Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

Дарья Волкова, 2018

История, которая начинается с пробитого на трассе колеса, а продолжается совместной дорогой и ложью. Потом в нее впутываются случайности, обстоятельства, неугомонные друзья и родственники. Чем может закончиться такая история? Любовью? Вообще-то, с нее она и начинается. История о том, как однажды встретились царица и Дон Кихот – Дульсинея и Тобольцев.

Глава 4

Четвертое ЕГО правило: «Не ври. Если врешь — не попадайся на вранье».

Уже выговаривая слова приглашения переночевать в ее квартире, Дуня знала, что: а) делает огромную глупость; б) не очень рискует. Вернее, она надеялась, что не очень рискует.

«Дура! Дура! Дура!» — буквально взорвался криками внутренний голос, угрожая расколоть надвое и так ломящуюся от усталости голову.

«Да, дура», — покорно соглашалась с собой Дуня, но идти на попятную было уже поздно. Предложение озвучено.

«Сколько ты его знаешь? — не унималось подсознание. — Это сумасшествие! Он узнает твой адрес, он может быть вором! Он… мужчина, в конце концов! Ты не отобьешься».

Все так… все так… Но если что и было по-настоящему ценного в ее квартире, то это компьютер. Ну и украшения. Наличности немного — Дуняша предпочитала держать средства в банке. Так что потери от ограбления будут не катастрофическими. Что же касается мужских желаний… тут она успокаивала себя тем, что во время пути было миллион возможностей воспользоваться ситуацией. Что стоило вцепиться в руль Коко, заставить машину остановиться, потащить куда угодно — и Дуня не справилась бы. Поэтому, принимая решение, она сделала ставку именно на его «неопасность как маньяка».

А на кону стояла бабушка. Сам того не зная, автостопщик задел больное. Мы прячем свои самые уязвимые точки подальше, чтобы до них не добраться, не показать слабые места, не стать беззащитными перед другими, «держим лицо». Дуня тоже держала.

А он взял и сказал, что бабушка в больнице и что-то с сердцем. У него была бабушка. У нее — не было.

Если бы Дуню спросили, кто любит ее на свете больше всех, она бы не задумываясь ответила: «Бабушка». И это при наличии двух родителей, обожающих свою дочь. Но бабушка… это совсем другое. Это целый мир, в котором зимой — санки и румяные пирожки, сказки перед сном — не прочитанные, а рассказанные, и каждый раз — разные. Первые сережки тоже купила бабушка. И помогала исправлять кривой фартук, сшитый на уроке труда, — она же. И сажать в землю семена, и выпалывать сорняки, и собирать макулатуру, чтобы обменять ее в маленьком вагончике на баллады про Робин Гуда с какими-то совершенно необыкновенными картинками. И дать денег втайне от мамы, когда уже в год окончания школы Дуня поехала с классом в театр. И подписать трогательную открытку на день рождения неловкими натруженными руками. Это все она — бабушка.

Родители были. Мама, строгая, но понимающая, папа — геолог и потому часто в экспедициях. Брак ее родителей был счастливым. Просто напоминал брак капитана дальнего плавания. Зато по любви. Дуня обожала отца. В детстве ей казалось, что он может все, потому что умел рассказать удивительную историю о каждом камне и даже дереве, о далеких краях, станциях, путешествиях. Он виделся ей тогда настоящим героем, да и сейчас ничто не изменилось. Но бабушка… бабушка — это совсем другое. Она ждала ее всегда. Даже когда Дуня уехала в Москву. Даже когда стало ясно, что Москва надолго. И потому на большие праздники она часто возвращалась домой. Домой и к бабушке. И рассказывала Дуняша ей такие умные вещи, в которых старушка ничего и не понимала, но всегда слушала внимательно и кивала. А потом что-то с сердцем. И скорая не приехала. Вернее, приехала, но через полтора часа. Слишком поздно. И бабушки у Дуни больше не стало.

А у автостопщика она была. Еще была. Там тоже что-то с сердцем, только врачи успели вовремя. Счастливый ты, Иван. Сам не знаешь, насколько. Береги людей, которые рядом с тобой. Пусть даже они съедают твой мозг. Кто еще будет любить тебя так же беззаветно и навсегда, если не они? Счастливый, счастливый Иван…

Когда Коко ехала по Москве и Дуня принимала решение, глядя прямо перед собой, она почти не замечала дороги. Перед глазами были весы с двумя чашами. На одной написано «мне нет дела до чужих проблем», на другой — «не пройди мимо».

«На самом деле, — размышляла она уже позднее, когда доставала из гардероба комплект постельного белья, чтобы вручить его автостопщику, — эти весы стоят около нас каждый день. Только мы их не замечаем. Мы бежим, мы спешим, у нас куча дел и забот, встречи, отчеты, контракты и постоянное состояние „не успеваю“. Мы не уступим место в очереди старушке, потому что очень спешим, и нам плевать на больные ноги старой женщины, которая просто не в состоянии стоять. „Прости, бабуля, в следующий раз пропущу, но сегодня не могу“. Мы проходим на улице мимо плачущего ребенка, потому что нам не до него. А он, может, потерялся. И пробегаем мимо лежащего мужчины, потому что пить надо меньше, а у него, вполне вероятно, обморок. Каждый день жизнь предлагает вот на таких мелочах сделать нам выбор. А мы даже не понимаем этого, успешно проваливая личные экзамены».

Дон Кихот вел себя на удивление молчаливо. Принес тяжелый пакет на кухню, и Дуня быстро разобрала его содержимое, положив скоропортящиеся продукты в холодильник, а хлеб и печенье в ящик. Потом разложила диван в гостиной, отдала постельное белье, плед и чистое полотенце.

— Если голодный, можешь сам себе на кухне сделать чай и бутерброды. Нож в верхнем выдвижном ящике, посуда на полке над мойкой. Пульт от телевизора вот, — указала рукой на консоль между книжными стеллажами. — Будешь смотреть, не включай звук громко, хорошо? Я в ванную и спать.

* * *

В квартире Дульсинея развила бурную деятельность. А Ваня словно в ступор впал. Только пакет с продуктами на кухню отнес. А потом — она разбирала диван, а он, вместо того чтобы помочь, стоял и пялился на то, как тонкая серая ткань облекла ее… ну, это… бедра. Слова же «попа» нет — так ему в детстве объясняли. Попа есть, а слова нет.

Ему вручили стопку постельного белья, увенчанную розовым полотенцем. И инструкцию о том, что можно, а что нельзя. После чего царица удалилась в ванную.

Иван бросил белье на разобранный диван. Вот так вот, да? Стремительным кавалерийским наскоком? И не будет совместного вечернего чаепития и разговора на ночь по душам? Про торты, саженцы и испанскую литературу?

Из-за двери ванной доносился шум включенной воды. А Иван принялся бродить по комнате — чтобы не думать о том, что происходит сейчас там, под душем.

Комната, в которой Тобольцеву предстояло провести ночь, была выдержана в голубых тонах. Спасибо, как говорится, что не в красных.

Видимо, гостиная. Все до мельчайших деталей продумано, функционально и стильно. Видна рука хорошего дизайнера — поболтавшись по куче разных квартир, это Иван мог определить точно. Диван, неизбежный стеклянный столик для «попить чаю», пуфик. Мягкий бежевый ковер под ногами. Фикус в углу. Или не фикус — для Тобольцева все домашние растения назывались «фикус».

Он прошел к книжным стеллажам. Ух, сколько. Нет, поменьше, конечно, чем дома у Ивана, где книгами было заставлено ВСЕ. Но в современных дизайнерских квартирах много печатных изданий увидишь нечасто. И их выбирают по цвету корешка и картинке на обложке.

Иван скользнул взглядом по книжным переплетам. Пушкин, «Евгений Онегин». Ну да, наше все. Шекспир. Не наше, но тоже все. Чехов. Ну, все понятно. Теккерей. Кто такой? Имя смутно знакомое, но ноль ассоциаций. Потрепанная, с потертыми уголками, явно читанная не один раз книга. Что это? «Баллады о Робин Гуде». Ну да, почти рыцарь из леса, куда же без него.

Как говорится, скажи мне, что у тебя на книжной полке, и я скажу, кто ты. Иван перевел взгляд на кабинет за балконным стеклом. Да и без книг все ясно.

Стукнула дверь ванной комнаты, послышались легкие влажные шаги.

— Ванная свободна. Спокойной ночи, Иван.

Какие церемонии. Тобольцев отвесил невидимой Дуне официальный поклон и взял с дивана оставленное ему розовое полотенце. Да и шут с ним, с цветом. Зато на ощупь мягкое и пушистое.

В ванной было не повернуться. И сама ванна крошечная, и все заставлено всякими разными баночками. И пахнет после Дуни чем-то сладким. Сам воздух тут теплый, влажный и сладкий. Иван поежился и потянул вверх толстовку. Чтобы не видеть стоящие в стаканчике две зубные щетки и бритву на полочке. Не для придания гладкости женским ножкам, стопудово. Мужской станок. Единственный, слава богу, мужской след в этой целиком и полностью женской цитадели чистоты и красоты.

Вытирался после душа Иван не глядя в зеркало. Собственная заросшая физиономия стала вдруг неимоверно раздражать. Не ровен час покусится на Илюшин бритвенный станок. Руки так и чешутся. Или взять на балконе со стола маркер — должен он там быть у Дульсинеи обязательно — и написать на нижней поверхности стульчака «Здесь был Ваня». Привет Илюше, угу. Дуня вряд ли обнаружит первая.

Что за детский сад, Тобольцев? И что за свинство, в конце концов? Нельзя так платить за гостеприимство.

Из ванной он вышел, обернутый лишь в пушистое розовое полотенце. Тишина в квартире. Освещение включено только в гостиной. Из-под дверей спальни не пробивалось даже намека на свет. Спишь, Дульсинея? Ну, спи.

Иван бросил взгляд в сторону темной кухни. На ночь жрать вредно, так говорят. Но в животе урчало. Свет из холодильника выхватил из темноты мужские ноги из-под розового полотенца. Молоко Тобольцев отхлебнул прямо из бутылки. Ему всю жизнь это категорически запрещали делать. «Ваня, воспитанные люди пьют из кружки!» Он ополовинил бутылку и пристроил ее обратно в холодильник. В животе теперь было не пусто, но леденило. Ничего. Зато завтра утром будет полноценный и горячий завтрак. Будет же, Дульсинея?

От наволочки пахло приятно. Почти как дома. И совсем не так, как пахло от чужих простыней в чужих квартирах. И сама простынь — гладкая, на ней приятно лежать. Или… не только лежать. Интересно, на этой простыне Дуня со своим Илюшей тоже не только спали? Да наверняка. И все-таки любопытно, почему они живут врозь? Когда такое показное «целую-скучаю-мимими»? А, провалитесь вы оба! Со своими общими простынями, зубными щетками и бритвенными станками. Будто есть Ивану до этого хоть какое-то дело. Тобольцев сердито взбил кулаком подушку, словно наказывая ее за что-то. И — наверное, это помогло. Через минуту уже спал. Без сновидений.

Проснулся он рано и сам. Неудивительно в целом. Во сколько он вчера спать лег? Часов в десять? Тобольцев не смог вспомнить, когда в последний раз ложился в такую рань. Иван был типичной «совой». Но сейчас «сова» проснулась ни свет ни заря. Запястье к глазам. Восемь утра, неслыханное дело. Иван потянулся и констатировал удивительный факт: он выспался. И жрать хочет смертельно. Но это-то как раз неудивительно.

Десять минут на утренние гигиенические процедуры. Без зазрения совести, как и накануне, воспользовался зубной пастой — щетка имелась в рюкзаке своя. В путешествии Иван вообще понял, что без презервативов — читай, без секса — он прожить в долгой дороге может. А с нечищеными зубами — нет. Спасибо, мамочка.

Из спальни не доносилось ни звука — как и вчера вечером. Ой, да и ладно. Тобольцев самостоятельный и не гордый. И сам себе завтрак сделает. И даже тебе, Дунечка. Ты бутерброды ешь? Тобольцев с утра мог съесть все. И вообще, человек, испивший хоть раз в жизни смесь свежесцеженного овечьего молока напополам со свежесцеженной же и овечьей же кровью из тыквенного сосуда, не может уже быть привередлив в еде. Так, где там у нас ножи?

В окно ярко светило солнце, Иван прихлебывал из чашки кофе с молоком. Предпочитал обычно черный, но сейчас так хотелось кофе, а ждать, пока остынет, — ну никак, поэтому остудил слегка молоком. Прихлебывал, жмурясь на солнце, и резал колбасу. И собственный палец.

— Твою налево! — от неожиданности кофе щедро плеснул на многострадальные джинсы. Указательный палец тут же щедро засочился кровью. Обильно так. Уже с пяток капель на чистой поверхности кухонного стола.

— Придурок криворукий! — обозвал себя Иван и сунул палец в рот. Вот вам и молоко с кровью. И еще кофе в довесок. Спустя минуту вытащил палец изо рта. Кровоточит так же сильно. Нет, все-таки надо бинтовать.

У двери в спальню призадумался ненадолго. А потом свободной рукой — три быстрых, три с паузами, три быстрых.

— Mayday, mayday!

Своим английским Иван по праву гордился. Выдрессировали в школе, и богатая разговорная практика. Но за дверью его не поняли. Или не услышали.

— Кушать подано! — Иван повысил голос. — Садитесь жрать, пожалуйста.

Только тут он сообразил, что говорит невнятно. Из-за засунутого за щеку кровоточащего указательного. Вынул палец изо рта.

— Дульсинея, вставай! Твой Дон Кихот себе палец отрезал.

Дверь наконец-то открылась, явив сонную хозяйку квартиры. Аккуратно уложенные еще вчера темные волосы в беспорядке покрывали плечи. Плечи, которые обтягивала тонкая голубая ткань. И такого же точно цвета виднелось кружево в вырезе… Чего? Ночнушки? Нет, ночнушка была у бабули — такая теплая, фланелевая, белая в зеленый горошек, до пола. На Дуне была надета явно не ночнушка. И не халат — халат был у матери Ивана. Махровый, уютный, в желто-бежевую полосу. Нет, царица облачилась не в ночнушку и не в халат. В голове вдруг всплыло нужное слово — «пеньюар». И до кучи к нему — «будуар». Но второе заценить Тобольцеву явно не светит.

— Что случилось? — деликатно прикрыв рот после зевка, спросила Дуня, прервав размышлятельные филологические штудии Ивана.

Тобольцев мысленно встряхнул себя и сунул царице под нос окровавленный палец.

— Вот! Производственная травма!

И не соврал, между прочим. Указательный палец — для фотографа кормилец и отец родной.

Дуня пару секунд разглядывала предъявленное — видимо, еще не до конца проснулась. Потом кивнула.

— Ясно, — обогнула Ивана и двинулась в ванную. — Иди за мной.

Что оставалось делать? Пошел. В ванной Дульсинея включила воду и со словами: «Держи, я сейчас», — сунула руку Тобольцева под струю. Вода оказалась ледяной, и, кроме этого, в порезе начало покалывать.

— Щиплет!

— Потерпишь, — отрезала Дуня и вышла, оставив после себя едва уловимый аромат — аромат теплой, сонной, только что поднятой с постели женщины. Тобольцев тряхнул головой и брызнул себе в лицо из-под крана. Плохо он сегодня умылся, факт. Всякая чушь в голову лезет.

Тем временем вернулась царица с полным набором для оказания первой и неотложной помощи пострадавшим указательным пальцам. Действия ее были точными и уверенными — промокнула рану куском бинта, легко прижала.

— С кем сражался, идальго? — поинтересовалась Дульсинея, пока распаковывала пластырь.

Иван не смог сдержать усмешку.

— Хотел бы сказать, что с драконом, но — увы. С колбасой! — а потом снова. В который раз. Не смог удержаться. — А ты мне подуешь? На вавку?

— Кто бы мог подумать, что рыцарей так легко победить, — после паузы пробормотала Дуня, держа пластырь. — И кто бы мог подумать, что рыцарям необходимо подуть на боевые раны.

Она аккуратно и сосредоточенно заклеила порез, а потом еще пригладила концы пластыря, чтобы плотнее прилипли к коже. Иван на все это смотрел, словно ничего интереснее в жизни не видел.

— Ну все, Дон Кихот, ты спасен.

Она подняла голову. И оказалось, что они стоят очень-очень близко друг к другу. Так близко, что видно, что у нее на носу и щеках веснушки. Наверное, она их маскировала — кремом там или пудрой. А сейчас они видны как на ладони. Мелкие. Она несколько раз моргнула, будто растерянно. Ресницы и брови у царицы безо всякой косметики темные и густые. И она вся другая сегодня утром. Не безупречная леди с красным маникюром и на красном спорткаре. А почти девочка — растрепанная, с веснушками и в этом, с кружевами… пеньюаре.

— А со сколькими рыцарями тебе приходилось встречаться раньше, Дульсинея? — срочно надо разрушить это растерянное молчание. Но голос упорно сбивался на шепот. — У тебя веснушки. Надо же. А я вчера не заметил… Дуня.

Она не ответила. Только взгляда не отводила. Молчание вот-вот грозило переплавиться во что-то иное. Оно просто не могло больше вот так длиться.

А потом вдруг кто-то за стеной включил дрель, и Дуня вздрогнула. Иван, впрочем, тоже. А Дуня опустила голову и стала деловито собирать со стиральной машинки разложенные бинты и упаковку пластыря.

— Ухажеры в детском саду считаются? — уточнила она, не поднимая взгляд.

— Вот в детском саду самые рыцари и есть! — Тобольцев принялся демонстративно разглядывать наклеенный пластырь.

— Ну, если самые-самые в детском саду, то вот один оттуда, ну и ты, видимо. Итого — два. Пошли завтракать, рыцарь.

— Пошли, — вздохнул Иван. Никогда бы не подумал, что дрель с утра может быть кстати. — Вот не зря говорят, что благими намерениями выстлана дорога в Перу. Хотел отблагодарить тебя за гостеприимство. В итоге устроил с утра кровавую оргию. Только что без девственниц.

— Это, конечно, упущение. Хотя… где же ты их с утра пораньше найдешь, да? Но я согласна на колбасу.

Иван молча наблюдал, как Дуня быстро запихнула хлеб в тостер и нажала кнопку, потом достала тарелки, разложила порезанную колбасу и взялась за сыр. Его странно и неожиданно кольнуло то, как она себя исключила из числа претенденток на кровавую оргию. Нет, оно понятно, конечно, что царица — красивая молодая женщина, и Илюша этот, и не только он, видимо… как там говорят врачи — в анамнезе. Но почему-то вдруг стало неприятно. Не пойми с какого перепугу.

— Если хочешь, есть хлопья. Знаешь, сейчас принято на завтрак кушать хлопья с молоком. Словно мы живем в Европе, — как ни в чем не бывало вела светскую беседу Евдокия, еще и демонстрируя похвальную заботу о незваном госте.

— И молоко, наверное, обезжиренное? — лучше необременительно трепаться, чем думать о какой-то непонятной ерунде.

— А ты какое вчера взял?

Точно. Молоко же вчера сам Тобольцев выбирал. Он вообще вчера был ответственным за провиант — потому что все время, проведенное в магазине, Дуня думала о чем-то своем.

— Нормальное! Там написаны страшные цифры. Три с половиной процента, — тут желудок дал о себе знать пока еще деликатным урчанием, и Иван поспешно добавил: — Сделай мне бутерброд, пожалуйста.

Подсушенные ломтики хлеба как раз выскочили из тостера. Дуня вытащила два, уместила их на тарелке, сверху одного кусочка положила колбасу, сверху другого — сыр. На бутерброд с колбасой добавила колечки свежего огурца.

Обычные бытовые действия. Женщина в голубом пеньюаре на маленькой кухне, залитой ярким майским солнцем, делает бутерброды. А Иван видел другую картину.

Блики солнца на стекле — оконном и в настенных шкафчиках. И отражаются от темной стеклокерамической поверхности. На разделочном столе волнами сбился голубой шелк. Наверное, шелк. А та, которая окутана этим голубым и мягким, сидит на столешнице. Обнимает руками за шею стоящего перед ней мужчину. И целует его, зарываясь пальцами с алым маникюром в темные волосы на затылке. Наверное, эта кухня видела такую картину не раз. Мужчина поднимает руку, чтобы погладить девушку в голубом шелке по щеке. На его запястье — сплетение кожаных ремешков и разнокалиберных бусин.

Это не тот мужчина! Или… тот?

— Я тут подумала, — Иван вздрогнул от того, как неожиданно вторгся в его сон наяву ее голос. А ведь той Дуне, что присутствовала в его мыслях, только что было совсем не до разговоров. А Дуня реальная поставила перед Тобольцевым тарелку и продолжила: — Ты же не можешь с пустыми руками пойти в больницу. Надо что-то купить из еды. Или… цветок.

— А вдруг ей ничего нельзя? Я сначала все разузнаю. А потом уж видно будет, — соображалось как-то туго. И ощущение, что поймали с поличным. — Но за беспокойство… и бутерброд… спасибо. — Подумал и добавил: — И извини, что разбудил. Хотя… тебе же все равно на работу, так?

— Так, — улыбнулась Дуня. — Через полчаса я должна выйти из дома. Так что можно сказать, ты вовремя меня разбудил. Будильник почему-то не прозвонил.

— Какой я молодец! — Иван отдал должное бутерброду. Вкусно. Впрочем, утром все вкусно. — Тогда я в темпе доедаю и у…

хожу. А то тебе же надо за полчаса — чулки, помада и все такое. А на это пока… — и все-таки откровенно уставился на выглядывающую в вырезе тонкую кружевную лямку. — Нет и намека.

— Ты можешь спокойно допивать кофе, — невозмутимо ответила Дульсинея. — А я пойду умываться.

И пошла.

В ванной шумела вода, Иван методично доедал бутерброд, запивая его холодным кофе. Потом насыпал себе еще предложенных ранее мюсли, залил молоком. За стеной кто-то продолжал от души упражняться с дрелью. К тому моменту, когда стукнула дверь спальни, Тобольцев успел смести со стола все, что видел, и даже убрать с него следы своего обжорства.

Растрепанная после сна девушка с веснушками исчезла. В дверях кухни стояла бизнес-леди — прямая юбка до колен, белая блузка, ярким пятном — пестрый шейный платок. Через руку перекинут легкий пиджак, волосы гладко убраны назад. Стрелки, тушь, помада. От взгляда фотографа не укрылось ничего, отметил все. И не сказать, что увиденное «все» и новый имидж Дульсинеи ему понравились. Но — его ли это дело?

— Ты готов?

Тобольцев инфантильно облизнул пальцы от крошек — просто в пику этой гладкой затянутости и застегнутости на все пуговицы, этой помаде, чопорной юбке и… колготки или чулки? Да какая ему разница?!

— Да, готов. Слушай, а тебе метро не по дороге случайно? — и, сообразив, что просьбу принято чем-то сдабривать, добавил: — Отлично выглядишь, кстати.

Евдокия закатила глаза, красноречиво дав понять, что она думает по поводу таких комплиментов.

— Какой долгий у нас совместный путь, автостопщик, — но потом смилостивилась. — По пути, но сначала вымой руки. С руками в крошках в «ауди» не сажают.

— Я как котик! — язык голову опередил просто на корпус. — Вылизался чисто-чисто. Смотри! — и зачем-то протянул руки. — И вообще, как мне руки мыть? У меня пластырь, его нельзя мочить!

Ему показалось, что смех притаился в уголках идеально накрашенных губ, на краях безупречно нарисованных стрелок. Но царица хранила серьезность. Вздохнула только:

— Бери рюкзак, котик.

Она обернулась и не увидела, как он широко ухмыльнулся на «котика». Она сама не поняла, как это прозвучало. Ласково.

В прихожей Дуня сунула ноги в бежевые шпильки — и сразу практически сравнялась в росте с Иваном. Посмотрела на него — глаза почти на одном уровне.

— Пошли?

— Мяу-мяу, хозяйка. Уже бегу!

Он брал рюкзак и нахлобучивал свою любимую, связанную дражайшей Антониной Марковной шапку, и поэтому не видел, как все-таки дрогнули идеально накрашенные губы.

В машине они молчали. У каждого из них начинался новый день. Новый день своей собственной жизни. У метро машина притормозила. Иван открыл рот, но Дуня его опередила. Полезла в сумочку, вытащила оттуда блокнот, черканула там что-то и протянула Тобольцеву.

— Я не знаю, как сложится, но, может, нужны будут лекарства. У меня знакомая — заведующая аптекой, если вдруг потребуется что-то достать или заказать — звони… В общем, желаю выздороветь твоей бабушке. И купи ей хоть ромашку. Даже если есть можно не все, цветку женщина обрадуется всегда, и неважно, сколько ей лет. Особенно от внука. Удачи, автостопщик.

Ее слова удивили. В целом. И такой неожиданной, не принятой в этом вечно куда-то спешащем и ничего вокруг не видящем городе заботой о совершенно незнакомом человеке — в частности. Что-то неприятно похожее на угрызения совести резко кольнуло внутри.

— Ты полна сюрпризов, Ду… ня. Куда ни кинь, — Дуня просто «человек-сто-сюрпризов-в-день». Но сейчас развивать эту мысль уже бессмысленно. Пора и честь знать. Давно пора, собственно. Иван спрятал бумажку с телефоном в карман. — Ну, спасибо за все, как говорится. Диван у тебя удобный, кофе вкусный, а сама ты — чудо.

Резко хлопнул дверью. Долгие проводы — лишние слезы. Это тоже из репертуара Антонины Марковны Тобольцевой. И внук ее категорически в данном вопросе поддерживал. Коротко прощаться и быстро уходить Иван умел. Но, сделав пяток шагов, все же обернулся. Красная Audi TT так и стояла у обочины. Пальцы прижались к губам. Эффектный воздушный поцелуй.

А потом крепче перехватил лямку рюкзака и быстро зашагал к метро.

* * *

Проводив взглядом автостопщика, Дуня снова влилась в поток автомашин, и мысли переключились на предстоящий день. Она планировала сделать многое. Плюс важная встреча.

Припарковав через полчаса Коко у офиса, Дуняша поднялась на второй этаж, где находилась фирма «Дизайн Идея», и почти столкнулась в дверях с Олей-блондинкой, которая куда-то спешила с мокрыми глазами. Вообще прозвище свое Оля получила не из-за всем известных анекдотов, а потому что когда-то в фирме работали две девушки с одинаковыми именами, и чтобы понять, к какой именно обратиться, их стали звать Оля-брюнетка и Оля-блондинка. Брюнетка вскоре удачно вышла замуж и закончила с трудовой деятельностью. В офисе осталась всего одна Оля, которую по привычке все продолжали называть Олей-блондинкой.

— Что-то случилось? — спросила Дуня, увидев опухшие глаза.

— Все в порядке, — шмыгнула носом секретарь-референт, — просто все мужики козлы.

— Ты, видимо, напоролась на особенно крупного, — мягко сказала Дуняша.

Оля снова шмыгнула носом.

— Ладно, иди пока проветрись, а я к Паше. Он у себя?

— У себя, — ответила девушка, и на ее лице даже появился намек на улыбку.

Паша — это было ходячее недоразумение, но талантливое! Поэтому ему многое сходило с рук. Иногда.

Кивнув головой, Дуня зашла в офис и сразу направилась в маленький кабинет местного гения, проходя через зал, где сидели менеджер, два дизайнера (один — ландшафтный, другой — графический) и бухгалтер. Все дружно приветствовали уважительным:

— Здравствуйте, Евдокия Романовна!

А Евдокия Романовна тихо открыла дверь и увидела стоявшего к ней спиной — к окну лицом Пашу. Паша разговаривал по телефону.

— Что надо найти, высоту? А длина и ширина дана?… А формулу объема параллелепипеда вам давали?… Как не давали? Не может такого быть. Я просто не помню… ну как не помню? Вот так! Я же давно в школе учился. Ты полистай учебник, полистай… ага, я подожду…

Дуняша тихонько подошла сзади и проговорила почти на ухо:

— Объем параллелепипеда равен площади основания, умноженной на высоту.

— Виталь, мне вот тут подсказали, что площадь основания на высоту надо умножить… — с этими словами Паша повернулся к Дуне и замер. — А-а-а… Евдокия Романовна… а… я… вот…

— Да я вижу, Паш, вижу, — похлопала его по плечу Дуняша. — Ты, когда с задачей закончишь, зайди ко мне. Вместе с фотографиями Мадонны.

— А-а-а… да… я зайду…

— Да ты не отвлекайся, ребенок ждет.

Паша заметно покраснел.

— И сразу ко мне! — открывая дверь, повторила Дуняша.

Оля-блондинка сидела уже в приемной и что-то распечатывала на принтере. Глаза были слегка покрасневшие, но заново накрашенные. Ей катастрофически не везло в личной жизни — попадались одни «козлы», о чем был в курсе весь офис.

Прежде чем зайти в свой кабинет, Дуня остановилась у стола секретаря, и Оля подняла лицо в ожидании указаний.

— Банковскую выписку за последние десять дней, счета, которые поступили на оплату за время моего отсутствия. Кроме этого, распечатай презентацию фирмы на хорошей плотной бумаге, сшей, чтобы все было в лучшем виде.

— Поняла.

Дуня кивнула головой, а потом открыла дверь своего кабинета.

— И еще кофе! — это уже из него.

— Хорошо!

— И почту на мой адрес переправь!

— Уже сделала!

Рабочий день начался.

Дуня включила компьютер, и, пока тот грузился, она отхлебывала из большой кружки горячий кофе, просматривая счета. Те, что нужно было оплатить в первую очередь, — клала в специальную папку, которую Оля потом передаст бухгалтеру.

Закончив с финансовыми вопросами, Дуня перешла к электронной почте. И первое, что она открыла, — сообщение от Илюши. Он, как и обещал, переслал материалы по проекту. Это был трехэтажный торговый центр в спальном районе. Не огромный, а тот, который очень удобно вписывается в инфраструктуру места. Да, заполучить строительство такого объекта было бы здорово. Дуня щелкала мышкой, листая чертежи и характеристики. Думала.

Потом прошлась по кабинету. И снова думала. Потом снова листала готовый проект, на возведение которого объявлен тендер среди строительных фирм.

Наконец набрала номер телефона:

— Привет.

— Привет, — раздалось на том конце.

— Я смотрю твои материалы.

— Круто?

— Да, очень, — улыбнулась Дуняша.

— Вот, думаю, кому дать взятку.

— А я думаю о том, что со зданием там полный порядок, а со стоянкой и детским городком — нет. Я знаю тот район. По-хорошему, лучше выехать на место.

— Что? Прямо сегодня поедем? Я рассчитывал на немного другой вечер.

— Уговорил, сегодня не поедем. Сегодня будем ужинать.

— Машину не бери.

— Не буду, — это означало, что ночевать она будет не дома.

— Так что там с местом?

— Это спальный район, там дома стоят так, что образуют внутренний двор, в центре которого — детский сад и огромная игровая площадка с хорошим озеленением. По проекту — стоянка для машин будет прилегать вплотную, то есть скопление машин покупателей около детской площадки с выездом на нее же. И туда, кстати, заезжать будет неудобно. Стоянку можно поставить с другой стороны комплекса. Надо посмотреть на месте, сориентироваться. Там с дороги будет удобнее заезжать сразу на паркоместо, чтобы не наворачивать круги. К тому же так решается еще и вопрос безопасности детей, которые всегда выбегают на дорогу за мячом или еще за чем. Если по замерам получится, ты сможешь к смете приложить аргументированные поправки в проект.

— Дуня… ты…

— Знаю, — засмеялась она. — С тебя бейлис и много хрустящего льда к нему.

— Не шампанское?

— Нет, шампанское будет, если ты выиграешь тендер.

— Не если, а когда! Я обязательно выиграю, вот увидишь. Где поить тебя бейлисом?

— У меня сегодня в половине шестого одна важная встреча…

— Ого! Не ранняя эта важная встреча, — заметил Илья.

— Для такой — в самый раз. Думаю, это минут на сорок. Если ты подъедешь в начале седьмого, то будет отлично. Сможешь?

— Смогу.

— Хорошо. Адрес попозже скину на телефон.

В дверь робко постучали, и на пороге показался Паша.

— Тогда до встречи, — закончила разговор Дуняша и отключила связь.

Паша продолжал топтаться на пороге.

— Ну что ты там застрял, гений? Проходи, садись. И рассказывай, как ты дошел до жизни такой.

— Евдокия Романовна…

Раздался звонок внутренней связи, и Дуня подняла трубку:

— Да.

— Звонили из Дома керамики, — послышался голос Оли-блондинки, — сказали, что привезли образцы плитки, которой вы интересовались.

— Спасибо, — и через мгновение уже Паше, — ну, я слушаю объяснения.

— Понимаете, — начал говорить примерный отец, — мне показалось, что ретро… ну… это немного скучно и можно было бы его разбавить чем-то более смелым. Смешать стили, так сказать…

— Смешать стили? — переспросила Дуняша, и Паша в подтверждение своих слов сделал неопределенный жест руками. — Слушай меня внимательно. Ты быстро ищешь хорошие фото старого Голливуда и в четыре вечера кладешь их мне на стол. Понял?

Паша послушно кивнул.

— Я не хочу упустить такого клиента только потому, что у тебя возникла авангардная мысль. Не все наделены твоим чувством юмора, и прежде чем предлагать клиенту подобные эксперименты, надо понять, способен ли клиент к эксперименту вообще.

— Я понял, — вздохнул художник, разочарованный тем, что его гениальный замысел остался не понят современниками.

— И еще. Ты на машине?

— Да.

— Отлично. В Дом керамики привезли образцы, которые мы ждали. Вечером забросишь меня на встречу — там по пути, а сам поедешь смотреть плитку. Если посчитаешь, что она нам подходит, свяжешься с клиентом.

— Хорошо.

— Задачу-то про параллелепипед решил?

— Решил, — улыбнулся Паша.

На обед Дуня осталась в офисе, попросив Олю-блондинку заказать пиццу. Предстояло решить еще кучу вопросов: обсудить с бухгалтером вопрос зависшего платежа, проверить пилотные планы ландшафтного дизайна для загородного дома и, наконец, приступить к поиску информации о человеке, с которым у нее на сегодня назначена встреча. О человеке и его бизнесе. Великий Гугл в помощь.

Когда в четыре пришел Паша с кучей фотографий, Дуня имела уже некоторое представление о том, с кем ей предстоит встретиться, и, как ей казалось, была внутренне готова.

То, что принес Паша, превзошло все ожидания. Где он откопал такие потрясающие нерастиражированные фото — одному Богу известно. Выбрали десять.

— Вот эти покажешь клиенту, — решила Дуня, — вместе с плиткой.

— Понял.

— Паша, — она подняла глаза и очень тихо многозначительно произнесла, — завалишь мне проект…

— Все будет в лучшем виде, Евдокия Романовна, вот увидите.

— Я тебе верю, — сказала она, вставая из-за стола и отключая компьютер. — Нам пора, чтобы из-за пробок я не опоздала на встречу.

Выйдя в приемную, Дуня забрала у Оли готовую презентацию фирмы.

— У тебя моих визиток не осталось? А то у меня все закончились.

— Только штук десять.

— Давай их сюда. Надо заказать новую партию. Мне и общих на фирму.

— Сделаю.

Через пять минут Евдокия Романовна Лопухина устроилась на пассажирском сиденье Пашиной машины и отправилась на очень важную встречу.

* * *

— Данич, привет. Нет, у тебя не глюки. Это Тобольцев. Вернулся, да. Живой, конечно. Да расскажу, ясное дело. Слушай, Дан, мне хата нужна. Срочно. На пару недель. Нет, лучше на месяц. Однокомнатная, зачем мне больше. Обязательно у метро. Понимаю, что ценник другой, — но время дороже. Ага, буду ждать.

— Фил, хай. Да, это я, твой сладкий пупсик. Но-но-но, полегче! Путешествие — отлично. Что привез? Пару терабайт чумовых фото. Конечно, я гений. Нет, ориентацию я не сменил. Но кое на что стал смотреть иначе. А вот не дождешься! Какие у нас новости? Мне нужны свежие сплетни. Ага, давай. Завтра? Отлично. Я соскучился по понтовной столичной жратве. Да, давай завтра встретимся. И не мечтай! Хорошо, один раз можешь ущипнуть, один раз, как известно, не… Фу, как не стыдно, Фил. Ты не должен употреблять таких слов! Ладно, давай, до завтра.

— Тиныч, салют. Да, это я. Представь себе. И я по тебе, как ни странно. Как Ракета? Да кто бы сомневался. Посмотрел, конечно. Широка страна моя родная. Енисей видел. И налима пробовал. Вкуснее, чем у тебя. Вот что ты сразу женой-хирургом пугаешь! Да как бы я тебе его привез? Он бы протух по дороге! Ой, какой ты стал занудный, как женился. Ну конечно, налим — это святое. Слушай, я к тебе заскочу вечерком? Морду твою наглую потискаю за щеки. Ну да, и забрать кое-что надо. Ага, спасибо. К пяти нормально будет? Тогда жди. Жарь налима, пеки пироги.

— Привет, куколка. Твой Ванечка вернулся, да-да. Скучала? Верю. Я? Тоже. Конечно. Встретимся сегодня? Отлично. Куда закатимся? Ах, вот даже так? Теперь точно вижу — скучала. Ладно, приеду к тебе часов в девять. С меня мартини и цветы. Конечно, я же романтик. До встречи, куколка.

* * *

К часу дня Тобольцев обзавелся жильем. Высотка прямо напротив метро. Плевать, что дороже. Зато время на дорогу терять не придется. Иван всем средствам передвижения в столице предпочитал подземный транспорт. Он даже любил московское метро. За многое. За то, что не все там подчинено их величествам удобству и практичности. Что в нем есть своя удивительная эстетика. И люди там занятные попадаются. Единственное, любить московский метрополитен надо вне часов пик — иначе это отдает чистейшим мазохизмом.

Первым делом Иван распаковал аппаратуру, подключил ноутбук, проверил пароль от вай-фая. Все работало. Зарядил копирование фотоматериала и только после этого принялся осматривать квартиру. Обычная. Типовая. Каких он повидал десятками. Это вам не дизайнерская гостиная в голубых тонах с фикусом в углу. И не кабинет на балконе. Отличная идея, кстати. Когда у Ивана будет своя квартира, он тоже так сделает.

Спустя пару часов тренькнул звонок домофона — это привезли вещи, заказанные в интернет-магазине. Чертовски удобная штука, экономит уйму времени и нервных клеток, потому что по магазинам Иван ходить терпеть не мог. Наискучнейшее занятие.

Ну вот, теперь можно спокойно принять душ и наконец-то побриться. Достала борода. Особенно в последнюю пару дней.

* * *

Из зеркала на него смотрело гладко выбритое лицо вполне симпатичного молодого мужчины. Совсем другое дело без бороды. Иван провел пятерней по мокрым волосам. Надо бы еще подстричься, но сегодня уже не успеет. И, опять же, вот что значит стрижка у хорошего стилиста — обросло вполне презентабельно. И даже будто так и надо. Тобольцев еще раз энергично потер голову полотенцем и потянулся за пакетом с вещами.

Из всех купленных футболок он надел почему-то серую. А кеды купил красные. И только темно-синим джинсам, любимым левайсам, Иван в цвете не изменил.

Еще раз оглядев свое отражение, Тобольцев сообразил, чего не хватает. И полез в привезенную Даном сумку с отданным на хранение имуществом. Очки, точно. «Надень очки — сойдешь за умного» — любимая фраза Тишки Тихого. Надо порадовать друга детства. Зрение у Ивана стопроцентное, а в черные «клабмастеры» вставлено обычное стекло. Тобольцев нацепил очки на нос. Ну вот, теперь вид — умнее не придумаешь.

Закинув на плечо практически пустой рюкзак, Иван нажал на ручку двери. И уже шагнув за порог, вдруг вспомнил. Про оставленную в кармане других джинсов бумажку с телефоном. Штаны он уже кинул в мусорный пакет. Черт!

Нет, потом забудет. Пришлось возвращаться, рыться в мусорном пакете, доставать джинсы, искать по карманам листок. В какой-то момент показалось, что его там вовсе нет, видимо, сунул мимо кармана. А, нашелся.

Иван достал смартфон. Так, как нам вас назвать? Разумеется, абонент был наречен «Дульсинея». Ваня подумал и решил добавить «Тобосская». По первым четырем буквам автокорректор услужливо подставил «Тобольцева». Дульсинея Тобольцева. Звучит неплохо, между прочим. Иван еще раз посмотрел на введенные цифры. Кажется, похоже на чей-то номер. Или нет? Тряхнул головой, исправил «Тобольцеву» на «Тобосскую» и решительно встал. Все, теперь точно можно выдвигаться.

У людей, которых мы знаем давно, например, с самого детства, есть одна особенность. Мы не замечаем, как они меняются. Может быть, если мы знаем их так долго, то меняемся вместе с ними? Особенно если это не просто человек, а твой друг. Друг с самого детства, с разбитых из-за падения коленок и из-за драк скул. Со страшных секретов о том, что было увидено в дырку стены раздевалки для девочек. С первой сигареты за школой, после которой жутко тошнило. С первых испытаний дружбы — когда мать Ивана написала на Тина заявление в милицию, не став слушать сына о том, что это была не драка, а урок самообороны. И как Тихон отмахивался: «Ну а ты тут при чем? Не ты же заяву катал, а мамаша твоя».

И пусть нет давно того мальчишки из необычной семьи, с упрямым, исподлобья взглядом. И нет лысого двадцатилетнего мордоворота вполне себе бандитской наружности. А есть теперь успешный столичный ресторатор Тихон Тихий, авторитетный кулинарный блогер и женатый человек. Но в чем-то он остался тем, с кем Ивана связала два десятка лет назад мальчишеская дружба. А она иногда переживает и долгие годы, и периоды порознь. И не теряет своего главного качества. Тихон Тихий Ивану Тобольцеву по-прежнему друг. Как и Слава Ракитянский. Трое из Коломны, разные с лица, обустроившиеся в столице.

* * *

— Слушай, ты стал совсем необхватный!

— Ничего подобного! Я держу свой золотой центнер! — Тин с видимым удовольствием еще раз обнял друга, а потом отстранился. — А вот сквозь тебя скоро читать можно будет. Ванечка, ты очень плохо кушаешь! — Тихий весьма похоже изобразил интонации Иды Ивановны.

— Изя, не учите жить, лучше помогите материально!

— Понял, — рассмеялся Тихон. — Как обычно — первое, второе, компот?

— Ты знаешь, я, если честно, перекусил по дороге и не голоден. Так что спасибо, но…

— Ты вот сейчас мне в душу плюнул, ты в курсе? Как ты мог ко мне прийти сытым, Тобольцев?! Ничего не знаю, а налим пожарен, и пироги испечены!

Теперь расхохотался Иван. Некоторые вещи неизменны.

— Расскажи, как у твоих дела?

— Родители здоровы, слава богу. Нинка дочь растит. София теперь работает в Кремле нашем, помощником реставратора. Лиза поступила в педагогический и гуляет с каким-то баскетболистом — выше меня на голову.

— Какой удар по твоему самомнению, — снова рассмеялся Иван. — Смотреть на кого-то снизу вверх.

Тихон лишь махнул рукой.

— Как жена? Как дочь?

— Все в порядке.

И все. И никаких подробностей. Иван давно заметил, что люди не спешат делиться счастьем. Когда человек счастлив — он не кричит об этом. И по короткому «все в порядке» это читалось явно.

Вообще Тиныч его удивил, сильно. Своей скоропалительной женитьбой. Вот Рося не удивился, но они чаще виделись с Тихоном, Ракитянский знал больше. А Ивана внезапный женатый статус друга изумил донельзя. Не думал, что Тин женится. Не представлял его семейным человеком.

А Тину неожиданно пошло быть женатым. И это только на первый взгляд казалось, что его жена — обладательница облака огненных кудрей, проницательных голубых глаз, рычащего имени Варвара и весьма серьезной профессии — хирург — совершенно ему не подходит. А на второй взгляд делалось очевидным, что Тихон и Варвара — два сапога пара. Будто две части некогда разъединенного целого. Оказывается, такое бывает в жизни.

— Твои как? — Тин совершенно точно не хотел распространяться о своих семейных делах. Не из-за того, что там было что-то не так. Нет, судя по его довольной роже, там все было еще как «так», но жадный Тиныч не хотел этим ни с кем делиться.

— Нормально. Живы-здоровы.

— Мать сегодня как раз звонила, рассказывала, что вчера видела Антонину Марковну. Бодряком старушенция.

— Ага, — согласился Иван. И тут раздались аккорды «Кирпича в стене». Тобольцев вздохнул. Точно. Он же обещал позвонить. И не позвонил.

— Извини, я отвечу. — Тин только приглашающе развел руки. А Иван взял трубку. — Привет, мам.

Тихий саркастически хмыкнул. К Иде Ивановне Тобольцевой у него до сих пор осталось «нежное» отношение. В чем-то Тин так и остался трудным подростком, сбивающим с пути истинного хорошего мальчика Ваню.

— Я в Москве, да. Пока тут побуду — мне надо материал сдать. Конечно, приеду. Как дела закончу — приеду. Обещаю, не буду никуда срываться, пока не проведаю вас. Скажи мне, как ба? Как ее давление? — Иван спросил об этом, повинуясь какому-то смутному импульсу. Утренние слова Дульсинеи про аптеку по-прежнему не шли из головы.

— Давление в норме, — слегка удивленно ответила Ида Ивановна. — Как у космонавта. Купила ей палочки, так что она у нас теперь увлекается шведской ходьбой. И твоя бабушка приготовила целую кипу кроссвордов — ждет, когда ты приедешь. Чтобы разгадывать вместе.

— Обязательно приеду, — Иван повернулся спиной к Тину, который проявлял яркую мимическую активность, без слов комментируя диалог Вани с матерью. Видно, чувства с годами не остыли. — Передай бабуле, чтобы еще кроссвордов поднакопила. Будем устраивать мозговой штурм. Да, обязательно.

Конечно. Я нормально устроился. Все, мам, меня человек ждет. Хорошо. И я тоже. Позвоню. Честное слово. Пока.

— Ваня-Ваня… — картинно вздохнул Тин. — Твои бабы из тебя веревки вьют.

— А твои — нет?

— И мои, — согласился Тиныч. — Только у своих не замечаешь, наверное.

В кабинет постучали, и после разрешительного «да» дверь распахнулась, в кабинет заглянул метрдотель под партийным прозвищем Никодим Иванович, а по паспорту — Виталий Семин.

— Тихон Аристархович, вас дама спрашивает. Говорит, что дизайнер.

— Зови, — скомандовал Тин. И после того, как за Виталием затворилась дверь, сказал Ивану: — Подождешь? Не думаю, что это надолго. А может, посоветуешь что — у тебя же глаз-алмаз. И видение мира это… художественное. А я задумал один ресторан перепрофилировать. Так что…

Дверь еще раз открылась. И в кабинет вошла… Евдокия Романовна Лопухина. Собственной персоной — от бежевых шпилек до гладко убранных темных волос. Словно вернулось утро. И красная «ауди» у метро.

Иван смотрел на вошедшую, не веря своим глазам.

— Добрый вечер. Проходите вот сюда, — указывая на кресло, радушно пригласил девушку хозяин кабинета.

* * *

Она вошла и первое, что увидела, — большой стол, за которым сидел большой человек. Совсем такой же, как на фото в сети, которое Дуня видела полтора часа назад, когда готовилась к встрече. Очень похож.

Поздоровавшись негромким, но глубоким голосом, Тихон Тихий, казалось, заполнил собой все пространство кабинета. Дуня внутренне собралась. Началось. Первая встреча — самая главная. От того, как она пройдет, зависит получение заказа и все дальнейшее сотрудничество. По телефону с ней не стали обсуждать вопросы, просто сказали, что звонят по рекомендации и хотели бы встретиться лично.

Евдокия Романовна, конечно же, вернула «добрый вечер», села в предложенное кресло и стала ждать. Начинать должен хозяин. И он начал.

— Евдокия, рад знакомству, — произнес Тихон Тихий. — Мне вас очень настойчиво рекомендовали — как человека и творческого, и обязательного. Портфолио я посмотрел, мне понравилось. Так что давайте сразу к делу, если нет возражений.

Вот так начало! Без предисловий и взаимных расшаркиваний по этикету. Однако… И Дуне понравилась эта прямота. Она даже расслабилась. Вести конструктивный разговор с открытым забралом не всегда проще, но, как правило, эффективнее.

— Возражений нет. Раз с портфолио вы знакомы, полагаю, общая информация о фирме уже не так актуальна, но все же оставлю ее вам, — Евдокия пододвинула владельцу ресторана распечатанную и сшитую Олей-блондинкой презентацию. — В любом случае, здесь много фотографий, представлены разные стили оформления помещений. Возможно, вам что-то понравится или на основе уже имеющихся идей возникнет новая, которую мы сможем развить. Ну и моя визитная карточка со всеми контактными данными.

Дуня вынула ее из сумочки, да так и застыла с зависшей в воздухе рукой.

Когда входила в кабинет, едва заметила присутствие второго человека, потому что господин Тихий все внимание забрал себе, но сейчас… сейчас она заметила, что чуть в стороне стоит мужчина… Потребовалось некоторое время, чтобы понять, кто это. Так сразу и не признаешь в этом хорошо выбритом лице в очках… автостопщика. Только глаза, глаза не изменить. Дуня перевела взгляд на руку — пластырь был на месте. И тогда снова посмотрела в глаза. Неужели?

— Это мой друг, — тут же послышался голос Тихого, который заметил ее внимание к еще одному посетителю. — Он поприсутствует при нашем разговоре. Знакомьтесь — Иван Тобольцев, профессиональный фотограф. Ванич, свои регалии сам назовешь. А это Евдокия Лопухина, дизайнер. Я тут надумал один ресторан реконструировать и… А в чем дело?

Хозяин ресторана озадаченно переводил глаза с одного своего гостя на другого. А они, в свою очередь, не отрываясь смотрели друг на друга.

— Ни в чем, — проговорил наконец Тобольцев. — Не считая того, что мы с Евдокией… Романовной… уже знакомы.

— В некотором роде, — подтвердила Дуняша. — Неожиданно увидеть вас здесь, Иван. Как дела у вашей бабушки?

Иван прокашлялся и поправил очки, затем почему-то потер лоб. Вместо ответа.

— Вы не только Ивана, но и бабу Тоню знаете? — Тихий не скрывал удивления. Дуняше казалось даже, что он слегка присвистнул. — А бабуля только что звонила Ване, на кроссворды звала в Коломну. Вы тоже из Коломны, Евдокия?

— Не-е-ет, — медленно проговорила Дуня, так и не сводя с Ивана глаз. Визитку хозяин ресторана взял сам — вынул из ее рук. — Я не из Коломны.

В какой-то момент все остановилось и стихло. Остались только она и глаза Тобольцева за стеклами очков.

«Ты мне соврал, да? — безмолвно вопрошала она. — Вот так просто взял и соврал? Обычное для тебя дело? Привычное? Ну что же… мне остается только аплодировать, Иван… — лжец?»

А через мгновение звуки возвратились, и Дуняша услышала вежливое покашливание Тихого и вспомнила, что сидит на деловой и очень важной встрече. И отвернулась от Тобольцева.

— Простите, Тихон Аристархович, просто слишком неожиданно получилось. И я… рада, что все хорошо со здоровьем… у бабушки.

В это время в кабинет вошла девушка с подносом, на котором размещались чашки, чайник, в красивых вазочках — конфеты и крохотные печенья. Все подождали, пока она составит это великолепие на стол, разольет по чашкам ароматный чай и удалится. Как только за девушкой захлопнулась дверь, Дуня проговорила:

— Я готова вас слушать.

— Это хорошо, что готовы, — ответил Тихон и подвинул к себе одну из чашек, которая казалась особенно хрупкой в его больших руках. — Ванич, подтягивайся на чай, давай. Значит, так… — постукивая ложкой по тыльной стороне ладони. — Я хочу один из ресторанов… изменить. И сделать из него кафе семейного типа. С детской комнатой, всякими другими штуками для детей — аэрохоккей там, плэйстейшн и так далее, с соответствующим меню. В общем, сделать заведение, куда можно будет прийти всей семьей. Даже если она очень большая. Чтобы в этом месте было интересно представителям любого поколения большой семьи. Вот такая идея.

— Укатали сивку крутые горки. И Варвара с Марфушей, — буркнул Тобольцев.

Дуня из этой реплики ничего не поняла, а вот Тихий, кажется, очень даже понял.

— Больше позитива и воодушевления к моим идеям, Иван Иванович, — ответил он другу, а потом обратился к ней: — Что скажете, Евдокия?

— Это… очень интересно, — начала осторожно говорить Дуня, по ходу пытаясь поймать мысли и пойти в правильном направлении. — Тут… нужно понимать изначально некоторые вещи. Сама площадь помещения. Она должна быть достаточно большой для того, чтобы вместить в себя несколько зон, и эти зоны не должны друг другу мешать. Потому что, допустим, если говорить об аэрохоккее, — Дуня слегка улыбнулась, — он очень громкий и может помешать тем, кто пришел просто пообщаться за чашкой чая или бокалом вина. Но я не говорю, что невозможно. Нужно просто посмотреть место. И еще сразу же встает вопрос целевой аудитории. Ваши рестораны… и меню… — Дуня тщательно подбирала слова. — Они в большей степени для довольно состоятельных людей. То, что вы желаете сделать… это будет доступно только людям определенного достатка? Или… одновременно с перепрофилированием пойдет некоторая диверсификация ваших заведений и новая точка… станет более демократичной?

— Вот теперь я вижу, что вас рекомендовали не зря! — улыбнулся Тихон Тихий. — Помещение большое, не переживайте. Думаю, в следующую встречу, если мы достигнем принципиальной договоренности, надо будет съездить на место и посмотреть. Что касается аудитории и ценовой категории — да, я бы хотел сместиться в более демократичный сектор. Мне кажется, там есть где развернуться. Ванич, а ты что думаешь?

— Я пока не знаю. Я пока чай пью. Думаю, Дуль… Евдокии Романовне еще есть что добавить по данному вопросу.

Дуня сделала маленький глоток очень вкусного черного чая и аккуратно поставила фарфоровую чашку на блюдце, украшенное монограммой.

— Для начала, как я уже говорила, мне надо посмотреть помещение. Потому что именно оно — отправная точка. Без сомнения — это стоящее предложение. И думаю, что главная цель — общение — тоже очень правильная. Мы перестали разговаривать друг с другом и проводить время вместе. Пройдите в любое кафе и ресторан, люди сидят рядом, но каждый при этом смотрит в свой телефон или планшет. Это беда. А ваша идея — замечательная, — Дуняша подняла глаза на хозяина ресторана и улыбнулась. — Я бы хотела попробовать.

Она не обращала никакого внимания на человека в очках, который сидел рядом.

— Ну что же… Я мог бы сказать, что мы подумаем и вам перезвоним. Но я, знаете ли, верю своей интуиции. Опять же, Ванечку вы знаете. А у Вани глаз… хм… верный. Так, давайте думать, когда, — полез в телефон. — Завтра — нет. Послезавтра — маловероятно. А вот в четверг — вполне. Как вам четверг, часа на четыре?

Автостопщик пил чай с отсутствующим видом.

— Договорились, — сказала Дуняша. — Мне вполне подходит.

И, поняв, что это завершение разговора, поднялась.

— Я вас провожу, — Тихон Тихий встал из-за стола вслед за ней.

— Я сам провожу, — перебил его Иван-лжец и тоже вскочил на ноги.

Он открыл дверь. Вроде как серьезно, но было в этом жесте что-то гротескное, то, что отдавало шутовством.

— Прошу, Евдокия Романовна.

Дуня незаметно поправила после сидения на кресле юбку, попрощалась с Тихим. Без сомнения, они понравились друг другу, и это был хороший знак. А затем она, не глядя на автостопщика, вышла в коридор. Куда двигаться в этой развилке с множеством дверей служебных помещений, было совсем непонятно, поэтому пошла прямо. Как-нибудь выберется.

— Ты идешь прямиком к складу, — Тобольцев таки догнал ее и ухватил за локоть. — Уверена, что тебе туда надо?

Дуня развернулась и холодно посмотрела в глаза за стеклами очков:

— Видимо, выйду через склад.

— Так злишься на меня, что пробьешь стену?

— Ты еще не видел, как я злюсь. Куда надо свернуть, чтобы попасть в зал обслуживания?

— Вот сюда, — он открыл первую попавшуюся дверь и впихнул Дуню в какой-то кабинет, а потом встал у двери, не давая возможности выйти. Они остались наедине. — Даже приговоренным к смерти дается последнее слово. Может, ты меня выслушаешь?

— А разве это так необходимо, о Иван?

Ее трясло. Ей было плохо. Просто оттого, что она разочаровалась. Ей смотреть на него было больно. Словно ударил. Своей ложью. В самое больное.

— Тебе захотелось переночевать в моей квартире? Продлить приключение? Набраться новых впечатлений? Удалось. Поздравляю! Удалось, — голос дрожал, потому что она пыталась его удержать, не сорваться на повышенный тон. — Очень хорошо соврал. Очень жестоко, Ваня. Знаешь, можно было бы и по-другому. Не про здоровье близкого человека. Ты не боишься вот так… беду накликать? Совсем не боишься? Забавно все получилось, правда?

— Нет, это было не забавно. Не для меня. Просто… просто мне на самом деле ОЧЕНЬ НУЖНО было остаться в Москве, — он запустил руки в волосы и тут же привел их в полный беспорядок. Как мальчишка. И сами руки у него были… мальчишеские. С этими ремешками, заусенцами, царапинами. Дуня давно подметила. Никакой выхоленности. Разве что всегда чистые.

— Про больную бабушку сказать было проще, чем рассказывать, зачем это нужно на самом деле, — продолжал он. — Правда, знаешь, выглядит часто так, что в нее хрен поверишь. Но я в любом случае уже сто раз пожалел, что сделал это. Могу извиниться, если тебе станет от этого легче.

— А тебе? Тебе легче станет? Знаешь… — он так и стоял у двери, не давая Дуне выйти, а она была напротив и не приближалась, — есть такое выражение: «Делай что должно, и будь что будет». Наверное, ты выставил меня дурой. Наивной доверчивой дурой. Над которой стоит посмеяться. Вот только мне не стыдно, потому что моя совесть чиста. Понимаешь? Потому что в тот момент, прекрасно зная, что рискую, пуская к себе незнакомого человека, я знала также и то, что поступаю правильно. С человеческой точки зрения. Плюнув на все свои страхи, которые были. А они были, Иван. Поэтому мне и без извинений… легко. А вот как тебе?

— Господи, Дульсинея! Откуда ты взялась такая чистая и правильная, а?! Хочешь вынудить меня сказать, что мне стыдно?! Ладно, окей! — он поднял руки вверх, словно сдаваясь. — Мне. Стыдно. Последний раз мне было стыдно лет пятнадцать назад. Довольна?

— Довольна, — Дуня сузила глаза и смотрела прямо на его слегка покрасневшее лицо. — Думаю, теперь наш разговор закончен и я могу выйти… по направлению к складу?

— Я тебе не верю. Ты злишься. Тебе хочется меня ударить, — Тобольцев в одно мгновенье снова стал знакомым наглым автостопщиком и сложил руки на груди. — Валяй.

— Я не бью людей. Но могу подставить подножку, — предупредила Дуня. — А могу наступить каблуком на ногу. Сам откроешь?

— Подножку я уже оценил. Давай каблуком. Если росинанта не жалко. Или ты людей не бьешь, а лошадей можно?

Этот разговор никак не прекращался. Начинался какой-то фарс, от которого она стала уставать.

— Что тебе от меня надо, автостопщик? — спросила в лоб. — Мы уже все выяснили. Ты принес извинения, я их приняла. Тема закрыта. Что тебе надо еще?

— Да если бы я сам знал… — вздохнул он в ответ, да так непритворно, что впору поверить. Снова. — Ладно, тема и в самом деле исчерпана. И раз уж ты категорически не настроена пачкать об меня свои ручки и ножки — пойдем, провожу тебя к выходу из ресторана.

Как случилось все дальнейшее, Дуня так и не поняла. Видимо, зайдя в кабинет, Тобольцев не захлопнул дверь, а только прикрыл. Потому что кто-то вдруг внезапно толкнул ее со стороны коридора, и Иван полетел резко вперед, прямо на нее. Просто сшиб. Дуня упала куда-то назад и ударилась спиной о стол. О самое ребро. От боли на мгновение просто выключилась. Автостопщик по инерции приземлился сверху, но в последний момент успел упереться руками в столешницу и не придавить Дуняшу. Зато смахнул со стола бумаги, и они с шелестом летали теперь по всему кабинету.

— Простите, — прозвучал чей-то голос из коридора, и дверь снова захлопнулась.

Только открыв глаза и увидев прямо перед собой лицо все того же Тобольцева, Дуня поняла, что, наверное, какое-то время лежала с закрытыми, пытаясь унять боль.

— Мне надо, — прошептала, — как-то сползти вниз. Спина. Отойди, пожалуйста.

— Кажется, мы квиты, теперь я тебя уронил, — он еще шутил, помогая ей аккуратно спуститься на пол и придерживая за плечи. — Хотя я это не специально. И остальное тоже… не специально. Где ударилась, покажи. Это все ваши каблуки дурацкие — такие неустойчивые!

— Поясница, — сказала слабо. — Сейчас.

Иван тоже оказался с ней на полу и внимательно, даже встревоженно смотрел. А Дуня скинула туфли, встала на четвереньки, опустила голову вниз и постаралась расслабиться, снять нагрузку с позвоночника. Она знала, что есть такое упражнение, когда сначала выгибаешь спину вверх, словно разозлившаяся кошка, а потом вниз. Но при Тобольцеве, конечно, делать такое не могла. Да и злиться уже сил никаких не было.

— У тебя она раньше болела? — почувствовала осторожное касание к своей пояснице. И голос совсем рядом. И сам он рядом.

— Мне кажется, что до встречи с тобой, автостопщик, у меня ничего не болело. А вот как ты только вышел из леса…

— Эх, Дуня, Дуня… — Иван тихонько поглаживал ей больное место, и становилось легче, начинало хотеться жить. — Ты разве не знала, что из лесу ничего хорошего не выходит? — А потом наклонился к уху. И тихо: — Извини. За то, что уронил. И за остальное.

Она ничего даже ответить не успела, как дверь распахнулась снова. И Дуня увидела перед собой начищенные мужские туфли очень большого размера. А подняв голову, увидела и владельца обуви. Тихон Тихий.

Невидимый духовой оркестр исполнил торжественный туш.

— Я убью тебя, — глядя снизу вверх в его глаза, сказала Дуняша, — в смысле… не вас, а его.

— Вы все же определитесь, Евдокия Романовна, кого убивать будете.

— Его, — Дуня отползла от Тобольцева и, опираясь на стол, осторожно поднялась на ноги. — У вашего друга просто дар какой-то особенный раскрашивать мою скучную жизнь новыми впечатлениями. Извините за эту безобразную сцену, — сунула ноги в туфли, — бумаги, я думаю, он сам уберет.

Было очень стыдно. Что подумал Тихий, даже представлять не хотелось. Хотелось провалиться сквозь землю. Дуня чувствовала, как кровь бросилась в лицо, и закусила губу. Даже в страшном сне не представишь себе вот такой финал важных переговоров. На автостопщика она не смотрела. На Тихого тоже. Но глаза обоих прожигали спину. Положение спас зазвонивший телефон.

— Простите, — пробормотала Дуняша, подняв с пола сумочку и выудив из нее мобильный. Поясница отдала резкой болью, пришлось опереться рукой о столешницу. На шагнувшего навстречу Тобольцева она глянула так, что он тут же убрал руки.

— Да, слушаю. Я освободилась и буду через две минуты… Конечно… Хорошо.

Дуня отключила телефон, убрала его в сумочку, слегка пригладила волосы, поправила юбку и взяла упавший на стол пиджак.

— Извините еще раз, — тихо проговорила, обращаясь к хозяину ресторана. — Я просто упала неудачно. Скажите, в какую сторону мне направиться, чтобы выйти в зал обслуживания. Я собиралась сегодня поужинать у вас…

— Я провожу, — перебил автостопщик.

— Ты уже проводил, — ответила Дуня и снова посмотрела на Тихого. — Вы мне просто скажите, куда, направо или налево, и подержите Ивана Ивановича здесь, пожалуйста. А то мне придется выбираться через склад, видимо.

Известный ресторатор долго задумчиво смотрел на Дуняшу, прежде чем наконец сказать:

— Надо будет немного возвратиться назад, там увидите поворот налево. Вам туда, выйдете как раз в фойе, — а затем добавил: — До четверга, Евдокия Романовна.

И Дуня с облегчением выдохнула.

— До четверга, Тихон Аристархович.

Фойе, а за ним и вход в зал она нашла без труда. Нашла даже дамскую комнату, куда заглянула, чтобы привести себя в порядок, подкрасила губы и добавила каплю духов на шею и запястья. Встреча, по большому счету, прошла удачно. Все шансы получить великолепный интересный заказ. Впереди — приятный вечер с любимым человеком. А автостопщик… надо просто выкинуть его из головы. Все. Поездка закончилась. Коко на офисной стоянке, Дуня в Москве, Иван Тобольцев остался где-то в служебных помещениях.

С легкой улыбкой она вошла в зал и сразу же за одним из столиков увидела Илюшу. Он изучал меню. Зал потихоньку наполнялся посетителями. Из динамиков звучала приятная негромкая музыка, деликатно заглушающая обрывки разговоров. Ей нравилось это место. Очень такое… основательное. Как и сам хозяин.

— Привет, — сказала Дуня, присаживаясь рядом с Ильей.

— Привет, — он оторвал взгляд от довольно увесистой папки и улыбнулся.

— Ты давно меня ждешь?

— Десять дней.

— Это срок, — согласилась она. — И как жизнь в столице за эти дни? Что говорят?

— Говорят, что сегодня лучшие ужины подают в «Тине».

— Вот как? И что же в этот лучший ужин входит?

— Смотри, здесь есть хорошая рыба. Судак. Царская. Как насчет судака?

— Судак? — переспросила Дуняша. — Знаешь… не хочу судака. А есть здесь блины?

— Конечно, есть.

— Тогда блины с икрой и… коньяк.

Илья захлопнул меню и внимательно посмотрел на Дуню.

— Все в порядке?

— Конечно, — улыбнулась она. — А что такое?

— Просто… ты никогда не заказывала коньяк.

— А сегодня вдруг захотела, — пожала она плечами. — И вообще, знаешь, я только что была на встрече с владельцем этого заведения, есть вероятность получить классный заказ. Разве это не повод заказать коньяка?

— Повод, — согласился Илья. — Но не повод отказаться от рыбы.

К ним подошел официант, чтобы принять заказ, а потом он зажег свечу, стоявшую на столике, и поправил в маленькой вазе веточку белой хризантемы, похожей на ромашку.

Это был очень хороший вечер, очень вкусный ужин и возвращение в привычную жизнь. Где все знакомо, все удобно и предсказуемо. Надежно.

— Все же ты зря отказалась от рыбы. Она здесь очень вкусная.

— Не вкуснее моих блинов.

* * *

Он проводил взглядом ее фигуру, скрывшуюся за дверью.

— Ну, Тобольцев…

— Молчи!

— Что, даже фамилию твою нельзя произносить?

— Фамилию — можно, — Иван принялся раздраженно подбирать бумаги с пола.

— Тобольцев — ты такой… Тобольцев. И, по-моему, тебе полный… Тобольцев.

— Тихий, ты же деловой человек, тебе нечем заняться?!

— Есть чем. А ну-ка стой, — Тин протянул руку. — Дай мне эту бумажку. Отлично! А мы эту фактуру со Светланой Вячеславовной второй день ищем.

* * *

Инцидент исчерпан. Хотя то же самое Иван сказал себе утром, хлопнув дверью красной Audi TT. А инцидент вернулся. Видимо, не исчерпался все-таки.

Кто бы сказал Тобольцеву, что бывают такие совпадения, — он бы покрутил у виска. Что ты встретишь случайно человека за семьсот километров от Москвы. А спустя три дня снова увидишь его — в кабинете лучшего друга. Однако, тенденция.

Но теперь-то ты точно исчерпался, инцидент под названием «Евдокия Лопухина»? Или третий раз будет? На самом деле, видимо, для этого они и встретились. Потому что врать нехорошо. Так ему с детства внушали. И действительно вышло некрасиво. Может, и к лучшему, что они встретились. И что Тин со своей знаменитой слоновьей грациозностью спалил его вранье. И что у Ивана хватило духу извиниться. Только вот уронил он Дульсинею зря. Всесторонне зря.

Сплетение служебных помещений в «Тине» было Ивану как родное. Освободив, на радость владельцу, добрую половину сейфа и попрощавшись с Тихоном, Иван направился на выход. И только на середине общего зала будто споткнулся. И резко свернул налево, к бару. Он же с Лехой Лещинским не поздоровался еще.

Бармен приветственно улыбнулся и помахал рукой, но пока был занят обслуживанием других клиентов. Иван привалил рюкзак к стойке и устроился на свободном табурете. Оперся локтями о темную полированную поверхность и все-таки обернулся. В полкорпуса. Чтобы не пялиться слишком уж явно.

Причиной его внезапного внимания к бармену «Тина» Леше Лещинскому по прозвищу Лещ стала пара, сидящая за два столика от барной стойки. Вот и третий раз. И ждать не пришлось.

Царица собственной персоной нынче трапезничает в «Тине». И не одна. Кто являлся ее спутником, догадаться было совсем несложно. Тот самый Илья. Именно Илья. Потому что на Илюшу мужчина, сидевший за одним столиком с Евдокией, никак не тянул. Только Илья, да еще и по батюшке.

Лет тридцать пять примерно. А может, и больше. Лицо было моложавым, холеным и по-мужски красивым. Но поза, мимика, жесты, костюм, золотые часы на запястье — все говорило о зрелости и солидности. Иван редко ошибался в такого рода оценках. И сейчас автоматически выщелкивалось — словно перед ним лежало досье на Илью Батьковича. Топ-менеджер. Нет, скорее всего, владелец своего дела. Мерседес. Белый. Двухъярусная квартира. Играет в теннис. Катается на горных лыжах. Два высших.

Тобольцева отвлек стук, и он обернулся, еще успев увидеть, как Дульсинея улыбается своему спутнику. Да что б такому не улыбаться? Такому поулыбаться очередь похлеще, чем в Мавзолей.

Перед Иваном стояла кружка с темным пивом.

— Я же вроде не заказывал, — через стойку протянул Лещу руку.

— Выглядишь так, будто тебе это надо.

Иван не стал спорить и пригубил «Великопоповицкое темное». Нынче в «Тине» на козелов богато.

* * *

Телефонный звонок настиг его уже на выходе из ресторана. Иван кивнул Никодиму и достал телефон.

— Ванечка, ты про меня не забыл?

— Ну что ты, куколка моя. Уже еду. Весь такой в цветах и мартини. Ну, попробуй, подогрей меня. Давай, жди, скоро буду.

Пиликнул мессенджер. Продекларированное селфи было вполне себе «разогревательным». Если бы не цвет весьма откровенного белья. Голубое кружево. Как сговорились.

Тобольцев перевел взгляд на аптеку по диагонали через дорогу от ресторана. Да, точно. Мартини и цветы, он же пообещал. Но сначала — презервативы.

Четвертое ЕЕ правило: «Делай что дóлжно, и будь что будет».