматывать. А Тина сначала произносит небольшой монолог, потом отпивает из чашки…
Я, оцепенев, слушала болтающую Софью. Голос ее, резкий, визгливый, вонзался в мозг раскаленным железом. Через пару минут ситуация стала мне понятна. Бурская, выпив воды, должна была встать, подойти к шкафу, открыть дверцу, откуда вываливалась любовница ее мужа, ну и так далее.
Но сегодня все пошло наперекосяк, Тина одним глотком осушила чашку, сморщилась, будто уксус глотнула, начала говорить, икнула и лишилась чувств. Зрители решили, что так положено по роли, и сидели тихо, но помреж живо понял: дело неладно, и велел дать занавес. Бурскую унесли за кулисы, людям в зале сообщили о внезапной болезни исполнительницы главной роли и вызвали «Скорую», но, пока та ехала, Валентина умерла. Актеры сначала подумали, что у Бурской инфаркт, но прибывший врач мигом заявил:
— Это очень похоже на отравление, надо сообщить в милицию.
— Жанка ее на тот свет отправила, — подвела итог Щепкина.
— Почему вы подозреваете Кулакову? — прохрипела я.
— А кто еще? — удивилась Софья. — Водичку она принесла и повод имела! Да уж, красотища! Никому Павлик не достанется! Одна на кладбище, вторая в тюрьме. Какой накал страстей, Шекспир отдыхает!
В гримерку вошел толстый парень.
— Где Жанна? — спросил он. — Ее все ищут!
— Сбежала красавица, — взвизгнула Софья, — послушай, Алик…
Воспользовавшись тем, что Щепкина переключила свое внимание на другого человека, я выскользнула в коридор, добежала до вахтерши и увидела Юлия, допрашивавшего бабку.
— Значит, как она приходила, ты видела?
— Точно, — закивала баба Лена, — приволоклася вовремя, волосьями занавесилась и летит.
— А выходила ли она, ты не помнишь?
— Ну…
— Да или нет?
— Э… э… э.
— Безобразие, — обозлился Батурин, — чем только на посту занимаешься! Газеты все читаешь!
— Мимо меня и муха не пролетит, — обиженно прогудела бабка, — в туалет я отлучилась, живот схватило, а все потому, что после огурцов молочка попила.
— Сделай милость, — взревел Юлий, — не рассказывай тут о своих кишечных проблемах!
— Вы же спрашиваете!
— Но не о твоем поносе, вопрос звучал: «Уходила ли Кулакова?»
— Вот ща я точно вспомнила, — всплеснула руками бабка, — она дико торопилась, пронеслася молнией, один запах остался, духи у нее шибко вонючие, спасу нет, тошнить начинает, как до носа доберутся!
— Ты куда? — рявкнул Юлий.
Последний вопрос относился ко мне.
— Домой, — пролепетала я, — похоже, вам сейчас не до нового гримера.
— Прибегай завтра к четырем часам, — деловито сказал Батурин, — не опаздывай, ты мне подходишь, люблю не пафосных.
Я кивнула и вылетела на улицу.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Любовь-морковь и третий лишний предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других