Жизнь и смерть христианина

Дара Преображенская

Повествуется о жизни человека (Владимира), который «знал», что в прошлом воплощении он был Иисусом. Время действия – Россия, конец 19 – начало 20 века, герой прошёл все трудности своего жизненного пути, он побывал в сталинских лагерях, помогая другим и никогда не желая облегчения своей участи. Повествование ведётся от имени близкого друга Владимира Николая, в руки которого однажды попал дневник Владимира, наблюдавшего за судьбой своего друга и принимавшего в ней непосредственное участие.

© Дара Преображенская, 2022

ISBN 978-5-0056-5993-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

(Моисеева Ольга)

«ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ХРИСТИАНИНА»

Дара Преображенская (Моисеева ольга) «Откровения Джуны», Глазов, 2018 год.

Содержание: стр.

Глава 1. «Дневник» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 3

Глава 2. «Гуру» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 11

Глава 3 «Могила Святого Иссы» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 18

Глава 4 «Откровение» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 26

Глава 5 «Линда» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 32

Глава 6 «Сомнения» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 42

Глава 7 «Иоанн Кронштадский» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 48

Глава 8 «Второе Откровение» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 57

Глава 9 «Выбор Линды» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 64

Глава 10 «Иисус» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 72

Глава 11 «Скитания» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 80

Глава 12 «Разрушенный мир» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 88

Глава 13 «Судьба и рок» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 95

Глава 14 «Раджа» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 104

Глава 15 «Болезнь раджи» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 112

Глава 16 «Свет» — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — 119

Глава 1

«Дневник»

«Однажды ты расскажешь о том,

О чём давно молчал,

И о чём никогда

Не лгало твоё сердце….»

(мысли одинокого Странника).

…….

Этот дневник мне передала одна наша общая знакомая, которую звали Линда. Почему мне? Ну, во-первых, наверное, потому что Владимир считал меня своим лучшим другом; мы с ним многое пережили, и у нас с ним были общие интересы, воспоминания, симпатии и антипатии.

Во-вторых, во всём городке не осталось больше никого, кто бы мог сохранить этот дневник с уже пожелтевшими от времени страницами, исписанными до боли знакомым беглым почерком.

Что касается самой Линды, она не могла положиться даже на самоё себя, ибо к тому времени Линда уже чувствовала себя недостаточно хорошо и нуждалась в медицинском обследовании, сиделках, таблетках и всей той дребедени, о существовании которой она даже не хотела знать и думать.

— Поверьте, Николай, — сказала Линда перед тем, как лечь в больницу («тянуть» с этим уже никак нельзя было, как уверял её доктор — знаменитый на всю Москву кардиолог Васнецкий), — так даже будет лучше. Это то единственное, что осталось у меня от моего Володи, и что я хотела бы сохранить, но вряд ли подобное возможно в моей ситуации и…., прошу Вас, Николай Сергеевич, не перебивайте меня, я….я знаю, что говорю. На меня нет никакой надежды, не сегодня — завтра я…

— Не стоит говорить о смерти раньше времени, Линда; Вы ещё долго проживёте. Вы ещё снова успеете разочароваться в людях, а затем заново полюбить их.

Она мягко улыбнулась и приложила палец к моим губам, чтобы заглушить возникшее в моей душе смятение. Линда редко хмурилась, почти никогда.

— Пусть он останется у тебя, так мне будет спокойнее, — произнесла Линда, — так лучше будет.

— Хорошо, я верну тебе этот дневник….дневник Володи, когда всё нормализуется, когда твой доктор вылечит тебя.

Слёзы блеснули в её глубоких, как два озера, глазах, она попыталась их смахнуть, скрыть от меня, но я успел заметить.

Володя любил эту женщину, мы оба её любили….

Она вздохнула, попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась из-за грустного взгляда и какой-то необъяснимой усталости.

Так мне в руки попал этот дневник — тот дневник, который вёл когда-то Володя, мой друг и человек, оставшийся для меня загадкой.

— Ты выздоровеешь, — сказал я, однако многозначительный взгляд Линды говорил, что это не так; она ничего не сказала, просто не хотела меня расстраивать, и мы оба это поняли без лишних слов.

Линда была полу англичанкой, полурусской, потому что её дед, являвшийся лордом потомственным аристократом Великой Британии, преследуемый на своей родине за его слишком волюнтаристские взгляды, в самом начале 20-го века перебрался в Россию по приглашению императорской семьи, ибо кроме того, что он являлся потомственным лордом, он был ещё и отличным архитектором «новоявленным Растрелли», на взглядах и идеях которого зиждилось строительство нового дворцового комплекса.

Я был вхож в дом Линды и несколько раз видел «господина Джона», как его называли в узких кругах, а, вообще, традиционно к нему обращались, как к «Ивану Сергеевичу», и, если б не некоторое высокомерие в его взгляде и утончённость манер, никто бы не подумал, что перед ним потомственный английский лорд, причём, из уважаемого семейства, находившегося в опале, но из-за этого нашедшего «вторую родину». По моему мнению «лорд Джон» был отличным стариком и компанейским человеком.

Помню, уютными вечерами, когда всё семейство собиралось за одним общим столом, «мистер Джон» любил рассказывать легенды о своих предках, кои он знал в огромном количестве.

Устроившись удобно возле камина и порой поглядывая на смущавшуюся время от времени юную «мисс Линду», я и Владимир заслушивались этими историями, и, в конце концов, нам совсем не хотелось покидать этот добрый дом, однако правила этикета требовали иного, в итоге мы прощались и расходились, вернее, разъезжались по домам.

Благодаря «мистеру Джону» мне удалось несколько раз побывать на императорских балах в Зимнем Дворце, куда попасть было практически невозможно.

В первый раз я видел Николая II с супругой Александрой Фёдоровной, которая почему-то тогда показалась мне немного надменной, впрочем, как и все датчане и немцы.

Бал был посвящён рождественским торжествам, и ёлка, огромная ёлка с пушистой кроной, украшенная мишурой и замысловатыми, сделанными вручную игрушками, казалась сказочной. Этот бал я запомнил на всю жизнь, потому что именно в тот день, 7 января 1913 года, был впервые представлен гостям цесаревич Алексей. Девятилетний мальчик казался смущённым, когда кланялся гостям, но я думаю, в любом случае, он был уже привычен к подобным явлениям, ибо уже тогда осознавал вполне ясно и определённо то, что он — будущее Российской Империи; его с самого рождения готовили к таким мыслям. Он знал, он был готов, он верил.

Помню, девятилетний ребёнок поклонился, затем позвонил в сонетку, которую ему подал слуга на подносе (всё это так напоминало театральное действо), все чаяли увидеть что-нибудь необычное, все ожидали некоего сюрприза, который непременно должен был последовать.

Затем принесли подарки, все дамы хлопали и восхищались очарованием Алексея. А затем начался непосредственно сам бал. Присутствовал ли когда-то Чайковский на таком «традиционном рождественском балу в Зимнем», я не знаю; во всяком случае, отголоски своих впечатлений он перенёс на балет «Щелкунчик».

Вокруг ёлки закружились пары. В одной из них я узнал Владимира вместе с восемнадцатилетней княжной Ольгой, и был очень удивлён, ибо танца с самой великой княжной мог удостоиться не каждый присутствующий. Но форма старшего офицера императорского военного корпуса так была ему к лицу, что он удостоился подобной чести.

Танцевал Владимир действительно божественно, и было одним удовольствием созерцать это «действо».

Кажется, после танца они о чём-то шутили, и это было написано на их раскрасневшихся от усталости лицах. Я видел, что Линда тоже, как и я, наблюдала за ними. Линда была принята во дворце, как протеже своего дедушки, и с Ольгой, и Анастасией она сразу же нашла общий язык.

Мне кажется, великие княжны мечтали иметь близких подруг, но они, также, понимали то, что из-за своего рождения в императорской семье они должны держаться чуточку отчуждённо с людьми и никого и никогда не приближать к себе. Мне думается, им часто говорили об этом, поэтому на балах юные княжны вели себя и держались обособленно. А когда в редкие минуты об этом неожиданно забывали, они вдруг превращались в обычных девушек, и хохотали, если кто-нибудь смешил их. И лишь затем, одёрнув себя, они становились другими, понимая то, что в очередной раз потеряли контроль над собой, а это являлось «недопустимой и неуместной выходкой» для них.

Но они никогда не подчёркивали своего превосходства над остальными, напротив, даже смущались и чуждались этого.

В тот памятный для меня год на бал были допущены лишь Ольга и Татьяна, остальные княжны были ещё слишком юными для выхода в свет.

Пахло хвоей и закусками, которые разносили официанты среди гостей на подносах, уставленных канапе и шампанским. Я видел, что Владимир поклонился великой княжне, галантно довёл её до ожидавших княжну членов царственного семейства, окружённых слугами. Ольга улыбалась, затем поочерёдно представила подошедшего Владимира Николаю и Александре Фёдоровне. Владимир отдал честь и отошёл.

Я разыскал его на лестнице стоявшим в уединении, несмотря на то, что лаже лестница казалась оживлённой из-за непрерывно пребывавших гостей. Владимир стоял в задумчивости. Увидев меня, он улыбнулся мне.

— А, Николай, я рад, что ты здесь, — произнёс он, — и я знаю точно, что ты запомнишь это рождество навсегда.

Он сам того не ведая, сказал пророческие слова. Я действительно запомнил это рождество.

— Я видел, как ты танцевал с великой княжной.

— Да, она удивительно легко двигается.

— Вы о чём-то шутили, и вообще, на вас было приятно смотреть.

— Очевидно, мы были под прицелом всех присутствующих.

Владимир обернулся, ища кого-то.

— А где Линда?

— Линда?

— Я знаю, она была здесь среди гостей, но куда-то исчезла.

Я проследил за ещё двумя скользившими в вальсе парочками возле огромной ёлки; зал был заполнен до предела, везде царила атмосфера радости и какой-то необычной воодушевлённости.

— Ты, ведь, знаешь, Линда больше выделяет тебя, чем меня, — сказал я.

— Ты любишь её?

Вопрос мне был задан прямо в упор, Владимир, вообще, не любил говорить обиняками, однако и не резал правду-матку, никогда никого не унижал этой «правдой», высказывал своё мнение так, чтобы это было понятно и доходчиво для собеседника. Я был сбит с толку, вокруг царило веселье, и сам Николай II был здесь со своей семьёй, но что-то глодало меня изнутри, и я не мог понять, что именно.

— Люблю ли я Линду?

— Да.

— Люблю.

Владимир улыбнулся. В этот момент, впрочем, как и всегда, он был особенно хорош собой; проходившие мимо дамы в шикарных французских платьях оглядывались на него и шептались друг с другом, затем смеялись. Им явно нравился подтянутый статный гвардеец императорского полка.

— Я хочу, чтобы ты был счастлив, Николай….счастлив… с Линдой.

Последние слова дались ему с большим трудом.

— А ты? Ты любишь её? — спросил я, надеясь, что он растеряется, но Владимир не растерялся.

— Да, люблю. Я люблю её давно….очень давно с тех самых пор, как был представлен ей в тот день на Пасху. Помнишь?

Помнил ли я? О, да, я помнил.

Это случилось 2 года назад в 1911-м в Самаре, куда я приехал погостить к своим родственникам в год окончания гимназии. Я планировал поступить в Санкт-Петербургский университет, но был так истощён после болезни, что родители настояли отправить меня в имение, располагавшееся недалеко от Самары. Я не стал возражать.

Был солнечный день один из тех, что нередки в апреле, в воздухе чувствовался запах обновления, несмотря на сырость, которая была так вредна для моих лёгких. Перелётные птицы уже прилетели с южных краёв, чтобы начать вить гнёзда.

Иван Семёнович — мой дядя по материнской линии, сидел во главе стола, уставленного всевозможными пирогами, огромным куличом и закусками. Пасху здесь любили и чтили, как и традиции русского дворянства.

Иван Семёнович Ивачёв представлял собой пузатого, однако довольно симпатичного человечка с чувственными глазами и толстыми губами, что, впрочем, совсем не мешало ему быть хорошим врачом, несмотря на то, что его родители настаивали на том, чтобы он стал юристом.

«Врач — это слуга, а ты — дворянин», — говорили они, но Иван Семёнович добился своего, и в конце концов, мои родственники по материнской линии смирились и даже пользовались его умением ставить диагнозы и искусно лечить.

Пару раз мне посчастливилось побывать на его лекциях в университете, я был под впечатлением, и именно на тех лекциях я впервые познакомился с Владимиром, который очень интересовался медициной, хотя уже принял твёрдое решение после окончания юнкерского училища поступать в Измайловский гвардейский полк.

Дядя был довольно эмоционален, впрочем, именно эта его эмоциональность и смогла увлечь многих, сформировать целый кружок его поклонников. Владимира я выделил из всех остальных — меня, в первую очередь, заинтересовали его глаза, показавшиеся мне не совсем обычными.

Что в них было такого необычного? Сейчас уже спустя много лет, я затрудняюсь ответить, а тогда я просто подошёл к нему и долго смотрел на него. Он резко обернулся и тоже заинтересованно посмотрел на меня.

— Владимир, — вдруг произнёс красивый подтянутый молодой человек в военной форме юнкерского училища, затем кашлянул и уточнил, — Владимир Юрьевич Баймаков.

— Николай Андреевич Кудрявцев, — свою очередь ответил я.

Оказалось приятной неожиданностью, что семья Баймаковых, потомственных самарских князей, была вхожа в семью моего дядюшки, и мы часто встречались с ним на различных вечеринках и даже балах, а затем, когда он поступил в гвардейский корпус Измайловского полка, я часто видел его при дворе, мы сдружились.

В тот день два года назад в 1911 году, когда я приехал в Самару поправить своё здоровье и был тут же приглашён дядей на Пасху, в гостиной за огромным овальной формы столом сидело так много гостей, что у меня зарябило в глазах, ибо большую часть этих людей я не знал. Затем я стал приглядываться.

По правую сторону от дядюшки сидела его жена Антонина Петровна, всё ещё красивая и держащаяся уверенно и с некоторым тщеславием. Среди военных я различил Владимира, он улыбнулся мне и поклонился. Тётя не дала мне сразу возможности занять место рядом с моим другом.

— Подожди, Николай, — скала она, отложив в сторону чай, — боже мой, Никки, как невежливо с твоей стороны!

— Простите меня, Антонина Петровна.

Я недоумевал, что происходит, и почему я веду себя «невежливо». Но тут ко мне подвели очаровательное создание, одетое в великолепное розовое платье с кринолином. Помню, этому очаровательному созданию было не более шестнадцати лет, она смущалась, но ни тени жеманства не было в её поведении.

— Познакомься, дорогой, госпожа, а, вернее, юная мисс Линда Велингтон. Здесь в Самаре живёт какой-то знакомый её знаменитого деда, лорда Джона Веллингтона, и Линда приехала погостить. Я думаю, ты простишь ей её незнание наших обычаев и некоторый акцент, ведь Линда несколько сезонов жила в Лондоне.

Девушка сделала неловкий реверанс, и в этот момент для меня замерло время. У неё были голубые глаза, в которых, казалось, отражался весь мир, не затронув красоты её души. Несколько свежих веснушек вовсе не портили красоту и очарование её лица. Хотя, нет, холодной классической красавицей её вряд ли можно было назвать, но это очарование…..

Я посмотрел на Владимира, и мне показалось, что выпускник юнкерского училища смутился.

Так получилось в тот день, что Линда в сопровождении своей матери, урождённой княгини Марии Измайловой, только-только незадолго вслед за моим приходом, вола в гостиную. Её мать принялась здороваться с хозяевами, а девушка была тут же окружена сонмом незадачливых кавалеров к неудовольствию остальных дам, присутствовавших на пасхальном торжестве у Ивана Семёновича.

Я заметил, когда к девушке приблизился Владимир, он долго смотрел в её глаза, в эти удивительные глаза своим не менее удивительным глубоким взглядом, способным охватить всего человека насквозь. Казалось, в тот момент между этими молодыми людьми происходил невидимый диалог, и не только я один это заметил.

По ухмылкам дам я понял, что они угадали секрет столь долгого взгляда. Затем он поцеловал ей руку и представился:

— Владимир Баймаков, будущий унтер-офицер Гвардейского Измайловского Полка.

— Линда Веллингтон, — просто произнесла девушка со слабым акцентом.

Она покраснела от смущения, и этот румянец придал ей ещё большее очарование.

За окном стояла весенняя капель, а с рынка доносились крики зазывал:

— Блины! Свежие пасхальные блины! С икоркой, с творогом! Покупайте блины!

— Я…я могу надеяться на то, что первый танец будет моим?

Они всё ещё смотрели в глаза друг другу, затем Линда отвела взгляд, её ресницы мило подрагивали.

— Да, конечно, мистер Владимир.

Он улыбнулся:

— Называйте меня просто Владимиром, а моего друга — Николаем.

Тут девушка снова обратила на меня внимание и позволила поцеловать её руку.

— Линда Веллингтон, — произнесла она.

— Николай Андреевич Кудрявцев. Я бы тоже хотел надеяться на танец.

Кажется, я поставил её в неловкое положение, потому что в тот момент взоры всех присутствующих были устремлены на нас.

Княгиня Измайлова подхватила свою юную дочь и повела её в специально выделенное для них место за столом, где уже были поставлены столовые приборы.

Тётя Антонина Петровна поднялась и по-хозяйки развела руками. Её громкий голос перекрывал царивший в гостиной гул.

— Господа, господа, я предлагаю в этот пасхальный праздник сыграть партию на фортепиано.

Она неожиданно хлопнула в ладоши, и все гости окончательно умолкли.

— Господа, как это кстати, что сегодня у нас в гостях оказалась княгиня Измайлова-Веллингтон со своей красавицей дочерью. Я наслышана о том, что юная мисс Линда неплохо играет и поёт. Недавно весь Лондон был в восхищении от её исполнения арии Татьяны Лариной. Обожаю русскую оперу и Чайковского. Господа, давайте попросим юную мисс Линду исполнить нам что-нибудь из своего репертуара. Мисс Линда, не откажите нам. Господа, господа, давайте поаплодируем.

Со всех концов гостиной раздались аплодисменты.

— Давайте, милая мисс Линда! Мы ждём!

Раскрасневшись ещё сильнее, Линда Веллингтон подошла к фортепиано и села. Она смотрела на клавиши, слегка коснулась их руками.

— Что мне сыграть? — спросила девушка, окончательно смутившись.

— Можно что-нибудь из русского репертуара! — воскликнула черноволосая девица. Кажется, её звали Аделью на французский манер, и она сильно жеманничала и хотела поставить гостью в тупик.

— Из русского репертуара?

— Да, мы же — русские, и живём а России, наверное, Вам будет легко вспомнить какие-нибудь русские песни, ведь, Вы же наполовину англичанка.

Её руки вновь скользнули по клавишам, и полилась мелодия.

«В лунном сияньи

снег серебрится,

вдоль по дороге

троечка мчится…

Динь-динь-динь

динь-динь-динь,

колокольчик звенит,

это он, это он

о любви говорит…

Владимир вызвался аккомпанировать второй рукой, после этого все подхватили романс, и даже безучастный на первый взгляд доктор Иван Семёнович уже во всю пел, раскрасневшись.

…..Я очнулся от забытья. Передо мной стоял Владимир в форме унтер-офицера Гвардейского Измайловского Полка. Пары в зале продолжали кружиться возле ёлки, горели рождественские свечи, в воздухе чувствовался аромат нечаянной радости и сочувствия, и ещё пряников с корицею (до сих пор помню эти пряники).

— Я давно люблю Линду, — сказал Владимир.

— Но почему решил добровольно уступить ту, о которой давно грезишь?

— Линда должна сама сделать свой выбор. Она имеет право решить, с кем ей остаться.

— Неужели откажешься от борьбы? — спросил я.

— Нет, не откажусь. Однако… она не будет счастлива с гвардейцем.

— Почему? Почему ты так думаешь, Владимир?

— После убийства Столыпина пришёл приказ усилить охрану императорской семьи. Убийства повторяются… взрывы, хаос… мародёры — ведётся активная работа среди бедноты и безграмотных слоёв населения. Моя жизнь ничего не стоит, а Линда… Линда будет переживать.

— Как ты себе это представляешь? Думаешь, Линда оставит того, к кому лежит её сердце, и останется с тем, кто…

— Ты ей нравишься.

— Нравлюсь?

— Да, я заметил, как она смотрела на тебя на литературной вечеринке у м-ль Арбениной.

— Это неважно, всё неважно. Линда любит тебя, я не хочу, чтобы она страдала и жалела об упущенном счастье.

–

…Годы изменили Линду, сделали из неё цельную личность, огранили, как из алмаза получается великолепный бриллиант. Она расправила плечи, но была смирёна перед ударами судьбы, она не сдалась, она просто жила, и в этом заключалась её удивительная божественная сила. Она выбрала Владимира. Это сулило ей короткое счастье и долгое вдовство. Так ко мне попал дневник моего друга Владимира.

Оставшись наедине с собой, я открыл его и прочёл на первой странице слова, написанные рукой самого Владимира: «Жизнь и смерть — христианина».