Жизнь и смерть христианина

Дара Преображенская

Повествуется о жизни человека (Владимира), который «знал», что в прошлом воплощении он был Иисусом. Время действия – Россия, конец 19 – начало 20 века, герой прошёл все трудности своего жизненного пути, он побывал в сталинских лагерях, помогая другим и никогда не желая облегчения своей участи. Повествование ведётся от имени близкого друга Владимира Николая, в руки которого однажды попал дневник Владимира, наблюдавшего за судьбой своего друга и принимавшего в ней непосредственное участие.

Глава 3

«Могила Святого Иссы»

«Царствие Небесное

Существует,

И там душа пребывает в любви и блаженстве.

Царствие Небесное существует,

И все мы вышли оттуда,

Только не помним этого.

Но мы можем вспомнить,

Если будем думать о нём.

Помните об этом и не считайте себя

Избранными,

Ибо никто не избран,

Но каждый идёт своим собственным

Путём,

Избранным им самим.

Думайте о Пути своём,

О, други,

И знайте,

Что Истина

Одна,

Но у каждого она своя…»

(Св. Исса).

…….

Вещи были собраны и лежали в коробках; в комнате царил полный хаос, я упаковал ценные книги, перевязав их лентой.

Книги я читал запоем, в основном, это была классика и Пушкин, и мне казалось, я знал чуть ли не все стихи великого поэта.

Здесь, в Хайдерабаде, книги можно было приобрести лишь в книжной лавке госпожи Шевелёвой, которая эмигрировала из России около девяти лет назад, успешно выйдя замуж за Джона Стивса, английского подданного, и, последовала за своим мужем, как примерная жена.

Я слышал о том, что г-жа Шевелёва вступила в русское теософское общество и активно писала статьи, посвящённые теме теософии, периодически уезжая в какие-нибудь экспедиции в Тибет, путешествуя по монастырям и ища встречи с продвинутыми монахами-ламами. Именно г-жа Шевелёва привозила книги из России специально для эмиграции.

Я имел знакомство с этой женщиной; она показалась мне глубоко погружённою в саму себя. Говорили, г-жа Шевелёва имела знакомство со знаменитой мадам Блаватской и даже беседовала с ней, а также сопровождала её в экспедициях по Тибету.

— Дорогая, ну, неужели мы не можем сразу же выехать в Россию, ведь путь слишком долгий и требует определённых сил и здоровья?

— Но… Володя, он вбил себе в голову непременно посетить могилу этого святого. Где её искать, я даже не представляю.

Я слышал разговор, доносившийся из соседней комнаты между родителями и одновременно старался упаковать то, что мне могло пригодиться в дороге.

— Не беспокойтесь, я знаю, где находится могила Святого Иссы, — вдруг отозвалась мадам Энн из дальнего угла комнаты. Она попивала кофе и созерцала то, что происходило в доме.

Ей, вероятно, было жаль расставаться с нами: за те два года нашего пребывания в Индии, между нами успела образоваться крепкая симпатия.

— Я знаю, где находится могила Святого Иссы, — повторила мадам Энн.

На ней было жёлтое сари, которое очень её молодило и оттеняло её тёмную смуглую кожу настоящей индианки, выросшей в этих краях.

После посещения нами Рам-Даса мадам Энн стала немного отчуждённой и чуточку грустной, как мне показалось. Слова хозяйки отвлекли родителей от их разговора.

— Но… Мы так не хотим Вас напрягать, госпожа Энн, и потом, всё это — блажь нашего сына, — произнёс отец.

— Нет, не блажь, — возразила мадам Энн, — Рас Дас сказал Владимиру нечто важное; я знаю, гуру никогда не говорит второстепенных вещей.

— Рам-Дас? Кто такой Рам-Дас?

Мама кашлянула, разговор стал принимать совершенно неожиданный оборот.

— Один индийский монах, — коротко ответила княгиня Маргарита Львовна.

— А-а, понятно, дорогая, Вы вновь увлеклись эзотерикой. Я предупреждал Вас не делать этого.

— Да, дорогой, женщины делают кучу вещей, которые алогичны, с точки зрения мужчины.

— Но стоило ли вовлекать в это нашего сына? Владимир — довольно впечатлительный юноша. Я отдал слуге распоряжение положить коробку с книгами в экипаж, уже нагруженный остальными вещами.

Отец даже не стал спрашивать меня, передумаю я или нет, ибо он чувствовал моё твёрдое намерение непременно посетить могилу этого загадочного Иссы.

— Я о нём ничего не знаю, — произнёс он, уже когда мы ехали в экипаже, трясясь по неровным дорогам Хайдерабада.

Мадам Энн всё время молчала, затем она раскрыла книгу, лежащую у неё на коленях, и начала читать её. Но было ясно видно, что она совсем не вникала в суть прочитанного, она думала о чём-то другом. Я осторожно коснулся её руки, хотя это было не принято в обществе, однако мадам Энн отнеслась к моему жесту с большим пониманием. Она посмотрела на меня, отвлекшись от чтения.

— Мадам Энн, Вы жалеете, что посетили гуру Рам-Даса? — спросил я.

Она долго смотрела на меня, затем закрыла книгу, глубоко вдохнула и произнесла:

— Нет, юноша, я ни о чём не жалею. Человек редко думает о смерти, отталкивая её, потому что боится боли и неизвестности. Но я поняла, что смерть неизбежна так же, как неизбежен этот мир, который существует вокруг нас. По приезде я решу свои дела с наследством, разыщу моих племянниц, о которых я долгие годы ничего не знала из-за разрыва отношений с сестрой. Наверное, это правильно. Наверное, я должна была подумать об этом, но не думала. Собственное легкомыслие мешало мне.

Мама не слушала нас, она смотрела за окно экипажа и обмахивалась платком из-за сильной жары. Отец глядел на часы.

— Кто такой этот «Исса»? — спросил через какое-то время по мере нашего приближения к гробнице я.

— Я слышала от людей, что этот человек родился в Иудее. Он был мудрецом и много путешествовал. Его звали Иисусом, но местные жители на своём наречии называют его «Иссой».

— Вы думаете, это был тот самый Иисус, сын Марии и Иосифа, который являлся бунтарём, и был распят за это?

Мадам Энн пожала плечами:

— Для людей Запада имя Святого Иссы ни о чём не говорит, вероятно, потому что из Священных Писаний это имя было изъято, и в Писания попало то, что было выгодно лишь определённым силам.

Мы остановились в небольшом местечке, где располагался постоялый двор для путешественников, чтобы отдохнуть, напиться и сменить лошадей.

Я знал, это было моё последнее путешествие по Индии, прежде чем я вернусь в Россию и поступлю в военный корпус, чтобы продолжить свою карьеру.

Я был на перепутье, причём, это «перепутье» наступило совсем неожиданно для меня.

……

Иудея, 1 век н.э.

«Я должен был покинуть Великий Иерусалим, я не желал больше оставаться в этом чуждом для меня городе, полном высокомерия вожаков и одновременно услужливости и холуйства толпы. Что я мог ещё дать этим людям? Ничего.

Лишь немногие воспринимали меня Личностью, и это были мои ученики; другие же видели во мне заносчивого бунтаря, навязавшего им свои взгляды. Я никому ничего не навязывал, я просто жаждал познать этот мир и найти подтверждение тому, что уже снизошло на меня в моих Откровениях, когда я был ещё совсем ребёнком и сомневался в том, что говорили фарисеи и первосвященники.

Они утверждали, что с Создателем может общаться лишь избранный, что это недоступно обычному смертному человеку. Они держали мой народ в темноте, они управляли теми, кто слепо верил в их лживые «истины».

Я должен был удалиться, ибо сердце подсказывало мне, пройдёт время, м люди сделают из меня идола; они привыкли делать идолов из всего. Я должен был удалиться, потому что сама мысль о подобном была невыносима мне. Быть идолом для меня являлось оскорбительным. Никто не понимал того, что я — не идол, не бог, а — человек с присущими каждому человеку слабостями и сомнениями, но люди, что шли за мною, испытывая те же лишения, что и я, не хотели верить этому. Я думал иначе, чем они, и уже это одно являлось для них чудом.

Но это не было чудом, это — лишь сомнения, присущие любому человеческому существу. Я сомневался, я искал истину, но они думали, что я уже её познал, и я не мог переубедить их в этом. После снятия с Креста, некоторое время я был ещё болен, меня лечили, а затем я принял решение удалиться. Честно говоря, оно далось мне с большим трудом, потому что трудно бывает расстаться со всем, к чему привык человек.

Моя мать Мария твёрдо решила последовать за мною, но я запретил ей это.

— Ты останешься в Иудее, мама, — сказал я ей, — но должна будешь покинуть Иерусалим. Здесь опасно оставаться.

— Почему же, сынок?

— Потому что начнутся гонения на моих учеников, которые согласятся добровольно отдать свои жизни за то Учение, которого ещё пока нет.

Я хотел это предотвратить, правда, не знал, как это сделать — люди так агрессивны, что жаждут крови по малейшему поводу.

Нет-нет, они не приходят такими в этот мир, ведь мы приходим сюда с самыми добрыми чистыми намерениями и мыслями. Мы совершенны по природе своей, но не осознаём этого. Здесь мы становимся другими, здесь мы что-то кому-нибудь хотим доказать, чтобы выглядеть на фоне другого лучше.

Я отошёл от проповедей, я хотел сосредоточиться на себе, только на себе одном и понять, кто я такой, и для чего все эти мысли так волнуют меня.

Здесь в этом мире нет терпимости к тем, кто мыслит иначе, кто отличается от толпы.

Мария, та женщина, которая называла себя Магдалиною и раньше являлась легкодоступной, чтобы за звонкие монеты ублажать мужчин; она хотела пойти со мной, и я не мог воспрепятствовать ей в этом.

Она хотела быть со мной, как и я с нею, несмотря на все трудности, перипетии и превратности, которые встанут на нашем пути.

Несмотря ни на что, мы были счастливы друг с другом, хоть у меня и не было дома, и я путешествовал из одного города в другой, пользуясь перекладными и гостеприимством тех, кто испытывал ко мне симпатию, а таких находилось немало.

Эти люди являлись грамотными, среди них были и те, кто обладали грамотой, но все они ничего не понимали из того, что я говорил им.

Они просто были расположены к нам, вот почему мне приходилось использовать притчи — таким образом я мог донести до них те знания, те свои Откровения, что снизошли до меня в один из дней, когда я молился в Гефсиманском Саду и ел плоды смоковниц.

Однажды, когда я набрёл на очень красивый сад какого-то богатого землевладельца и был обессилен из-за жары, чтобы держать путь дальше, какая-то женщина напоила меня водой.

Она была очень добра ко мне, и я, испытывая благодарность, искреннюю благодарность к этой доброй женщине, являвшуюся, по-видимому, служанкой в том богатом доме, я сказал ей:

— Ничего не бойся. Никогда ничего не бойся, о, славная женщина.

Женщина оставила ведро возле колодца и, присев рядом со мной на лавку под двумя раскидистыми смоковницами, произнесла:

— Я и в самом деле привыкла испытывать страх, господин. И слова твои явились бальзамом на мою страждущую душу.

Так впервые об этом возникла притча, хотя всё, в общем-то выглядело довольно тривиально, и не было чудес.

….После того, как раны мои затянулись, я покинул Иерусалим вместе с Мариею….»

………………

Постоялый двор оказался до отказа переполненным, потому что кроме нас здесь пребывали ещё одни эмигранты из России, несколько англичан и один француз. Они проклинали тот день, когда они решили поехать в Индию, потому что чувствовали себя прескверно в столь невыносимых и неестественных для себя условиях.

Мы сразу же напились воды, я лёг спать и совсем не знал, что происходило вокруг меня. Кажется, за стеной играло громко пианино, и кто-то старался исполнить русскую песню «Гори, гори, моя звезда».

Я сразу же отключился, так как был слишком утомлён. Сон пришёл сразу, и я лишь запомнил то, что продирался через что-то, будто, это была стена, но стены я не видел.

Затем стена эта была разрушена и там за гранью я различил человека в ветхих одеждах. У него были ясные голубые глаза, борода и длинные волосы, и он глядел на меня очень внимательно, будто, изучал.

А затем сон прервался, я был разбужен некоторой прохладой, ворвавшейся в мою комнату. Слуга открыл окно, я видел, как на ветру колебались занавески. Слуга поклонился мне и попросил прощение за столь внезапное вторжение в мои покои.

— Ваша мать, г-жа княгиня, попросила разбудить Вас, — произнёс слуга-индиец на английском.

Я поблагодарил его и вручил чаевые, он вновь поклонился и исчез.

Я посмотрел за окно. Во дворе сновал кучер — весёлый индиец в голубой чалме, который даже уже мог говорить по-русски немного.

Многие кучера владели несколькими языками — этому их обязывала их профессия.

Мадам Энн в своём ярко-малиновом сари, которое она надела специально для этой поездки, подошла к кучеру и перекинулась с ним несколькими словами на телугу. Да, вероятно, это был диалект «телугу» или «пали», или, быть может, ещё какой-нибудь диалект.

Я не знал ни одного диалекта, хотя уже был знаком с отдельными фразами на телугу. Доктор, который лечил меня, иногда разговаривал с пациентами, и они отвечали ему, благодарные тому, что англичанин потрудился усвоить их язык, и гордые этим.

Я отошёл от окна, умылся из кувшина, оставленного специально слугой. Я мог бы его позвать, чтобы он помог мне завершить мой туалет, но я не сделал этого.

Я думал о Рам-Дасе о его предсказании, о своём сне, о видении того человека в лохмотьях, который очень пристально смотрел на меня. Было ли это галлюцинацией? Возможно, однако мне совсем не хотелось об этом думать. Этот непонятный человек постоянно приходил мне на ум, он преследовал меня.

Раздался стук в дверь.

— Войдите.

Вошла мама, за ней — отец. Они с удивлением посмотрели на меня.

— Володя, ты ещё не готов? А мы уже собрались ехать к гробнице Св. Иссы. Мадам Энн даже объяснила нашему кучеру где находится это место, и, кажется, он понял её.

Она огляделась.

— Но, кажется, ты ещё ничего не ел.

Она вздохнула.

— А днём будет ужасная жара. Я уже подумываю, может быть, мне стоит облачиться в индийское сари. Мадам Энн говорит, что оно очень удобно, если вокруг жара.

Я посмотрел на маму, затем на отца, который ходил взад-вперёд, заложив руки за спину. Я знал, он воспринимал наше путешествие к гробнице сугубо, как развлечение незадачливых туристов из России в Индии. Для меня же посещение гробницы являлось нечто большим. И если бы я пользовался словами Рам-Даса и верил в перевоплощение душ, я бы сказал, что посещением гробницы Св. Иссы я хотел испытать, действительно ли моя душа соприкоснётся с тем миром, в котором она когда-то пребывала, облачившись в другое тело…

Но я отталкивал от себя эти мысли. Нет, моя душа не была Иисусом. Иисус был велик, я же — низок, переполнен всякой галиматьёй, имеющий свои слабости и причуды… И всё же, я хотел понять, почему Рам-Дас, этот странный человек, говорил со мной так.

— Не беспокойтесь, мама и отец. Я сейчас буду готов. Мы поедем, — сказал я.

— Но ты же ничего не ел. Ты голоден, а переезд очень длительный.

— Я сейчас что-нибудь поем. Это не займёт много времени.

Мама нахмурилась, отвернулась к окну.

— Запомни, Володя, тебе с твоим здоровьем, чтобы окончательно вылечиться, необходимо хорошо питаться. Ты должен следовать рекомендациям доктора Джона, ведь ты так мечтал попасть в Измайловский полк и стать императорским гвардейцем. Мы тоже поддерживаем эту мечту.

— Не волнуйтесь, я сейчас выпью чай с пирожными и буду готов поехать.

Я взглянул на княгиню. Представить её облачённую в сари, было достаточно трудно. Гордая осанистая, со стороны она производила впечатление уверенно плывущего корабля среди волн этой жизни.

Я улыбнулся, обнял маму.

— А в сари ты бы выглядела довольно любопытно.

…..По пути нас догнал дождь, наша бричка уныло неслась по просёлочной дороге. Все молчали, мадам Энн по-прежнему была погружена в себя, я хотел её немного растормошить, но не решился. Вступать в мир другого без его согласия являлось табу для меня.

Мать положила свою ладонь на мою и так сидела, ничего не говоря. Отец отвлечённо смотрел за окно брички на окружавший нас пустынный пейзаж. Воды, к счастью, хватало, я отхлебнул немного из своей фляги. Жажда меня не мучила, несмотря на сухость воздуха. Дождь напоминал парную.

Наконец, наша бричка остановилась. Все вышли и в ожидании замерли. Короткий дождь уже прошёл, остались только небольшие лужицы, однако даже они являлись неплохим подспорьем для деревенских собак, которые начали лакать воду своими розовыми языками.

Мадам Энн что-то спросила у кучера на телугу, затем к нам подошёл какой-то старик-индус, опиравшийся на свой посох, и заговорил с мадам Энн. Я стоял и разглядывал старика с посохом. Он был мал ростом вследствие какой-то болезни, худ из-за плохого питания. У него были длинные до плеч седые волосы. Я подошёл к мадам Энн.

— Этот человек проводит нас к гробнице, — произнесла она.

Мы направились вслед за ним. Мама несколько раз останавливалась и обмахивалась платком. Было видно, что ей нехорошо, но она терпеливо шла и говорила, что с ней всё в порядке, что не нужно обращать на неё внимание. Я дал ей воду из фляги.

— Выпей, скорее всего, так действует зной на тебя. Мы не привычны к этому климату.

Она кивнула и с благодарностью посмотрела на меня.

— Володя, мне ещё лучше от осознания того, что у меня есть такой сын, — вдруг совсем неожиданно произнесла княгиня Маргарита Львовна, — ты — моя надежда, ты моя радость.

Отец, обладавший изрядной долей скепсиса, посмотрел на нас и пожал плечами. Больше он тогда ничего не сказал, но я знал одно, он был удивлён такой «бурной эмоциональностью», ведь она не была принята в дворянской среде. Нас всегда учили быть сдержанными и не проявлять, не показывать свои чувства. Это всегда считалось хорошим тоном. Мы дошли до небольшой выемки, которая вела в склеп. Проводник остановился, встал на колени, перекрестился к моему удивлению, учитывая то, что он исповедовал индуизм, затем начал читать молитву.

Я также перекрестился. Мы хотели уже войти внутрь этого склепа, как вдруг совсем неожиданно индиец подошёл ко мне и указал на меня пальцем. Все обернулись на мадам Энн, ожидая то, что она скажет. Наконец, пожилая индианка в голубом сари заговорила:

— Он сказал, что Вы должны спуститься в склеп, г-н Владимир, — тихо произнесла мадам Энн.

— Я…? Но…

Я взглянул на проводника-индийца, ничего не понимая.

— Но… как же…

Она подошла к проводнику после его недолгой молитвы, они вновь перекинулись словами, в то время, как я и мои родители терпеливо ждали, наблюдая за этой сценой. Когда их разговор закончился, мадам Энн произнесла:

— Сулу является хранителем этой гробницы. Однажды много лети назад, когда Сулу был ещё ребёнком, он молился, и ему было Откровение, — мадам Энн сделала небольшую паузу, чтобы перевести дух, затем продолжила, — Однажды Сулу было Откровение. Во время своей молитвы он увидел свет вокруг себя, несмотря на то, что всё вокруг было темно, ибо была глубокая ночь. Он увидел Иисуса, который предрёк, что «возродившись», он посетит свою могилу. В свете он увидел тот облик, в котором Св. Исса посетит свою могилу.

Мадам Энн посмотрела на меня.

— Г-н Владимир, это был Ваш облик, как утверждает Сулу.

Отец откашлялся, отпил немного воды из фляги.

— Возможно, это были галлюцинации, связанные с голодом, — сказал он, — в этом мире всему можно найти объяснения.

— Возможно, князь, однако проводник Сулу сказал, что он не может не исполнить обещания, которое дал когда-то во время своей медитации. Поймите, князь, индийцы — очень верующий народ. Очевидно, Вы тоже поняли это. Не стоит не серьёзно относиться к нашей вере. Мы ничего не можем объяснить, князь, мы просто следуем зову сердца. Только и всего.

Отец отступил. Путь к склепу был свободен.