Я полюбила бандита…

Дарина Смирнова (2025)

Изо дня в день я кручусь как белка в колесе, чтобы заработать денег на жизненно необходимую операцию для самого близкого и родного человека, пока не случается эта авария. Честно говоря, я в ней и не виновата даже. Только владелец очень крутого и очень дорогого (чтоб его!) внедорожника имеет по этому поводу свое мнение. Как и по поводу того, каким именно образом я должна возместить ему ущерб. Серьезно? Меня вот так вот запросто средь бела дня, невзирая на крики о помощи, заталкивают в чужую машину и куда-то везут?! Внимание! Содержит ненормативную лексику и откровенные сцены!

Глава 1

Марьяна

Поток машин сегодня не то, чтобы оживленный, поэтому я еду почти расслабленно. За рулем я не так давно, нога на сцеплении, когда трогаюсь с места, стоя на светофоре первой, правда, уже не дрожит, но в плотном потоке до сих пор нервничаю. Ну там, при перестроении или на кольце. Обычное дело.

Сзади кто-то усиленно моргает фарами, и я перестраиваюсь правее. Дорога тут шестиполосная. Три полосы туда, три обратно. Пропускаю торопыгу и снова перестраиваюсь в крайнюю левую полосу. Скоро мне нужно сделать разворот, потом перестроиться в крайнюю правую полосу и свернуть в жилой массив справа от дороги. Хорошо, что поток машин сегодня не то, чтобы оживленный.

Мама всегда жутко переживает, когда я сажусь за руль. Она вообще у меня считает, что молодая леди должна чинно восседать на пассажирском сиденье, пока ее везет по нужному адресу сидящий за рулем мужчина. Я у мамы единственный ребенок. Единственный и рожденный достаточно поздно по меркам нашей страны после многочисленных неудачных попыток зачать и выносить. Ну. Вы поняли, да? Так что мама у меня пенсионерка. Бодрая и ухоженная пенсионерка.

Была.

Мужчины же у меня нет. У меня есть я. Та еще ходячая проблема, я вам скажу. То тарелка с овсянкой у нее выскользнет из уставших рук и разлетится вдребезги об кафель под ногами, то свет выключить забудет. Так что мне и меня хватает. В общем, мое решение получить водительские права и покупку очень бюджетного и очень подержанного авто мамуля не одобрила. Но и сильно против не была. Она у меня старается. Моя мама. Раньше всегда рассказывала, как интересно рассуждают старшеклассницы из подведомственного ей одиннадцатого «а». Про то, что женщина должна быть самодостаточной, той самой сильной и независимой, успешной. Карьера, должность, статус, престиж, бизнес… а там и все остальное приложится. Я мягко ей говорила, что, мол, да, мам, такое вот теперь время и в нужном месте вворачивала: «…а за рулем сколько женщин теперь, сама посмотри». Мама печально вздыхала и принималась вспоминать, как шоколадка, которую подарил ей папа в день знакомства, была растаявшая настолько, что напоминала скорее шоколадный кисель, чем шоколадку. Папа приносил эту шоколадку уже на третьи танцы подряд и только на третий раз решился ее подарить.

Я сама про папу помню только то, что он сильно пил. И бил нас. Бил и пил. Чаще, конечно, пил, а потом бил, но бывало и наоборот. Спросите, почему мама с ним не развелась? Что тут ответить. Знай вы мою маму, то и самого вопроса не возникло бы. Когда мне было пятнадцать, отец допился до цирроза печени. Мы виду не подали, но выдохнули с облегчением. Я так точно. Благополучно закончила школу, не с золотой медалью, как можно было бы подумать, но вполне крепкой хорошисткой и без проблем поступила на бюджетное отделение факультета русского языка и литературы. Мамуля мой выбор одобрила. После того, как я окончила университет, она навела мосты в своей школе, и я даже успела поработать пару месяцев учительницей. Пока в нашу жизнь стремительно не ворвался он.

Рак.

С той формой рака сердца, что диагностировали у мамы, долго не живут. Операцию делать смысла нет. По крайней мере, такое заключение дала бесплатная медицина. «А не пойти ли тебе в жопу, уважаемая медицина?» — ответила я ей и продала нашу с мамой трешку в центре. В центральной и самой лучшей клинике города (и страны) сказали, что операцию сделать можно. Даже нужно. Чем раньше, тем лучше. И после операции есть очень даже хорошие шансы на еще долгие годы жизни. И выставили счет.

Работу в школе мне пришлось оставить. Кроме как преподавать, я больше ничего не умею, поэтому единственно возможное решение созрело очень быстро. Репетиторство. Деньги, вырученные с продажи квартиры, я положила под проценты в банк и заполнила свой рабочий день консультациями отстающих школьников и студентов с девяти утра до девяти вечера ежедневно. Благо, дети учатся теперь в три смены. А еще на носу лето и поэтому каникулы. Ну, экзамены там у многих и подготовка к вступительным, потом будут подготовки к осенней пересдаче, но чисто технически все равно каникулы. Как ни крути, лето — не самое востребованное время года для школьного учителя, но я все равно надеюсь, что смогу найти нужное количество учеников. Так вот и мотаюсь с утра до вечера от одного адреса к другому, пытаясь хоть что-то заработать и увеличить сумму на счете до нужной. А по вечерам строчу многочисленные заявки с просьбами о помощи во всевозможные благотворительные фонды. Честно говоря, получается плохо. Настолько плохо, что иногда опускаются руки. Последние два месяца мама живет в онкологическом диспансере.

Милашка Курт Кобейн выплескивает свою боль, не сдерживаясь, кричит, срывая горло, отчаянно, с надрывом. Я знаю, дружочек, знаю. Мне тоже плохо.

Май в этом году жаркий, сухой. Дождя не было уже пару недель, и сегодня на лазурно-голубом небе опять ни облачка. Солнце палит нещадно, над поверхностью убегающей далеко вперед дороги колышется знойное марево. В машине жарко, душно; строгая белая блузка, застегнутая под горло, неприятно липнет к спине, а жесткая ткань черной плиссированной юбки до колен покалывает голую кожу бедер: дресс-код дресс-кодом, но колготки для такой погоды — это уж слишком. Кручу ручку стеклоподъемника, опуская стекло, и в салон врывается горячий, обжигающий воздух. Ох! Свои светлые волосы я обычно собираю в пучок на затылке, но не только из-за жары: они у меня сильно непослушные, укладывать их долго и трудно, а если не укладывать, то я становлюсь похожа на растрепу. Вообще, мама, начиная с самого детства, не уставала мне твердить, какая я у нее красавица. Но какая мама скажет своему ребенку иначе? Так что внешность у меня самая обычная: миндалевидный разрез светло-зеленых глаз, брови достаточно правильной формы с небольшим изломом, чуть полноватые губы сердечком и слегка выступающие скулы. Очень хочется вытащить из сумки на соседнем сиденье влажные салфетки, чтобы хоть как-то освежиться, но на ходу я этого сделать не могу. С макияжем, как и с прической, я тоже не особо усердствую. Нет на это ни времени, ни сил.

Так. Впереди место для разворота. Еще немного и следующий уже будет мой.

Со встречной полосы в место для разворота выворачивает темно-синий хэтчбэк, и я машинально немного сбрасываю скорость. Конечно, он видит, что я еду достаточно быстро и ему не успеть выскочить, но…

Блин!!!

Хэтчбэк, и не думая останавливаться, выскакивает прямо передо мной. Еще секунда и… и я рефлекторно выкручиваю руль вправо, уходя от столкновения. В зеркало даже не смотрю. Действую на автомате. Раздается звук удара и скрежет металла о металл. Резкий толчок. Визг, лязг, скрип, треск. И тишина. Мертвая гробовая тишина. Несмотря на то, что Курт все так же кричит. Просто эта тишина у меня в голове. Какое-то время я сижу, силясь осознать произошедшее, потом успокаиваю Курта, ткнув в красный прямоугольник на магнитоле, хватаю свою сумку с сиденья и вываливаюсь из машины.

Водитель хэтчбэка, не мудрствуя лукаво, банально скрылся с места происшествия. Скорее всего, именно эту фразу придется указать в протоколе. Пострадавший внедорожник, с виду очень дорогой и очень крутой (чтоб его!), с помятым левым боком стоит в соседней полосе, сразу за ним остановились еще два по виду почти таких же. Или они вместе, или зеваки, или помочь хотят. Не знаю. Из внедорожника уже вышли двое мужчин: один, невысокий и светловолосый в синем костюме с галстуком, стоит около капота и задумчиво рассматривает повреждения, второй, намного более высокий, с внушительной мускулатурой, на которой трещит по швам черная рубашка, огромный и бородатый, с перекошенным злобой страшным лицом бодрым уверенным шагом идет в мою сторону. Вот же… незадача.

— Ты че, шалава?! — грубо рявкает бородатый, — совсем охуела, шлюха тупая?!

Я мгновенно теряюсь. Нет, я, конечно, видела, что он зол. Но зачем же вот так? Я ведь не специально. И он наверняка видел, что меня подрезали. И что случилось, то уже случилось.

— Ты хоть представляешь, сколько эта тачка стоит? Смотри, че сделала!

Он хватает меня за руку и подталкивает в сторону машины, словно намереваясь как нашкодившего котенка ткнуть в нее носом.

Я теряюсь окончательно. Он еще и руки распускает. Стою и бестолково разглядываю пожеванный бок внедорожника. Поднимаю глаза и только сейчас замечаю, что в машине на переднем пассажирском сиденье сидит еще один мужчина. У него гладкие темные блестящие волосы, небрежной волной падающие на высокий лоб и виски, жесткая линия скул и правильно очерченные в дерзком изгибе губы. Даже сейчас, когда он сидит, видно, что он хорошо сложен и тоже высокий и мускулистый, но не такой перекачанный шкаф, как тот, что на меня орет, а в меру. Его белая рубашка не может скрыть плавных красивых линий идеально вылепленных мышц, а опущенная голова не может скрыть выражение полнейшего равнодушия к происходящему на лице. Мужчина сидит, склонившись над ноутбуком, и что-то там печатает. Потом, словно почувствовав, что я на него смотрю, поворачивает голову, бросает на меня короткий взгляд и снова утыкается в свой ноутбук.

Изо рта бородатого неадеквата ни на секунду не останавливается поток грязи и оскорблений. Другой мужчина, вышедший из машины вместе с ним, тот, который невысокий и светловолосый в синем костюме, все это время стоит молча, привалившись к капоту. Опасаясь, что верзила опять начнет хватать меня руками, я осторожно отступаю в его сторону и встаю у него за спиной. Здесь никого больше нет, из остановившихся вслед за нами машин никто больше не выходит, и что мне делать, я, честно говоря, не знаю, поэтому, действуя на голых инстинктах, пытаюсь найти поддержку у единственного с виду вменяемого человека.

— Бля, Сом, да она ебанутая, — изрекает бородатый и начинает мерзко ржать.

А мне становится горько и обидно. Я столько мерзостей в свой адрес, как за последние пару минут, за всю жизнь не слышала. И чем я такое заслужила? Да, я знала, что выворачивать руль было нельзя, но это ведь рефлекс. Непроизвольная реакция. Я закусываю губу и отворачиваюсь, стараясь не расплакаться. Поднимаю глаза и замечаю, что сидящий в машине мужчина теперь не отрываясь смотрит на меня исподлобья.

— Значит так, уебище…

— Завязывай, — голос ровный и сухой. Это говорит мужчина, вышедший из машины со сложенным ноутбуком в руках.

Бородатый бугай на удивление мгновенно замолкает. И я уже готова облегченно выдохнуть, как в следующее мгновение черноволосый добавляет:

— В машину ее.

Верзила гадко скалится, хватает меня за руку и тащит в сторону стоящей за разбитым внедорожником машины, из которой уже вышли наружу двое мужчин.

— Что вы делаете?! Пустите меня! Кто-нибудь! Помогите!

Немногочисленные прохожие, бредущие вдоль тротуара, опускают головы и торопливо идут дальше. Никому нет дела до моих криков. Никто не хочет себе лишних проблем. А я не могу поверить, что это происходит со мной на самом деле. Серьезно? Меня вот так вот запросто средь бела дня на оживленной дороге силой тащат в чью-то машину? И никто не остановится и не поможет?

Верзила рывком распахивает заднюю дверь, заталкивает меня внутрь салона и захлопывает ее перед моим носом. Я тут же начинаю яростно дергать ручку. Бесполезно. Заблокирована. Бросаюсь к противоположной двери, она открывается сама, амбал усаживается в салон рядом со мной, отрезая путь к выходу, и машина трогается с места.

— Куда вы меня везете?! Вы не имеете права, понятно?! Выпустите меня немедленно! Остановите сейчас же!

Я раз за разом выкрикиваю без разбора все, что приходит в голову, и остервенело дергаю ручку на двери. Наверное, впервые в жизни я нахожусь в состоянии паники. И я вроде бы и понимаю, что от моих воплей ситуация вряд ли изменится, но ничего не могу с собой поделать.

— Заткни ее, — вдруг раздается сухо-раздраженно с переднего сиденья. Черноволосый мужчина в белой рубашке сидит на переднем пассажирском сиденье по диагонали ко мне, и я вижу, что он как ни в чем не бывало что-то дальше печатает в своем ноутбуке.

Сидящий рядом бугай в одно мгновение хватает меня за ворот строгой блузки и резким движением с силой двигает головой об кузовную стойку рядом с окном машины. Висок пронзает острая боль, а перед глазами все плывет. Я теряюсь и замолкаю.

— Я сказал заткнуть, а не прибить! — грубо рявкает тот же голос.

— Извините, Вадим Сергеич, — бормочет бугай и зло шипит, повернувшись в мою сторону, — сиди тихо, шалава. Босс не любит порченные игрушки. А тебе еще тачку разбитую отрабатывать.

Остаток пути я сижу молча, пытаюсь хоть как-то переосмыслить и уложить в своей голове происходящее и сообразить, что мне дальше делать. Не получается. Да и времени на это не так чтобы много, потому что, по ощущениям, спустя минут десять или и того меньше, машина останавливается.

— Дальше я сам, — сухо говорит мужчина на переднем сиденье, — съездите проконтролируйте, что там с тачкой, — и выходит из машины, бросив ноутбук на сиденье.

Дверь с моей стороны распахивается.

— Вылезай.

Я поднимаю на него взгляд и не двигаюсь с места. Монтировкой меня отсюда выковыривай.

— Вылезай и без глупостей. Будешь истерить — отдам парням, чтобы успокоили, — он кивает головой куда-то в сторону, и я догадываюсь, что речь идет о гориллоподобном монстре и водителе, которые уже вышли из машины, — если тебе мало, то за нами еще машина едет.

И словно в подтверждение его слов в паре метров от нас паркуется еще одна машина, по виду почти не отличающаяся от той, из которой я поспешно выбираюсь наружу.

Мужчина берет меня за руку чуть повыше локтя, крепко сжимает и буквально тащит ко входу в какой-то по виду или ресторан, или клуб. На огороженной парковке, кроме нас, ни одной живой души. Внутри помещения царит полумрак, всюду зеркала, небольшие диваны, столики из темного дерева, вычурные светильники на стенах, но в зал мы не заходим, сворачиваем правее и идем по длинному коридору в сторону широкой лестницы. Навстречу выныривает молодая девушка в белой блузке и строгой темно-коричневой юбке, на шее повязан такого же оттенка, что и юбка, темно-коричневый платок с какой-то эмблемой, такая же эмблема красуется на ее блузке чуть повыше груди.

— Пожалуйста, помогите. Вызовите полицию, — слезно прошу девушку.

Она ведь такая же, как я. Самая обычная молодая девчонка. Или официантка, или администратор. Неважно. Должен же хоть кто-то мне помочь! Но та в ответ лишь виновато отводит глаза и продолжает вежливо улыбаться, глядя куда-то в пол.

— Я буду как обычно, — ровным голосом бросает мой мучитель, словно не заметив моего выступления, — моей спутнице то же самое.

И тащит меня дальше по коридору в сторону лестницы. Последняя надежда хоть на какую-то помощь тает на глазах. На втором этаже мы проходим мимо нескольких одинаковых дверей. Последнюю дверь в конце коридора мужчина уверенно распахивает и толкает меня внутрь. За спиной щелкает замок, окончательно отрезая меня от моей прошлой жизни и надежд на светлое будущее.

— Давай по-быстрому, есть охота.