Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа

Дарья Волкова, 2018

История, которая начинается с пробитого на трассе колеса, а продолжается совместной дорогой и ложью. Потом в нее впутываются случайности, обстоятельства, неугомонные друзья и родственники. Чем может закончиться такая история? Любовью? Вообще-то, с нее она и начинается. История о том, как однажды встретились царица и Дон Кихот – Дульсинея и Тобольцев.

Глава 3

Третье ЕГО правило: «Всегда следи за тем, что ешь и что говоришь».

Ресторан оказался скромным и провинциальным — в полном соответствии с самим населенным пунктом. И все равно гораздо более приличным, чем внешний вид Тобольцева. Это, впрочем, Ивана нисколько не смущало. Когда начиная с четырнадцати лет пестуешь в себе чувство, что ты круче всех и тебе плевать на мнение окружающих — рано или поздно срастаешься с этим чувством. Вот и сейчас Тобольцев не чувствовал ни малейшей неловкости ни из-за дырки на джинсах, ни из-за не до конца просохших волос. Самоуверенность загружена в программу автопилота.

Стул перед Дульсинеей Иван выдвинул тоже на автопилоте. Потому что если тебе с самого раннего детства вдалбливают, что ты должен быть хорошим и воспитанным мальчиком, — это тоже неизбежно прирастет к тебе. Куда-то тоже в программу автопилота.

Дульсинея невозмутимо и изящно устроилась на стуле и уткнулась носом в меню. И принялась внимательно его изучать, никак не реагируя на внимательный взгляд Ивана. И как он мог так ошибиться с первым впечатлением? Высшее образование, а то и все два у нее на лбу написаны.

— Я буду салат из свежих овощей и мясо по-французски, — девушка подняла голову от меню. — И чай с лимоном. А на десерт тут только мороженое и шоколадка.

— Ты меня разоришь, — слова рождались сами собой. Неизвестно откуда. — У нас, у автостопщиков, ограниченный бюджет! Поэтому чай — без сахара.

— Хорошо, — его одарили внимательным взглядом темных глаз из-под идеально изогнутой темной же брови. — Ты сказал, что приглашаешь на ужин. У меня сразу несколько вопросов. Как же ты собирался оплатить номер в гостинице, если бюджет не позволяет похрустеть сахаром? И второй. Приглашая девушку в ресторан, ты всегда сразу обговариваешь, что она может заказать, а что нет? — Дульсинея захлопнула меню. Спокойно так, без аффектированного жеста. — Договорились. Без сахара. И шоколадку я оплачу сама. Отдельным счетом.

Ивану вдруг показалось, что ему устраивают очередной нагоняй на тему «Ваня, как тебе не стыдно! Хорошие мальчики так себя не ведут» сразу и мать, и бабушка. И сразу два противоположных желания: сказать «Я больше так не буду» и огрызнуться. Однако он давно вырос и поумнел. Поэтому сделал третье.

— Давай спишем все на стресс, а? И, наверное, шоколадкой я все-таки смогу позволить себе угостить царицу. В знак признательности за вкусное печенье. Между прочим, печь у тебя получается прекрасно. Почти так же, как управлять колесницей.

— Сомнительный комплимент, — ее улыбку он принял как знак примирения. Очередного. — Если учесть, что все закончилось угрозой изъятия прав.

— Ничего эти дэпээсники не понимают! — фыркнул Тобольцев. — Ни в печенье, ни в том, для чего человеку нужна Audi TT. Как ты думаешь… — Иван пошелестел своим экземпляром меню. — Можно тут рискнуть заказать рыбу? Смотри, как шикарно звучит — «рыба по-царски»! Подозреваю, что это то же мясо по-французски, только из минтая. Или они разорились на судака? Как считаешь?

— Не знаю, как принято у автостопщиков, только я в дороге всегда заказываю мясо или курицу. Хотя рыбу очень люблю. Но ты можешь рискнуть. Тем более она по-царски будет специально для тебя приготовлена.

— Царица гарантирует?

Вот. Оно снова прорывается. Странное желание ее дразнить.

— Конечно, — Дульсинея царственно кивнула.

На этом с заказом они покончили. При всем богатстве выбора.

— А скажи мне, Евдокия Романовна Лопухина, — Иван оперся подбородком на ладонь. Борода, зараза, после мытья немилосердно чесалась. — Тебя специально так назвали? Фактурное же получилось имя с фамилией. Жаль, отчество подкачало.

— Фамилию и отчество, как известно, не выбирают, — с достоинством ответствовала «не-Федоровна». — А имя… не знаю. Мама говорит, что, когда меня увидела, сразу поняла, что Дуня, хотя имелись в запасе имена. И Лена, и Оля, и Света. Мама говорит, словно свыше пришло. Веришь в такие вещи?

— Из того, что приходит свыше, я верю только в атмосферные осадки. Ну, еще в метеориты. Но ты точно не Лена, не Оля и не Света. Нет! — прищелкнул пальцами. — Точно Дуня. Иначе тебя просто не могли назвать. Слушай, — серьезность собеседницы Ивана не устраивала категорически. — А чем тебе не угодили фото Мадонны, а?

— Льстец, — Дуняша все-таки рассмеялась, — и хитрец. Засыпаешь вопросами, да? Фото Мадонны никак не назовешь ретро. Даже если они черно-белые. Не вписываются в стиль сороковых-пятидесятых годов прошлого столетия. Хотя, знаешь, никак не могу привыкнуть называть двадцатый век — прошлым.

Для меня он — мое время и время моих родителей. Все же нельзя вот так цифрами поделить непрерывность жизни. Наверное, только событиями. До и после. Теперь моя очередь, о Иван, задать вопрос. Почему ты стал автостопщиком?

Опять, блин. Дуня, Дуня, ты не работала раньше прокурором? И тут им принесли заказ. Как вовремя.

— Сбегал от долгов и плохих парней. Смотри, нам принесли еду. Давай трапезничать, о Царица?

— А сам ты хороший? — Дуня ровным движением отпилила кусок мяса.

— А что, — Иван протер вилку салфеткой. Это тоже автопилот. Какого только мусора туда не записано, — так незаметно? Я же рыцарь — ты разве забыла? Как рыцарь может быть плохим?

— То, что ты благородных кровей, я вижу, — Дуня показала глазами на смятую салфетку. — Дегустируй рыбу. Мне же интересно, этот минтай царский или не очень.

И в самом деле, пора приступать к еде. И есть хочется. И отличная смена темы разговора — грех упускать. Положив в рот кусок рыбы, Иван изобразил, как мог, пантомиму профессионального дегустатора.

— Однако… Не минтай точно. Меня прямо по-царски балуют. По-моему, это хек. Хочешь попробовать хека по-царски?

— Я все же не буду нарушать свои правила, но за предложение спасибо, — она снова принялась за мясо. — Вот думаю, можно ли будет найти в Москве где-нибудь хека по-царски?

— Я знаю человека, у которого можно спросить. Это мой хороший знакомый. Он знает абсолютно все о ресторанах Москвы. А если он чего-то не знает — значит, этого просто не существует. Так что если надумаешь — можно будет сходить и оценить, чем отличается хек по-царски тут и там. — Это вот что он сейчас сделал? Пригласил ее в ресторан? Да ладно, это просто к слову пришлось. Она поймет. Спрятал собственное недоумение за еще одной порцией хека. — А вообще, знаешь, вполне съедобно. Или это я такой голодный просто?

— Я думаю, и то и другое, — Дуня с видимым удовольствием отдавала должное содержимому своей тарелки. — Но если отзывы о гостинице хорошие, то и повар должен быть неплох.

А на его внезапное предложение «на хека» она никак не отреагировала. Ну умница же! Только вместо того чтобы поощрить умницу, Иван снова принялся за прежнее:

— Ну да. Илюша плохого не выберет. Он у тебя, похоже, товарищ со вкусом.

Кажется, он даже имя это — «Илюша» — произносит иначе. С шипением каким-то. И чего взъелся на мужика, спрашивается? И так убогий — с таким-то именем.

Дуня с ответом не торопилась. Аккуратно положила вилку и нож на тарелку. И посмотрела Ивану прямо в глаза.

— Скажи, а разве ты для дорогого человека не выбрал бы лучшее? Особенно если дорога выдалась непростой? И девушка должна заночевать в пути? Как бы поступил ты?

Опять за свое, черноокая сеньорита? Иван колупнул розовый шарик в принесенной креманке.

— Блин… Не люблю клубничное. А ты любишь? Давай меняться? — но что-то ответить на вопрос было надо, и Тобольцев неохотно продолжил: — А люди, которых я могу условно назвать дорогими, слава богу, никуда не таскаются по нашим российским дорогам. Сидят себе спокойно в Коломне. Но даже оттуда умудряются выкушивать мне мозг, как ты, наверное, уже поняла.

— Я тоже терпеть не могу клубничное. Зато могу поделиться шоколадкой, — она, кажется, приняла его ответ и нежелание говорить на такие взрослые темы. Пододвинула упаковку на середину стола и тут же развеяла все надежды на несерьезное продолжение беседы: — Надеюсь, мозга у тебя много и есть его будут долго. Не условно, а по-настоящему дорогие люди.

Иван вздохнул и отломил шоколадку. Что ж ты никак не угомонишься, Дульсинея? Он уже начал немного сожалеть о своей настойчивости в отношении красной «ауди» и ее хозяйки.

— Слушай, а вот без каннибализма мозга в отношениях с дорогими людьми никак нельзя, да?

— Можно, но это, видимо, не твой путь.

Любопытно. Не его путь, значит. И много ты знаешь об истинных путях автостопщиков, Евдокия?

— Вот как. Мне уже и диагноз поставили. Слушай, — доламывая шоколад в мороженое. — А с шоколадом даже клубничное можно есть.

— Ну, ты же поставил мне диагноз, я вот тоже решила не отставать, — ответила Дуня спокойно.

— Я?! И какой же доктор Тобольцев тебе диагноз поставил? — ее спокойствие почему-то действовало на Ивана как красная «ауди» на быка.

— Он вслух не произнес его, но, по-моему, был не слишком доволен тем, как я вожу автомобиль, и вот уже второй раз упоминает Илью не совсем добрым словом. Так какой же диагноз вы мне поставили, доктор?

Вот зря она это сказала, зря. Тобольцева тут же снова понесло.

— Ой, как я люблю ролевые игры в доктора! — Иван одним глотком допил кофе. — Пройдемте в кабинет, Дульсинея. Мне надо провести осмотр перед тем, как установить точный диагноз.

— Ты прав, пора заканчивать с ужином, время уже позднее. К сожалению, ролевые игры придется отменить. Илюша, сам понимаешь, — с этими словами Дуня поднялась из-за стола и вынула из сумочки ключи. — Так что — держи. Твой номер ждет.

Ну, как говорится, попытка — не пытка. А жаль, что она перестала легко поддаваться на провокации. Привыкла, что ли?

Иван открыл перед девушкой двери из ресторана. Так, теперь ей наверх, на второй этаж, а ему — на улицу. В царскую колесницу.

Тобольцев крутанул на пальце кольцо с ключами.

— На заре ты меня не буди… — интересно, к чему это ему в присутствии Дульсинеи регулярно приходит в голову демонстрировать наследие хорового детства? Так, чего доброго, он и до локков и телемарков доберется. Но все равно продолжил напевать: — У меня в бороде бигуди…

Она стояла уже спиной, и выражения лица видно не было. Но тихий смешок прозвучал отчетливо. Как и ее ответный рефрен.

— Ты к утру убери бигуди.

Мои чувства слегка пощади.

Она шагнула к лестнице. Он шагнул к дверям. Все же сказано уже. Все.

Нет. Лавры Баскова и Михайлова не дают ему покоя сегодня.

— А я сяду в кабриолет… — Господи, откуда в его голове ЭТО?! — И уеду… куда-нибудь…

Еще один смешок из-за спины. Уже громче. И еще веселее:

— Только паспорт забит уже

Здесь у стойки, ты не забудь,

Когда сядешь в кабриолет…

Он открыл дверь с широкой улыбкой. Будем считать это взаимным пожеланием спокойной ночи.

* * *

«Дурак», — пробормотала Дуня, открывая дверь номера.

«А ты уверена, что это он дурак, а не ты — дурочка? — поинтересовался внутренний голос. — Он-то и транспорт до столицы раздобыл, и переночевать где нашел. За так. А вот ты… доверила ему Коко. А если и правда угонит?»

«Не угонит, — постаралась убедить себя Дуняша. — Во-первых, имя угонщика известно заранее, во-вторых, его паспортные данные в базе гостиницы, а в-третьих — камера. И сама камера хорошая, и наверняка на ней фотографии хранятся. Фотографам обычно бывает жаль и камеры, и кадров. А с таким оборудованием обычный любитель едва ли будет расхаживать по дорогам».

Все же непростой он, этот Ваня… Дуня сходила в душ, умылась, легла в кровать, выключила свет и все это время думала о своем попутчике. Очень интересный получился разговор за ужином. Даже слишком интересный. Она так ничего о нем и не узнала, кроме названия родного города и наличия мамы, о которой и так было известно. Почему автостопщик такой скрытный? Не любит говорить о себе? Не хочет? Да, не хочет.

И у него отличное умение держать себя за столом, ровная спина, вилка-нож… отодвинул стул перед женщиной… все так естественно и легко. И камера. Профессиональная.

«И наглость вопиющая», — напомнил внутренний голос.

«И наглость», — согласилась Дуняша.

Как ни странно, уснула она практически сразу. Без сновидений. Видимо, сказался непростой насыщенный день.

Зато первым делом после того, как открыла утром глаза, — подбежала к окну проверить, жива ли ее красавица. Стояла на месте. И Дуня перевела дух. Расслабиться автостопщик все же не давал.

Приведя себя в порядок и взяв камеру, она спустилась вниз. А потом вдруг завернула в ресторан. Если сразу идти к машине, то этот… идальго составит компанию за завтраком. А хотелось побыть одной, хотя бы некоторое время. Коко на месте, так что…

Ресторанчик предлагал нечто похожее на шведский стол. Йогурты, сыр, колбасную нарезку, яблоки и пакетики чая. Дуня набрала в тарелку еды, после чего села за столик. Открыла йогурт… и взгляд наткнулся на окно. Она еще вчера заметила это окно, очень необычное, словно разделенное на три части. Две из них были с простым стеклом, через которое щедро просачивался яркий утренний свет, а средняя часть — витраж. И все это было так здорово и аккуратно сделано… а если еще, допустим, повторить орнамент витража на двери или точечно по потолку, чтобы получить сочетание…

В зале почти никого не было. Женщина, которая присматривала за рестораном, куда-то ушла, постояльцы, видимо, еще не встали, только двое мужчин сидели за столом прямо у того самого окна и вели тихую беседу. Но если сделать все осторожно, то они ничего и не заметят — так заняты разговором.

Дуня вынула из сумочки телефон и обнаружила, что за ночь зарядка села. Блин. Взгляд упал на камеру. Нет, ну а что? Она же автостопщика до Москвы довезет? Причем бессовестного автостопщика, который забрал ее права! А тут всего лишь один кадр. Один! И то по делу. Потом он скинет ей фото на электронную почту. Не так уж и сложно. Дуня открыла футляр и аккуратно вынула камеру, стараясь все делать тихо, чтобы не привлекать внимания мужчин. Опустила фотоаппарат на колени и включила его. Профессиональные камеры — это не мыльницы с двумя кнопками, в них надо уметь разбираться. Но ей повезло. Однажды она уже имела дело именно с таким аппаратом. А в зале звучала негромкая музыка, так что даже если камера даст характерный щелчок — он будет заглушен. Так… быстро поймав фокус, Дуня нажала на кнопку. Потом еще раз. И еще.

Потом снова опустила фотоаппарат на колени и проверила кадры. Кажется, получилось четко. Осталось только убрать камеру обратно в футляр и приступить к завтраку.

Через четверть часа Дуняша вышла на улицу проведать Коко и автостопщика. Встретили ее… ноги, высунутые из приоткрытого окна. В красных, между прочим, носках! Видимо, он тоже предпочитал красные средства передвижения.

Дуня заглянула в окно и увидела, что владелец носков… спит! Однако. Кажется, не очень он торопился в Москву. А вот Дуня как раз торопилась очень. Поэтому постучала пальцами по стеклу:

— Так можно и завтрак проспать!

* * *

Его сны были полны чем-то приятным, мягким и воздушным. Там слышался негромкий смех, пахло кожаным салоном дорогого авто и мелькали тонкие пальцы с алым маникюром. Кажется, эти пальцы гладили его по голове. Или по лицу. Или… барабанили по стеклу?!

Иван прищурился на яркое, бьющее аккурат в левый глаз солнце. Приподнялся на локтях, поморщился на занывшую спину — устроиться на разложенных сиденьях царской кареты так и не удалось толком, пришлось открывать окно и высовывать наружу ноги. И, кажется, их покусали голодные майские комары. И около его покусанных ног стояла Дульсинея. Свежая, бодрая и… и недовольная.

— Автостопщик, доброе утро! Скоро полдень будет, а ты все спишь!

Ну да, кто-то спал в удобной и мягкой постельке. Поэтому может позволить себе прямо с утра с места в карьер начинать воспитывать других людей.

— Я не сплю. Я бигуди снимаю! — пробурчал Иван. Поднес руку с боевыми Suunto к глазам. — И вообще… Еще даже нет одиннадцати!

— Нет, если тебе не надо в Москву, то ты, конечно, можешь продолжать, только права отдай. А мне, знаешь ли, работать завтра. Поэтому решай: встаешь и завтракаешь или остаешься здесь.

Утренняя Дунина невозмутимость и снисходительная усмешка действовали не хуже ударной дозы кофеина.

— А ты принесла завтрак? — он наконец-то втянул ноги внутрь и выглянул, облокотившись, в окно. — Где кофе, Дульсинея?

— В ресторане, конечно. И скоро, между прочим, закончится.

Непоколебима, как швейцарский банк! Иван толкнул дверь машины, вынуждая царицу отступить назад. Сладко, с чувством потянулся, втайне надеясь, что напрягшийся бицепс и полоска вполне пристойного пресса будут замечены и оценены. Ну а что? Ваня девушкам обычно нравился. Бицепсом и прессом — точно.

— Полное отсутствие христианского милосердия, — к его разочарованию, никакого внимания к своему прессу Иван не увидел. — Я могу принять душ в твоем номере?

— Вообще я принесла тебе камеру. Целую и невредимую. Сторожила всю ночь от лихих людей. Разбудила, чтобы ты успел на завтрак, и да, готова предоставить ванную. И после этого ты еще будешь намекать, что Дульсинея попалась не та?

Как он мог не заметить, что она держит в руках футляр, — это вопрос занятный. Почему в первую очередь пялился на ее немного небрежную прическу, алый лак и коленки? Пропади они пропадом, ее коленки! Чулки или колготки в этот раз? Вцепился, как утопающий в соломинку, в протянутую камеру.

— Ты ж моя прелесть! — демонстративно чмокнул в теплый черный пластик. — Как я по тебе скучал! — а затем, среагировав на иронично вздернутую бровь: — Дульсинея самая лучшая! В этих краях точно. Если ты закажешь мне двойной эспрессо, пока я принимаю душ, я облобызаю край твоего платья.

Изгиб стал еще ироничней и невозмутимей.

— Давай так. Я обойдусь без лобызания платья как-нибудь, а ты сам себе закажешь эспрессо.

— А за поцелуй коленки?

Откуда в нем взялось это ослиное упрямство, Иван и сам не мог понять. Вообще-то он гордился своим умением договариваться. Но тут был какой-то совсем особый случай. Во что бы то ни стало добиться своего. Знать бы еще — чего?

— То есть ты уверен, что мне нравится поцелуй коленки? — ироничный изгиб обозначился теперь и в уголке губ.

— А тебе часто целовали колени?

— Бывало. И всегда неудачно.

Конечно, неудачно. Что человек, которого зовут Илюша, может понимать в поцелуях женских коленей? Особенно таких… офигенных.

— Вот! Поэтому советую довериться профессионалу! Выбирай: левая или правая?

— Никакая. Если не хочешь получить коленкой в лицо. У меня это зона щекотки. Так что, автостопщик, пока я не передумала — иди в душ. На ванну и завтрак даю тебе полчаса, — с этими словами девушка повернулась и пошла к гостинице.

Ну совсем непрошибаемая она сегодня!

— А кто щекотки боится, тот, как говорит моя бабушка, ревнивый, — крикнул ей уже вдогонку. Она не убавила шаг. — Эй, ключи-то от номера дай, ревнивица.

— Догонишь — отдам.

Он не поверил своим ушам. Просто не успел — потому что тут же сорвался с места, в два шага оказался рядом. Она не обернулась на его шаги. Замерли оба. Иван из-за спины подал ей руку раскрытой ладонью вверх. И почему-то шепотом и на ухо сказал:

— Ключи от сокровищницы, сеньорита!

Какое-то время она молчала. Потом аккуратно отвела его руку и обернулась. Окинула его внимательным взглядом — от головы до… Черт. Он так и помчался за ней. В носках.

Ему протянули ключи со словами: «Время пошло». А Дульсинея развернулась и пошла обратно к машине. Она почти дошла, а он все стоял и смотрел ей вслед.

И только когда она открыла дверь, Иван словно очнулся. Босиком. Как придурок, босиком. В красных спайдерменовских носках.

— Подожди! Я кроссовки возьму, — и рюкзак. В котором права Дуни.

Упаковав камеру в рюкзак, закинув его за плечо и воссоединив спайдерменов и росинантов, Иван двинулся к гостинице. То, что он при этом напевал: «Утро туманное, утро седое», его уже не удивляло. Ну, проснулась в человеке вбитая еще в детстве музыкальность — с кем не бывает? И вообще, гены — страшное дело. А если уж у тебя мама — преподаватель по классу фортепиано…

Вот об этом в том числе думал Ваня, принимая душ. Чистоплотность — это тоже маменькой вшито в автопилот. За месяцы путешествия приходилось поступаться многим, в том числе и гигиеной. Но чем ближе была… нет, даже не Москва, которую Иван привык считать своим домом, а родная Коломна, а с ней и квартира на улице Дзержинского, и Ида Иванова и Антонина Марковна Тобольцевы, — тем быстрее исчезал вольный рыцарь дорог — обросший бородой, похудевший килограммов на пять, не ночевавший за последние несколько месяцев дважды на одном месте, и появлялся хороший мальчик Ваня Тобольцев. Который всегда держал спину прямо, мыл руки перед едой и кушал с закрытым ртом. Иван вздохнул и поскреб щетину. Почему-то чем ближе к Москве, тем сильнее чесалась образовавшаяся за эти месяцы на лице растительность.

А дальше утро пошло-покатилось. Пока он пил кофе, Дуня собрала вещи и сдала номер. И вот снова ставший за проведенную совместно ночь почти родным салон красной «ауди». Замелькал за окнами город Шацк — выглядящий в свете дня ничуть не лучше, чем вечером.

Они молчали и когда проехали знак выезда из города. И когда мощная немецкая машина набрала крейсерскую скорость и встала на курс. Молчали, пока не раздался звонок Дуниного телефона.

— Привет… Да, уже еду… Все в порядке, позавтракала… Знаешь, я теперь вообще боюсь загадывать с дорогой. Конечно, хотелось бы увидеться сегодня, но если приеду поздно… Что?… Ты собираешься побороться за этот заказ? Здорово! Когда тендер?… Надо срочно готовить документы. Конечно, если чем могу помочь, хотя там готовый проект… Но, знаешь, как можно? Скинь картинку на почту, я подумаю. Ты можешь не просто обсчитать и предложить свою цену, но и иметь пакет дополнительных предложений. Неважно, что все утверждено. А что, если твои дополнительные предложения понравятся?… Да, конечно. Тогда сегодняшний ужин отменяется. Ты должен успеть все подготовить. Давай завтра… Тоже соскучилась… Хорошо, договорились. Я подумаю… напрашиваюсь, да… Я тебе вечером позвоню, как доберусь до дома, не волнуйся… Да… Целую.

Во время разговора с ее лица не сходила улыбка. Чему улыбаешься, Дульсинея? Тому, что тебе Илюша позвонил? Что у него заказ? Тоже мне заказ… Киллер прямо. Готовый проект, пакет предложений. Тоска какая, зубы начинают ныть от таких слов. Соскучилась? Да как по этому всему можно соскучиться? По тому, что утверждено и к чему имеются дополнительные предложения? Вот по небу над кенийской саванной можно скучать. Потому что оно огромное и бесконечное.

Иван погладил красную бусинку на запястье. Целуешь? Целуй. Троекратно. В десны. Сама напросилась.

Евдокия убрала телефон обратно в сумочку. Тобольцев натянул очки на нос, сполз по креслу чуть ниже и отвернулся к окну. Через секунду убавленная при звонке музыка зазвучала на полную громкость. Сбавившая ход при звонке машина снова покатила по дороге в полную силу.

* * *

Пока все шло без приключений и неприятностей.

Они уже миновали Кирицы и чудесный замок на берегу озера, который никак не мог находиться в самом сердце Рязанской области. Совершенно заграничный особняк. Европейский. Западный. А Рязанская земля… это… это бескрайние поля и полосы лесов, это россыпь деревушек и небольших городков. Рязанская земля — это… Есенин.

Я давно мой край оставил,

Где цветут луга и чащи.

В городской и горькой славе

Я хотел прожить пропащим.

Я хотел, чтоб сердце глуше

Вспоминало сад и лето,

Где под музыку лягушек

Я растил себя поэтом.

Там теперь такая ж осень…

Клен и липы, в окна комнат

Ветки лапами забросив,

Ищут тех, которых помнят.

Вот и она, как некогда Есенин, уехала. Любила ли Дуня Москву? Несомненно, любила. Ей нравился этот большой город, перенаселенный, спешащий, с миллионами машин на широких проспектах, с офисами, театрами, магазинами. Безумный. Безалаберный. Прекрасный. Она окуналась в него и чувствовала себя своей. Москва не отторгала ее, Москва принимала. Давай, девочка, иди, борись, живи! И Дуня шла… и все же… все же… все же… Было кое-что, чего Москва, как и большинство городов, дать не могла.

Природу. Простор. Березовые рощи. Поля с васильками. Ту особую опьяняющую свободу, которую возможно почувствовать только стоя на крутом берегу реки, когда на другом берегу видны леса, подернутые синеватой дымкой. И дышится полной грудью, и можно кричать во весь голос, а лучше просто упасть на траву, широко раскинув руки, и глядеть, как в высоком-высоком небе парит птица.

О Русь, малиновое поле

И синь, упавшая в реку,

Люблю до радости и боли

Твою озерную тоску.

Холодной скорби не измерить,

Ты на туманном берегу.

Но не любить тебя, не верить —

Я научиться не могу.

Дуня ехала по этим есенинским местам и чувствовала, как сердце сжимается, как хочется остановиться, схватить телефон, нащелкать окружающих просторов и покосившихся домиков с резными наличниками, полупустые деревни — эту боль русской земли — и увезти с собой. В Москву! Туда, где все бежит, бурлит, живет. Туда. Чтобы не забыть, какая она — ее земля. Ее страна.

И все же не выдержала. И все же свернула на обочину и остановила Коко.

— Что случилось? — спросил автостопщик.

— Ничего. Просто устала сидеть. Если хочешь, можешь тоже размяться.

Не глядя на него, Дуня покинула машину и, пройдя сквозь неширокую полосу деревьев, вышла в поле. Тонкие каблуки проваливались в землю. Но она не обращала на это внимания. Она слышала, как где-то позади в высоких деревьях переговариваются веселым щебетом птицы, видела, как заходится молодой зеленью заброшенное поле, а вдали виднеются крыши домов. И шум трассы остался в стороне. А здесь, на этом поле, начинающем зарастать кустами, время замедлило свой бег. И везде мать-и-мачеха…

Когда она возвратилась в машину, умиротворенная, впитавшая в себя частичку этой весны с ее полями, небом, свежим воздухом и только распустившейся, еще не потемневшей зеленью, автостопщик сидел на своем месте. Дуня не задалась вопросом, выходил он или нет. Главное, что можно продолжить путь.

— Я планирую остановиться в Рязани на обед, — сказала она, поворачивая ключ зажигания.

— Обед — это прекрасно, — тут же отозвался попутчик. — Поддерживаю. И даже снова могу угостить.

— И даже готов спонсировать кусочки сахара?

— Бери выше! То-о-орт! В Рязани же найдется торт, в отличие от Шацка?

— Конечно, найдется, — улыбнулась Дуня. — Ты какие любишь?

Она так с улыбкой и выехала на трассу. Ну надо же, нашли тему для разговора. Торты!

— Чтобы было шоколадное тесто. Шоколадный крем. Шоколадная глазурь, — с вдохновением принялся рассказывать Иван. — И сверху посыпано шоколадом.

— Хорошо, я знаю, где продаются торты, от которых выступает диатез по всему телу.

— Не дождетесь! И потом, спорю на свою левую кроссовку, что ты тоже любишь шоколадные торты. Только девочки стесняются в этом признаться.

И тут Дуня все же повелась на провокацию. Внутренний голос молчал. Коко ровненько катила по дороге. Всем было интересно, что же дальше… А дальше Дуняша заявила:

— Отдавай ее сюда. Кроссовку. Ты проспорил, — потом подумала и добавила, решив сделать широкий жест, — но, если угадаешь мой любимый торт, я готова возвратить тебе обувь.

— Сколько у меня попыток? — по-деловому поинтересовался автостопщик-лишившийся-левой-кроссовки.

— Я сегодня щедрая, — не отрывая взгляда от едущего впереди грузовика, проговорила Дуняша. — Три.

— А подсказок сколько — раз уж ты такая щедрая?

Машина катила неторопливо, полоса была узкой, встречная радовала потоком транспорта, обогнать не было никакой возможности. Коко загрустила вместе с Дуняшей, поэтому от тоски могла спасти только азартная игра, ставка в которой — левая кроссовка.

— Подсказок будет две.

— Истинно царская щедрость. Вопрос первый — на какую букву начинается?

— Ну уж нет! Так нечестно! Если я скажу букву, то ты сразу догадаешься. Я могу сказать цвет!

— Цвет? — в голосе послышалось очень искреннее изумление. — Что — он не коричневый?

Вот проходимец!

— А что — коричневый? — с таким же искренним изумлением поинтересовалась Дуня.

— Ладно, я готов удивляться тому, что бывают не коричневые из-за шоколада торты. Какого цвета твой любимый торт? Ой! А я знаю. Красный!

— Ну, вообще-то есть торт «Киевский», и он белый. Красный я тоже видела. Так что, говорить, какого цвета мой любимый торт?

— Говори.

— Коричневый.

Невозмутимость далась ей очень тяжело. Но тем не менее Дуня записала этот раунд за собой, ибо не дала ему раскрутить себя на дополнительную подсказку.

— Коричневый и не шоколадный?! — подивился автостопщик.

— Коричневый и с орешками, — ответила она. — Все подсказки закончились.

Грузовик наконец повернул направо, и Коко от радости поехала быстрее.

— Прага? — сделал ставку Иван.

— Нет.

— Что — нет? Твоя очередь. Называй город на А.

И тут Дуня расхохоталась. Она смеялась негромко, но так весело и заразительно, что ее пассажир не выдержал и тоже пару раз хмыкнул. Хитрец! Меняет по ходу правила игры? Тем интереснее.

— Астрахань. И у тебя две попытки возвратить кроссовок.

— На Н, значит… Наполеон?

— Ладно, третья подсказка, так и быть, — смилостивилась Дуняша, обгоняя старенький жигуленок. — А то автостопщику в одном кроссовке никак. Новосиль.

— На Л, значит? Спасибо за подсказку, теперь сообразил. На букву Л. «Любимый торт Дуни Лопухиной». Вот. На букву Л, все точно.

— Ну-у-у?

— Он так и называется. Л-л-л-юбимый.

— Правда? — поинтересовалась Дуняша, с ее лица не сходила улыбка. — И он коричневый? И с орешками?

— Точно так, — очень серьезным тоном подтвердил Иван.

— И как же ты теперь в одной кроссовке пойдешь в кафе покупать мне торт «Ленинградский»?

Он рассмеялся.

— И не из таких передряг выбирались. «Ленинградский». Надо же… И города-то такого уже нет. И, если честно, я ни черта не разбираюсь в названиях тортов. Я их только есть умею. А вот что ты будешь делать с моей кроссовкой, в которой я проехал от Москвы до Владивостока и обратно?

— Ну, тут много вариантов. Например, могу ее обменять на свои права.

Смех перешел в хохот. Дуня сделала непроницаемое лицо.

— Что ж ты так дешево свои права ценишь, Дунечка? Там… скажу тебе по секрету… пятка уже дырявая. Давай лучше две порции торта?

— Вот что-то мне подсказывало, что такой вариант не пройдет, — спокойным голосом заметила она, не собираясь заканчивать игру и раздумывая над следующей ставкой. — Хорошо… тогда один торт… и… около Москвы есть рынок, ты купишь три саженца в обмен на свою кроссовку.

Он больше не смеялся. В машине воцарилась тишина.

— Ты полна сюрпризов, Дульсинея, — наконец проговорил Иван. — А что мы будем делать с саженцами… чего, кстати?

— Не мы, а я. Посажу их около дома. И вырастут деревья. А какие именно саженцы — решать тебе.

— Обалдеть. Хорошо. Договорились. Будет тебе и торт, и саженцы. Чего не сделаешь ради дырявых, но любимых кроссовок.

— Ну вот и славно, — кивнула головой Дуняша, сбавляя скорость.

Впереди была авария. Хорошо, что несерьезная — помятые бока и разбитые фары. Но машины заняли всю полосу, чтобы объехать, предстояло пройтись по встречной. Стало не до разговоров. Дуняша полностью сосредоточилась на дороге. Автостопщик им с Коко решил не мешать.

Рязань встретила легким дождиком и светофорами. Не сказать, что Дуня хорошо знала город, но в поездках к маме всегда останавливалась здесь на перекус, поэтому пара-тройка мест на примете была. Быстро перестроившись в нужный ряд, она без проблем свернула в переулок и остановилась около маленького кафе.

— Приехали.

Это было тихое и уютное заведение. Дуняша поднялась на второй этаж, где стояло всего четыре столика. Иван последовал за ней. Официантка пришла быстро, и оба, недолго думая, заказали комплексный обед, попросив оставить карту десертов. Спор есть спор. Однако изучить торты они не успели, потому что зазвонил телефон, и по мелодии Дуняша сразу поняла, что автостопщика желает услышать мама. Ей показалось, что он даже поменялся в лице. Неуловимо, почти нет, только выражение словно застыло — стало маской. Иван не ответил, лишь зажал в руке мобильник и, бросив: «Извини», быстро спустился вниз. Оно и понятно. Вести разговор с родными всегда лучше в одиночестве. Официантка принесла салаты и сок.

Дуня придвинула к себе стакан и только собралась сделать глоток, как в зал поднялся новый посетитель. Увидев девушку, он бесцеремонно подсел к ней.

— О, какая красавица, и одна.

Она никак не отреагировала. Начала пить сок.

— Это мы очень гордые, да? Ломаемся? Да знаешь, сколько у меня таких было?

Дуня молчала. Он явно был на взводе и слегка нетрезв.

— Говорить не будем? — схватил ее за руку.

— Если вы не отпустите меня, я вызову охрану.

Страшно не было. Все-таки день, центр города, приличное кафе, но… неуютно. Неуравновешенный мужчина. С такими надо быть настороже. Его пальцы слишком сильно держали ее руку. Как вызвать официантку? Криком? Пока Дуня размышляла, мужчина придвинул к ней свое лицо:

— Что же так неласково, а? Только за деньги, да? Все вы одинаковые. Только за деньги готовы…

И тут его перебили:

— Милая, ты заказала мне салат?

Дуня выдохнула. Кажется, иногда автостопщикам действительно удается примерить на себя рыцарские доспехи.

* * *

Нет, Дульсинею нельзя оставить даже на десять минут! Только отлучился для отчета маменьке — уже кто-то к ней клеится. Крепко поддавший мужик сколь-нибудь серьезной опасности не представлял, но то, как держал ее за руку и как близко наклонился, Ивану резко и совсем не понравилось. До зуда в кулаках даже. Вот только голова у Тобольцева всегда срабатывала раньше кулаков. Несмотря на то, что Тин ему твердил: «Ты не думай, ты бей!» — не думать Иван не мог. И сейчас было проще обойтись миром.

— Конечно, милый, — она мгновенно ответила ему. Дуэт у них уже сыгранный, однако. И высвободила свою ладошку из лап обернувшегося на голос Ивана местного выпивохи. — Сейчас и горячее принесут.

— Отлично. Спасибо, солнышко. У вас какое-то дело к моей жене? — Иван подошел вплотную и демонстративно навис всеми своими ста восемьюдесятью шестью.

Тот соображал долго. Около минуты. Потом с кряхтением встал.

— Прощенья просим. Ошибочка вышла. Извини, мужик, обознался.

И нетвердой походкой пошел к лестнице.

— Вот скажи мне, — Тобольцев устроился напротив, — как ты путешествуешь, когда меня рядом нет? Кто тебе меняет колеса, спасает твои права, караулит твою машину и отбивает тебя от алкашей? А ты еще не хотела меня в машину брать!

Она хотела что-то ответить. Но тут принесли заказ, и торт оказался вкусный, и кофе сносный. А еще Ивану показалось, что она все-таки немного, но испугалась. Несмотря на всю свою внешнюю невозмутимость. А может, и не надо было думать, а правда вмазать этому кретину, который по пьяни берегов не видит. Раз уж удар Тихон Ивану все равно поставил.

* * *

Они ехали уже около часа — ехали в умиротворенном тортом молчании. Дуня была занята машиной, иногда негромко под нос подпевая музыке из приемника. Иван… Иван думал. Обо всем понемногу.

О снимках, которые он сделал во время предпоследней остановки, когда Евдокия притормозила, чтобы размять ноги. И пошла куда-то прочь. Нет, сначала Иван подумал про то, что причина остановки прозаична. Потом подумал, что девочки ЭТО в кустах не делают. А потом какого-то хрена все-таки поперся за ней. Ну а вдруг там медведь?

Ее яркий шарф сигнально обозначал Дунино местонахождение издалека. Она стояла в начале поля. И почему-то казалась не инородной деталью, а естественной частью всего, что ее окружало, — весеннего неба, проснувшейся после зимы земли, зеленой дымки деревьев с краю поля и россыпи желтых цветов под ногами. Она была частью всего этого, и все это выглядело так странно и гармонично одновременно, что руки потянулись к камере сами.

Думал еще о том, где ему пристроить голову в Москве. Своего жилья у Ивана не было. Оно ему просто не нужно. Куча друзей, у которых всегда можно перекантоваться пару недель — между проектами. На крайний случай, всегда можно снять квартиру. Вещей у Ивана было немного, он с ними легко расставался. Гораздо проще купить новые джинсы, кеды, рубашку, зубную щетку, чем обрастать хламом. Это все чушь и мелочи. За исключением камер и объективов, разумеется. Это была его единственная ценность. То имущество, которым Иван по-настоящему дорожил. Ну, еще ноутбук. Часть оборудования хранилась дома, в Коломне. Остальное было распихано по самым проверенным друзьям. Тобольцев отжал две трети сейфа в кабинете Тина Тихого и там держал самое дорогостоящее. Еще одна часть была передана Росе Ракитянскому. Друзья ворчали на Ивана, но он был уверен, что все его сокровища у них находятся в полнейшей безопасности.

И еще размышлял о том, что нужно будет делать с отснятым в поездке материалом. Уже просчитывал, сколько времени уйдет на обработку, кому надо позвонить в первую очередь, а кому во вторую. И где и у кого ему пристроиться с целью поработать на ближайшую пару недель. И все-таки самый насущный вопрос — куда притулить голову конкретно этой ночью.

— Коломна, — в его размышления вторгся голос Дуни. — Твой город. Я могу проехать через него.

Надо же. Запомнила. При Евдокии Лопухиной лучше крепко следить за тем, что говоришь, — это Иван понял теперь четко.

— Нет, спасибо, — не готов Ваня пока к общению с женщинами семейства Тобольцевых. Да и потом — ему надо довести свой автостопный проект до логического конца. То есть — до снимков. И денег. А то, как писал классик, поиздержался в дороге. — У меня дела в Москве. Мне нужно туда.

— Хорошо, — она решила не задавать ненужных вопросов. — Тогда проедем без светофоров по окружной.

Машина взяла нужный курс. Вскоре они уже огибали город, и через четверть часа слева стала видна панорама, та, что часто изображается на сувенирной продукции, — главы монастырей и купола Успенского собора. Совсем не видно Москвы-реки, разделяющей Коломну и поле около окружной. Старый русский город, оставшийся в стороне, и уже вечереющее, окрашенное глубокой синевой небо над ним.

И вот Коломна позади, а потом и Воскресенск, а за ними и Бронницы.

Бронницы — это середина пути между Коломной и Москвой. Так Ване всегда объясняли в детстве, когда возили на новогодние елки в столицу и надо было два с половиной часа трястись в электричке. Скукотища. Вот он каждый раз и ждал этих Бронниц. Сейчас можно не ехать через весь город, а взять влево. Что Дульсинея и сделала.

— Ты хорошо знаешь дорогу, — заметил он.

— Просто еду не в первый раз, — пожала она плечами.

И снова повернула. А через какое-то время машина прижалась к обочине. Причина была ясна как на ладони — перед ними раскинулся садоводческий рынок.

— Ну что, Дон Кихот, готов возвратить свою левую кроссовку? — Дуня вытащила ключи из замка зажигания.

Упрямая. Про Коломну не забыла. Про саженцы — тоже.

— Пока она на моей ноге, если ты не заметила, — Иван ступил предметом разговора на обочину. — Так что возвращение носит формальный и даже благотворительный характер. Ты выбрала, что хочешь видеть у себя под окнами — бонсай или баобаб?

— Она на твоей ноге только благодаря моему великодушию. Это если не понял ты, — Евдокия щелкнула центральным замком. — Неужели считаешь, что баобаб выживет в наших широтах? Может, что-нибудь попроще? Типа груши?

— Слушай, а если я сейчас не куплю эти деревья — как ты будешь забирать свой трофей? — Они двинулись к ближайшей россыпи того, что оба дружно посчитали саженцами. — Снова силой? Повалишь на землю и начнешь стаскивать с меня кроссовку, великодушная ты моя?

— Начнем с того, что объявлю тебя нечестным человеком. А что может быть страшнее для идальго, чем слава не держащего слово рыцаря? — Дуня остановилась посреди прохода и ожидающе скрестила руки под грудью.

— И герольды трижды провозгласят о моем позоре с крепостных стен? О горе мне. Тогда пойдем покупать груши, если ты не хочешь баобаб.

— А ты разбираешься в грушах? — спросила она, когда они остановились около одного из торговцев.

— Конечно. Я два месяца снимал тренировки боксеров. Я в грушах очень хорошо разбираюсь, — Иван и малину от смородины не отличит. А тут груши.

— Ты понимаешь, конечно, что если купишь именно такую грушу, то наш двор прикроют? Ведь там по вечерам будут собираться местные боксеры, а ушлые зрители начнут делать ставки.

Тобольцеву стоило значительных усилий сохранить серьезное выражение лица. Продавец смотрел на них с явным недоумением. Но вмешиваться с рекомендациями пока не решался.

— Зато я обеспечу тебе ежевечернее зрелище, и ты будешь меня вспоминать каждый вечер добрым тихим словом. Мы берем вот эти три груши, — это было сказано уже продавцу.

— Хороший сорт! Ранний, морозостойкий, — воодушевился худощавый мужчина, торгующий саженцами. — Только… — неуверенно, — это яблони.

— С грушами — не судьба, Дуня, — хмыкнул Тобольцев. — Согласишься на яблони без бокса?

— Три яблони под моим окном, о Иван? — она обхватила подбородок пальцами в задумчивом жесте. — К ним нужны забор и Сивка-Бурка.

— Зачем?! — Теперь она умудрилась его удивить.

— Ну как же, к молодильным яблокам полагается высокий забор, Сивка-Бурка, чтобы его перепрыгнуть, ну и… девица, которая уже есть, — Дуня так по-всамделишному потупила глазки.

То ли рассмеяться. То ли разозлиться. Продавец груш, оказавшихся яблонями, потихоньку начал упаковывать саженцы и с любопытством косился на них.

— Ты такая взрослая девочка, Дуня. И веришь в сказки?

— А как же в них не верить, если Иван… стоит тут?

У нее странная особенность. Умудряться пробивать его годами наращенную самоуверенность. Хмыкнул, пряча недоумение.

— Иван-дурак? Или Иван-царевич?

— А ты не представился полным именем.

Он мог бы отшутиться. Он мог бы огрызнуться. Он мог бы… Но ответил честно и почти серьезно:

— Да? Какое упущение с моей стороны. Позвольте представиться. Царь. Просто Царь. Он же Иван… вздохнул. — Иванович. Тобольцев. Тридцати двух лет от роду. Не женат. Не привлекался. Не состоял. Но сочувствовал.

— Ого! С царя просто так забор не потребуешь, казнить может. Обойдемся яблоками. Ну что, покупаешь? — поинтересовалась Евдокия.

Эти сомнения в его платежеспособности Ивана уже порядком утомили.

— Покупаю! — и даже портмоне достал.

Сервис на рынке был на высшем уровне — Тобольцеву даже помогли дотащить саженцы до машины и уложить их в багажник. Конструкторы немецкого концерна явно не предусматривали возможности использования спортивной Audi TT как сельскохозяйственной единицы, но все-таки они втроем с этой задачей справились.

— Было приятно познакомиться, царь. — Басовито заурчал мотор. — Возвращаю вашу царскую кроссовку. Похоже, рыба в Шацке была волшебная. За одну ночь сделала из Ивана царя. Видимо, то был не хек, а щука.

— При чем тут рыба? Просто с царицей в колеснице место только царю. Вот и пришлось…

— Соответствовать, — закончила за него Дуня, поворачивая ключ зажигания. — Понимаю.

Да ладно? Понимаешь? Странное, иррациональное ощущение, что она — понимает. Глобально — понимает.

На подъезде к столице машин стало все больше, образовались заторы, потому что светофоры сдерживали поток транспорта, стремящегося в Москву, и уже у Люберец образовалась пробка. Ничто так не изматывает в дороге, как передвижение со скоростью черепахи. Но оказалось, что передвижение черепахи — это цветочки, потому что МКАД стоял намертво. Справа машины, слева машины, загазованный воздух, радио, которое уже надоело слушать, недостаток кислорода и, как следствие, начинающаяся головная боль. Во всяком случае, Ивану показалось, что у царицы голова начала болеть, потому что Дуня все чаще терла пальцами виски. А МКАД все стоял. До тех пор, пока не стала ясна причина — авария, которая сужала поток.

Когда же наконец они почти приблизились к шоссе, Дуня поинтересовалась:

— Тебя где высадить, царь Дон Кихот?

Вот он. Вопрос, который занимал и самого Тобольцева уже пару часов. И он с удивлением услышал собственный ответ:

— А можно меня высадить, как саженцы? Туда же?

— Ты собираешься ночевать на скамейке у моего подъезда? — последовал безмятежный вопрос.

Нет. Он собирался ночевать в ее квартире. Это Иван с удивлением для себя осознал минут пять назад. Ну ведь от добра добра не ищут! Ему с ней комфортно. Сутки в пути — и ни изжоги, ни раздражения. Интересно и… удобно. Невероятное сочетание. Зачем кому-то звонить, упрашивать приютить на ночь, если есть она… И без этого… как его… Илюши. Судя по телефонному разговору. Осталось ее убедить. А это Иван умеет.

— Я же твой верный рыцарь, разве нет? — забросил он пробный шар.

Машина в это время свернула на Волгоградку, которая тоже стояла наглухо. Дуня в сердцах выругалась.

— Вот блин! И здесь беспросветно. Ладно, постоим. Знаешь, верный рыцарь, на метро тебе будет намного быстрее. Говорю серьезно.

Она была серьезна, да. Серьезнее некуда. Однако надо делать намек толще.

— Метро, метро… — Иван вздохнул. — Дело в том, что торопиться мне до завтрашнего утра совершенно некуда.

Пробный шар закатывался долго. Дуня внимательно смотрела в лобовое стекло. А потом вдруг спросила — тоже в лоб. Как в стекло.

— Тебе что, идти некуда?

Еще одна ее чудная привычка — задавать прямые, откровенные, серьезные и неудобные вопросы. В мире, где все и всем врут и всё, кроме денег, не всерьез, такая особенность была странной. Но для Ивана это было сейчас даже удобным.

— Ну почему же… — начал Тобольцев расчетливо. — У меня много друзей… Да, — вздохнул. — Ты права. Некуда. У меня нет постоянного жилья в Москве. И мне надо было бы по-хорошему сойти в Коломне — там у меня… дом. Но мне позвонила мама — бабушку экстренно госпитализировали в Москву. И завтра с утра надо зайти к ней, узнать, как дела, может быть, лекарства нужны или что-то еще. Мне бы где-то переночевать. Чтобы завтра с утра пораньше попасть в больницу.

А что? Хорошо получилось. Достоверно. На скорую руку, но вполне. Однако особого восторга публики не наблюдалось. Внимательный взгляд на дорогу.

— А что с бабушкой?

Импровизируем. Фантазируем. Но умеренно.

— Что-то с сердцем. Я точно не знаю. Мать не сказала.

— Ясно. А где она? В какой больнице?

Поверила? Ты поверила, Дульсинея?! Чудеса.

— В Склифе, — а почему бы и нет?

— Хочешь, я подвезу тебя туда?

Час от часу не легче. Что ж ты внезапно сердобольная-то такая, Дульсинея?

— Сейчас? Меня туда не пустят — поздно уже.

— Да? — гладкий лоб перерезали морщинки. — Честно говоря, я не знаю, какие там часы приема. Если отвезли в Москву… давай верить, что все будет хорошо. Она у тебя по характеру какая? Боец?

Все чудесатее и чудесатее. Самое чудесатое, что ответы выходили честными — насколько это возможно в сложившейся ситуации.

— Она у нас по характеру командир. Атаман. Генерал.

— Это хорошо… хорошо… — потом опять надолго замолчала, смотрела перед собой и легко барабанила пальцами по рулю. Тобольцев вдруг понял, что даже догадаться не может, о чем она думает. И что ответит на его возмутительно наглый подкат. А Дуня выдохнула. — Хорошо, переночуешь вместе с саженцами. И мы расходимся.

О-фи-геть. Получилось. Да еще так легко. А ты рисковая, Дульсинея.

— Спасибо! — это он сказал вполне искренне. Но не удержался от провокации: — А «переночуешь вместе с саженцами» — это же не значит, что в багажнике? А то я и в салон-то еле влез, что уж говорить о багажнике.

— Саженцы не будут ночевать в машине. Это же молодильные яблоки — как можно их оставить в багажнике?

Тобольцев все никак не мог прийти в себя от того, что она так легко согласилась пустить к себе на ночь человека, которого знает чуть более суток. А может быть, не только переночевать, но и… Да нет. Не может быть. Там же есть Илюша, по которому она скучает и целует. Да какая ему разница? Своей цели Иван достиг, и теперь можно расслабиться и ждать, когда они доберутся до ее квартиры. Тихо и спокойно ждать. Угу, как же. «Тихо и спокойно» — это не про Тобольцева.

— Как я рад. За саженцы и за себя лично. Обещаю вести себя прилично, опускать за собой сиденье в туалете и не петь в душе. И вот, — достал из рюкзака права. — Я же обещал. Держи.

Потому что ему немного, но стало стыдно за свое вранье. За то, что она поверила. Поэтому получи свои права, Дульсинея. В качестве компенсации.

— Ты великодушен, — она сунула права в сумочку, словно бы и не удивившись. — Осталось только выбраться из затора.

Тем временем на город спустились сумерки. Поток машин сдерживали ремонтные работы, которые начинались в вечернюю пору. Когда они миновали строящуюся развязку, ехать стало веселее. Но Дуня утомилась, он это видел, и была молчалива. Наконец она припарковала машину около супермаркета:

— У меня дома нечего есть. Надо хотя бы хлеба купить.

Еще и хозяйственная! В животе у Тобольцева согласно заурчало.

— И колбасы! И яиц. И печенья к чаю. И бутылку коньяка.

— Думаю, коньяк — лишнее. Тебе завтра в больницу утром, а мне на работу. Так что — колбасы и печенья.

Она выглядела усталой, отвечала вяло. Да и верно — за плечами долгий день за рулем, который сам Иван провел комфортнее — в пассажирском сиденье. Хорош уже провоцировать Дуню всякой ерундой.

— А его не обязательно пить сегодня. Хотя… ты права. К тому же не факт, что тут есть по-настоящему хороший коньяк. Лучше уж и в самом деле ограничиться колбасой с печеньем.

Но набрали они полный пакет почему-то. На кассе расплатился Иван, Евдокия даже не стала спорить. Устала. Точно устала.

Оказалось, что царица живет в типовой высотке. На пятом этаже. «Моя любовь на пятом этаже». Нет, у него хватило ума не петь в лифте. Вместо этого вслух порадовался тому, что этот самый лифт работает — а то тащиться пешком с охапкой пусть маленьких, но деревьев было бы совсем не здорово. А Дуня все молчала.

Квартирка оказалась типовой двушкой, крошечной.

— Куда молодильные складировать? — Иван, не выпуская саженцы, скинул с ног кроссовки, стягивая носком пятку.

— На балкон, — махнула рукой Дуня, бросая ключи на журнальный столик и направляясь в сторону санузла. Тонкие ветки с листочками существенно затрудняли обзор, поэтому квартиру рассмотреть пока не удалось. А на застекленном балконе у Дуни оказался… кабинет. Компьютерный стол, на подоконнике куча журналов и каталогов. Иван аккуратно положил саженцы в дальний угол балкона, развернулся. Узко у нее тут. Толстый глянцевый каталог, зацепившись за его ногу, с шелестом шлепнулся на пол. Тобольцев нагнулся и поднял, листнул страницы. Плитка напольная, плитка настенная, плитка мозаичная. Посмотрел на подоконник. И там все то же самое. Плитка, обои, отделочные материалы. Иван вернул каталог на место и толкнул балконную дверь. Чтобы услышать, как она говорит:

— Илюш, я дома… Да, все хорошо… Устала очень. Вся окружная стояла… Как твоя встреча прошла?… Отлично… Да, завтра обо всем поговорим… Спокойной ночи. И я. Целую.

Детское желание подать голос какой-то идиотской репликой Иван смог подавить довольно легко. Ему нужна крыша над головой на эту ночь. Хорош дурака валять.

Третье ЕЕ правило: «Заключай пари на достойные ставки».