Жизнь и смерть христианина

Дара Преображенская

Повествуется о жизни человека (Владимира), который «знал», что в прошлом воплощении он был Иисусом. Время действия – Россия, конец 19 – начало 20 века, герой прошёл все трудности своего жизненного пути, он побывал в сталинских лагерях, помогая другим и никогда не желая облегчения своей участи. Повествование ведётся от имени близкого друга Владимира Николая, в руки которого однажды попал дневник Владимира, наблюдавшего за судьбой своего друга и принимавшего в ней непосредственное участие.

Глава 2

«Гуру»

Однажды ты войдёшь

в берёзовую рощу

и вдохнёшь чарующий аромат цветов

и деревьев,

и услышишь,

как вьются вокруг тебя

насекомые,

ты вдруг поймёшь,

что всё это не то,

что душа твоя жаждет

нечто большего,

но вот только чего

она жаждет?

.

Однажды ты зажжёшь свечу

и увидишь,

как она горит,

ты подумаешь:

«Вот, наконец, свет возник в моей жизни».

Но это не свет,

а отражение того сияния,

которым обладаешь ты,

только ты никогда не замечал

свою Внутреннюю Красоту,

сосредоточившись на внешнем.

.

Ты искал счастья,

но не находил его,

потому чтот оно исходит изнутри,

а не снаружи.

.

Помни же,

вещи совсем не такие,

какими видятся тебе

сначала…»

(Гуру).

……

1904 год

….. «Я родился 16 ноября 1889 года в Петербурге. Родители мои были состоятельными людьми дворянского сословия, и единственным их желанием было, чтобы я не опорочил наш род и пошёл по стопам моих предков, кои всегда являлись военными честными людьми.

Мне повезло, ибо я рос в атмосфере любви, и со всеми членами моего семейства у меня сложились хорошие отношения. Я был дружен с моим старшим братом Андреем — высоким блондином, который поступил в Измайловский Полк на три года раньше меня, и к моменту моего поступления уже был на хорошем счету. О нём положительно отзывался генерал — майор Киселевский. Однако, вспоминая более-менее ясно всю мою жизнь, я поведу своё повествование с того момента, когда я, будучи ещё практически ребёнком двенадцати лет, перенёс тяжёлую болезнь.

Доктора, кои преподавали в университете, и приглашались отцом для консультации, не могли определить природу моего заболевания. Диагноз «чахотка» они ставить не решились, так как от чахотки обычно умирали, а я выжил, хоть и был ослабленным.

На семейном совете родители приняли решение отправиться в Индию, где, якобы, по слухам жил один человек, называемый «гуру», который мог лечить все хвори и немочи, и вообще, знал многое, что было неведомо для петербургских и московских учителей, профессоров и уважаемых людей, вхожих в наш дом.

Ещё до моего рождения родители переехали из Самары, где жила наша родня, ибо отец был призван на императорскую службу в С-Петербург в качестве инженера.

Идею о поездке в Индию я воспринял с не очень большим энтузиазмом, что, впрочем, было связано с тем, что я был значительно ослаблен своей болезнью.

Путешествие предполагалось на корабле, и в то утро, когда я впервые оказался на палубе этого царственного гиганта с запоминающимся названием «Пётр Великий», я сосредоточился на море, наблюдал за водной рябью, а мой слуга «Иваныч», которому я был препоручён и вверен, стоял чуть в стороне от меня и следил за тем, чтобы я «был в порядке».

Иваныч представлял собой высокого человека в сюртуке с седой бородкой и добрыми глазами. Он мне всё спускал с рук и прощал, и обо многих (почти всех) шалостях не докладывал родителям, и за это я был ему особо благодарен.

К тому времени моя мать, Маргарита Львовна, женщина грамотная и продвинутая для своего времени, очень сильно увлекалась эзотерикой, перечитала почти все книги по теософии, зачитывалась Анни Безант, Алисой Бейли и Еленой Блаватской. Несомненно, это было модным, однако нечто большее привлекало мою мать к эзотерике. Она действительно верила «в карму» и «закон перевоплощения души»; она хотела получить ответы на многие свои вопросы, а по слухам этот загадочный индийский гуру знал всё обо всём и мог сказать, кем ты был в своей предыдущей жизни до воплощения на Земле.

Отец, конечно же, не разделял этих радикальных взглядов матери, но не возражал ей, не спорил. Он просто давно не путешествовал и решил непременно побывать в легендарной Индии.

Когда мы прибыли в Индию, первое, что осталось в моей памяти, это ужасная жара; она была такой сильной, такой невозможной, что заставляла многих приезжих эмигрантов, словно кротов, проторчать в гостинницах, где они останавливались.

Что касается нас, то отцу удалось выхлопотать неплохое жильё, которое сдавалось одной почтенной женщиной-индеанкой, специально предназначенное для приезжих русских эмигрантов.

«Мадам Энн», как мы её называли здесь, и как она сама представилась нам, неплохо разговаривала по-русски, хоть и с некоторым английским акцентом, поскольку английский являлся её «вторым родным» языком после «хинди» и «сантали».

Мадам Энн была одинокой пожилой женщиной с типичной внешностью индийской женщины. Её огромные тёмно-карие глаза, казалось, вмещали в себя всю гамму чувств, которые может испытывать человек — у неё были глубокие глаза. Она жила в соседнем доме-пристрое, никогда не досаждала нам, как это делают другие домовладельцы.

По утрам и вечерам я мог видеть её на балконе, когда она сидела под солнечным зонтом, расставленным слугою, и наслаждалась созерцанием окрестностей. А к вечеру мама сама посылала за мадам Энн, чтобы пожилая хозяйка могла принять участие в нашем чаепитии.

Чай мадам Энн очень любила, и во время этой процедуры она привычно закрывала глаза и о чём-то задумывалась, будто, уходила от суеты в свои никому не ведомые миры. Никто не тревожил её в эти моменты.

Однажды за ужином мама заговорила об индийском гуру, который знал ответы на все вопросы и даже мог описать то, кем был человек в прошлой жизни.

Услышав слова матери, мадам Энн открыла глаза и, как будто, оживилась.

— Я знаю этого гуру, — произнесла она.

Отец никогда не участвовала в подобных чаепитиях. Он уходил по своим делам, потому что был достаточно скептичен в подобных вопросах. Я тоже не верил, но мне некуда было уйти, и я являлся свидетелем всех этих разговоров. Я был обычным ребёнком-подростком, я был любопытным, как и все юноши моего возраста.

— Я знаю этого гуру, — произнесла мадам Энн, немного оживившись, когда речь зашла о тех вещах, о которых обычно было не принято говорить в обществе.

— Его зовут Рам-дас, никто доподлинно не знает, сколько ему лет.

Громко тикали настенные часы, явившиеся безмолвными собеседниками разговора. Стрелки в тот момент показывали пять часов вечера. Отец ещё не приходил, он обычно появлялся после семи, ужинал и принимался за чтение газет.

— Я могу привести вас к нему, — предложила мадам Энн.

Я видел, как просияли глаза матери, она с благодарностью взглянула сначала на мадам Энн, затем на меня.

— Милый, ты будешь меня сопровождать.

Мадам Энн кивнула и сказала, что она договорится с Рам-дасом, а затем скажет нам, когда можно будет идти.

— Гуру всегда путешествует, — пояснила хозяйка дома, — нынче он планирует уехать в Тибет и повидаться с Далай-ламой. Но если он будет в Джайпуре, это было бы большой удачей для вас.

Когда мадам Энн ушла после чаепития, мама долго сидела в своём кресле и о чём-то думала. Она даже не обратила внимания на то, как слуги убирали со стола, она не читала книги, заказанные ею, которые лежали стопкой в её кабинете. Я же не решался подойти к ней и потревожить её.

Я помню, когда в тот день мы отправились к загадочному г-ну Рам-дасу, стояла сначала солнечная погода, однако затем солнце исчезло, и прошёл кратковременный дождь. Мадам Энн с улыбкой посмотрела на небо и произнесла:

— Это — неплохая примета, совсем неплохая примета… Значит, произойдёт что-то важное для вас.

Гуру Рам-дас остановился на несколько дней в Хайдерабаде, чтобы посетить несколько храмов, затем он был в Дели. Надо сказать, в Индии очень много храмов, почти столько же, сколько церквей в России, только большинство из них очень древние. Они были сооружены ещё до нашей эры.

Отцу мама сказала, что направилась на рынок в Дели, мы взяли с собой слуг и сначала действительно посетили рынок, чтобы как-то внешне оправдать наш переезд и отсутствие в доме мадам Энн. Отец, ничего не заподозрив, охотно отпустил нас, (к тому же, днём меня осматривал доктор-англичанин Джон Стивс, считавшийся хорошим врачом во всей округе).

— О, да, ваш юноша уже почти здоров, и его лёгкие хорошо работают.

Он пригласил меня на очередное обследование в свою частную клинику, которое я проходил один раз в три месяца.

Отец был несказанно рад тому, что моё здоровье постепенно поправилось, и опасная чахотка отступала.

Я запомнил, что мы вошли вслед за мадам Энн в низкий приземистый домишко, построенный в индийском стиле. Подобные дома принадлежали большинству бедняков. Там была толпа, состоявшая из местных жителей, которых интересовали их собственные проблемы, ибо в гуру Рам-дасе они видели некоего Учителя и Пророка, который поможет им во всём. Они вопсринимали его так, будто, гуру Рам-дас являлся не человеком, а волшебником. Однако толпа эта расступилась перед нами, ведь, в отличие мадам Энн моя мать была одета по-европейски, а не в голубое сари с блёстками, как на нашей хозяйке. Толпа расступилась перед нами, а мы в сопровождении слуги-индуса прошли в дом.

Там было темно, как в пещере, и прохладно, впрочем, это только успокаивало меня, ибо окружающая невыносимая для россиянина жара, заставляла себя чувствовать не очень хорошо.

Мадам Энн первой скрылась за дверью, где находился гуру, а вышла оттуда через несколько минут. Печаль была написана на её пожилом лице. Выйдя от гуру, она была сразу же окружена нами. Мы попросили слугу принести воды и усадили мадам Энн на стул возле окна. Она смотрела куда-то вдаль, словно, не видела нас.

— Что случилось? — спросила её моя мать.

Мне показалось, что мадам Энн трясло. Наконец, она, едва слышно, произнесла по-русски:

— Гуру сказал, что я скоро умру.

Я видел, как мама перекрестилась.

Её позвали в комнату гуру; опираясь о руку подошедшего вовремя слуги, она скрылась за той заветной дверью.

Я оставил мадам Энн в покое, сел в другой части комнаты, осмотрелся вокруг. В углу стояло изваяние какого-то многорукого божества в причудливой позе. Божество взирало на меня своими безжизненными глазами. Слуга тоже ждал. Я посмотрел на этого бедно одетого человека в чалме со смуглым лицом и яркими белками глаз, затем спросил, указав на загадочное божество, спросил по-английски, так как в Индии люди хорошо общаются с иностранцами на английском.

— Что это за божество?

Слуга взглянул на изваяние божества, поклонился ему и произнёс так же по-английски, как и я обратился к нему.

— Это — Шива, господин.

— Шива…

Шиву я видел в других храмах, мимо которых нам суждено было проезжать во время нашего не столь длинного путешествия. Только так Шива был изображён иначе.

Люди поклонялись ему, приносили дары, состоявшие из наполненных золотыми монетами корзин, корзин с рисом, цветами, которыми украшались гирлянды.

— Шива является богом разрушения и покровителем танцев, — продолжал слуга, — вот почему ему поклоняются известные танцовщицы и приносят цветы. Шива наделяет их способностью двигаться.

Индийские танцы мне уже посчастливилось увидеть, главным образом, потому что мадам Энн часто приглашала в свой дом танцовщиц на религиозные праздники.

Помню, моим родителям нравились эти вечера, а мама особенно восхищалась причудливыми движениями ярко и красочно одетых танцовщиц.

Она кивала, хлопала в ладоши и что-то шептала отцу на ухо, а он соглашался с нею. Иногда они оба глядели на меня и, обратившись ко мне, спрашивали:

— Ну, как тебе, нравится, Володенька?

Я, конечно же, кивал, ибо мне нравилось всё.

…Наконец, заветная дверь комнаты гуру открылась, и оттуда вышла мама — княгиня Маргарита Львовна Баймакова. На ней не было лица. Я помог ей присесть рядом с мадам Энн, она сделала глубокий вдох, закрыла глаза, сжала кулаки, затем резко разжала их.

— Мне просто нужно было выпить немного кофе, — сказала она через какое-то время.

— Что сказал тебе гуру? — спросил я.

— Ничего, я…я просто должна выпить немного кофе.

Я встряхнул её, чтобы она вышла из ступора.

— Мама, что сказал тебе этот гуру?

— Он сказал, что… скоро я потеряю всё.

Вдруг она сделала над собой усилие, как это привыкли делать дворянки, и улыбнулась, взглянув на меня. При этом её глаза оставались непроницаемыми.

— Пойдём, сын мой. Нам нужно возвращаться, иначе твой отец забеспокоится, а в окрестностях Хайдерабада и Дели, говорят, бродят разбойники, нападающие на всех без разбору.

Я помог ей подняться. Мадам Энн в своём голубом сари уже ждала нас возле нанятого нами экипажа. Однако именно в этот момент ко мне подошёл слуга и сказал:

— Проходи, гуру Рам-дас ждёт тебя.

Я растерянно взглянул на мать; княгиня Маргарита Львовна посмотрела на мадам Энн. Эта немая сцена грозилась затянуться надолго, однако княгиня растерянно возразила:

— Мой… мой сын пришёл только лишь для того, чтобы сопровождать меня. Он совсем не планировал встречу с гуру, а нам нужно уже возвращаться обратно. Здесь быстро темнеет.

Однако слуга, этот странный человек, в жёлтом дхоти и белой чалме, выглядел безучастным ко всему.

— Проходите, господин, гуру Рам-дас ожидает Вас, — произнёс он по-английски, слегка прикоснувшись к моей руке.

Я последовал за слугою, оставив княгиню Маргариту Львовну Баймакову и мадам Энн в полной растерянности. Нечто необъяснимое влекло меня в пределы этой тёмной комнаты, зашторенной со всех сторон со множеством свечей, освещавших каких-то непонятных идолов.

Страха я совсем не чувствовал, ибо какое-то необъяснимое спокойствие снизошло на меня в тот момент. Рядом с идолами я увидел старика с совершенно белой бородою, одетого, как обычный индиец. Старик пристально смотрел на меня, затем произнёс, поднеся свечу так близко, что я зажмурился.

— Протяните Ваши руки, господин, — произнёс загадочный человек.

Я повиновался, хотя чувствовал, что всё ещё пребываю под каким-то гипнотическим впечатлением от всего увиденного мною здесь. Свеча трещала, затем стала гореть тусклым ровным пламенем, оставляя вокруг яркий круг света. Отдельные отблески попадали на статуи древних индийских божеств. Казалось, они были невольными свидетелями того, что происходило вокруг. Наконец, гуру посмотрел в мои глаза и глядел так долго и так пристально, что это вызвало у меня смущение. Он отошёл на шаг и так стоял, молча; молчал и я, считая каждый удар своего собственного сердца. Вдруг к моему очень большому удивлению гуру встал передо мной на колени и коснулся лбом пола, затем своими смуглыми пальцами попытался захватить полу моего сюртука и поцеловал её.

Увидев это, я мгновенно вышел из своего забытья.

— Что? Что, господин, Вы делаете! Встаньте! Прошу Вас, встаньте! — воскликнул я по-английски.

Но, казалось, загадочный гуру, будто, не слышал меня, продолжая всё так же, как и минуту назад целовать мой сюртук. Наконец, он поднялся и едва слышно сказал по-английски:

— Тебя удивляет, почему я встал перед тобою на колени? — спросил гуру, — я увидел то, что не видят другие. Я увидел то, кем ты являешься, я смотрел в глубину твоей души.

— Что же Вы там увидели, господин? — спросил я.

— Ты приходил на Землю в начале этой эры по летоисчислению современных людей. Ты приходил в качестве Мессии. Ты был рождён у Марии и Иосифа, и тебя звали Исса. Ты был распят, как и было предначертано тебе, а затем тебя сняли с креста, и ты направился на Восток и обучался в Индии у многих гуру. Я знаю, где находится твоя могила, в которой лежит то тело, которое ты получил при своём прошлом рождении.

Он говорил те вещи, которые отказывался воспринимать мой слух, я был возмущён, сбит с толку; я вдруг подумал о том, что этот «загадочный гуру», которому так верят люди, является шарлатаном, снискавший себе дешёвую славу среди доверчивых людей.

Однако Рам-Дас спокойно похлопал меня по плечу и произнёс, будто, прочёл мои мысли:

— Ты думаешь, что я — шарлатан; ты думаешь, Исса был распят и вознёсся на небо. Некие силы хотят, чтобы все в это верили, ибо они любят делать идолов, выставлять их на обозрение толпы и управлять массами. Вы многого не знаете, юноша. Побывайте на могиле Иссы, возможно, там Вам откроется Истина.

— Могила Иссы? Где она находится? — спросил я.

Он назвал небольшую деревушку в восточной части Индии.

— Возможно, Вам снизойдёт Откровение, — произнёс Рам-Дас, — возможно, нет, но одно я могу сказать точно, Вы не случайно попали ко мне.

— Я сопровождал мою мать, княгиню Маргариту Львовну Баймакову, по её собственной просьбе.

Рам-Дас махнул рукой:

— Всё это так, всё так, но, посмотрите вглубь. Любые события имеют глубинный смысл, только люди не видят этого, не понимают. Люди не верят в перерождение душ, они думают, что человек живёт на Земле один раз. Однако в Индии люди глубоко убеждены в том, что путь души очень длинен — на этом основана вся наша религия. Юноша, Вам ещё предстоит многое понять в себе и открыть, но знайте одно — то, что Вы услышали от меня сегодня — не вымысел, я считал эту информацию с Вас, хотя у меня нет доказательств этому.

На этом наш разговор был завершён. Слуга помог мне выйти, потому что я чувствовал, что стал слаб. Ноги и руки мои вдруг сделались ватными, будто, из них ушла сила. Когда мать приложила холодный влажный платок к моей голове, я очнулся.

— Сынок, Володенька, что с тобой? — словно, издалека услышал я её голос, — я понимаю… теперь понимаю, это была дурная затея поехать сюда я раскаиваюсь в этом.

Она оглядела меня с ног до головы:

— Володенька, ты хочешь что-то сказать?

— Да.

— Говори же. Да ты весь дрожишь. Не заболел ли ты от жары?

— Мне нужно побывать на могиле Святого Иссы.