Жизнь и смерть христианина

Дара Преображенская

Повествуется о жизни человека (Владимира), который «знал», что в прошлом воплощении он был Иисусом. Время действия – Россия, конец 19 – начало 20 века, герой прошёл все трудности своего жизненного пути, он побывал в сталинских лагерях, помогая другим и никогда не желая облегчения своей участи. Повествование ведётся от имени близкого друга Владимира Николая, в руки которого однажды попал дневник Владимира, наблюдавшего за судьбой своего друга и принимавшего в ней непосредственное участие.

Глава 4

«Откровение»

«И пришёл опять в синагогу, там был человек,

имевший иссохшую руку.

И наблюдали за Ним,

не исцелит ли он его в субботу,

чтобы обвинить Его.

Он же говорит человеку,

имевшему

иссохшую руку:

«Стань на середину».

А им говорит:

«Должно ли в субботу

добро делать

или зло делать?

Душу спасти

или погубить?»

Но они молчали.

И, воззрев на них с гневом,

скорбя об

ожесточении сердец их,

говорит тому человеку:

«Протяни руку твою».

Он протянул,

и стала рука его здорова,

как другая.

Фарисеи,

выйдя немедленно,

составили с иродианами

совещание против Него.

Но Иисус с учениками Своими

удалился к морю;

за Ним последовало множество народа из Галилеи,

Иудеи,

Иерусалима,

Идумеи и из-за Иордана,

и живущие

в окрестностях Тира и Сидона,

услышав,

что Он делал, шли к Нему

в великом множестве.

И сказал ученикам Своим,

чтобы готова была здесь для Него лодка

по причине многолюдства,

чтобы не теснили Его,

ибо многих Он исцелил так».

(Евангелие от Марка).

……

….. «Меня называли Иисусом, и странствовал я по многим землям.

Мой отец остался в Египте с моими младшими братьями, они занимались плотничеством и выполняли многое на заказ. Моя же мать Мария, возлюбленная Мария-Магдалина последовали за мной и ни разу не упрекнули меня в том, что их жизнь была полна неудобств и страданий. Мы терпели оскорбления от завидовавших нам, от высокомерных книжников и фарисеев, чтивших лишь письменные законы Старого Завета, но не верующих.

Я старался не вступать с ними в спор, я лишь говорил то, что снизошло на меня в моих Откровениях. Это была не книжная «сухая» вера, а вера живая, в чём нуждались люди.

И они потянулись ко мне, ибо никто никого не осуждал. Мы были свободны и праздновали нашу жизнь. Почему они потянулись ко мне? Они были нищими, многие из них страдали от голода, их дети умирали от инфекций, со мной они ощутили дух свободы и то, что когда-нибудь они смогут насытиться пищей земной, чтобы затем размышлять над «пищей духовной».

Многие чудеса вымышлены людьми, ибо люди обычно склонны писать то, чего никогда не было.

У нас была пища, они насыщались ею, но я никогда не превращал воду в вино. Я не оживлял Лазаря. Он не умирал, мы просто договорились с ним заранее, ибо этим недалёким людям нужны были обязательно чудеса. Они почему-то увидели во мне бога, несмотря на то, что я был обычным человеком, но в отличие от них задавался теми вопросами, о которых они даже и не помышляли. Не помышляли, ибо это были запретные темы, и книжники, первосвященники Ветхого Завета заботились о том, чтобы эти люди пребывали в вечном невежестве. Я не хотел этого, вот почему они так возненавидели меня и всегда хотели уничтожить. Из-за меня доходы в их синагогах стали меньше.

Из-за меня люди стали прозорливее, и уже не напоминали стадо смиренных овец, которых ведут на бойню. Хотя уже тогда подспудно я чувствовал, что эти книжники и фарисеи, перекрасившись в другие одежды, почти до неузнаваемости, изменят и исказят то, что я проповедовал. Но я отталкивал от себя эти мысли. Я жил настоящим, растворившись в природе этого мира. Они ненавидели меня, ибо кто я был для них? Обычным безграмотным плотником, сыном плотника, не желавшим мириться с навязанным людям учением и задающий слишком дерзкие и откровенные вопросы, ставившие их в тупик перед простыми людьми. Я был для них «костью в горле»…»

……

….Я вошёл в гробницу, а дальше случилось то, чего я не ожидал. Когда я приблизился к месту погребения, то меня начало трясти так сильно, что я едва удержался на ногах. Меня сопровождал слуга, и если б не он, я упал бы, не дойдя до места.

— Господин, господин, что с Вами?

Слуга-индиец был напуган, однако я отстранил от себя его протянутую руку.

— Спасибо, нагиб, я сам. Я должен сам пройти этот путь до конца, иначе… иначе я так и не пойму многое из того, что мне хотелось постичь.

Гробница представляла собой небольшое помещение, высеченная из мрамора с плитой, где на древне-арамейском языке было высечено имя «Исса».

Я не знал древнеарамейского, но о назначении надписи догадался. Моё сознание ясно представило себе то, что под этими мраморными плитами в земле находятся останки этого человека. До того, как прикоснуться к имени «Святой Исса», я спросил у нагиба:

— Здесь действительно погребён Исса?

— Да, господин. До сих пор сохранились воспоминания тех людей, которые знали его.

— Но как же они могли сохраниться?

— Из табличек. Люди использовали древнеарамейский и хинди.

— Где же эти таблички?

— Они….они хранятся в семьях потомков тех людей, которые жили здесь более 2 тыс. лет назад.

— И ты видел эти таблички?

Нагиб кивнул:

— Видел. Одна из них написала на хинди, и в ней говорится о том, что Исса был очень скромным человеком, который жил в селении, и был очень скромен в своих потребностях.

Я протянул руку, чтобы коснуться одной из плит. Дальше я ничего не мог вспомнить, но мама рассказывала, что я потерял сознание, двое слуг вынесли меня из гробницы. Я помню только, что провалился в какой-то очень длинный тоннель, а затем было столько много света, что мне пришлось закрыть глаза, ибо мне было больно смотреть. Все решили, что у меня произошёл нервный срыв от перенапряжения последних дней. Меня перенесли в дом к старосте, который вышел поприветствовать нас. Мама отправила слугу за доктором. В этой закрутившейся суматохе спокойной осталась лишь мадам Энн, которая тихонько подошла к княгине и прошептала ей на ухо:

— Успокойтесь, Маргарита Львовна….Ваш сын Владимир скоро вернётся в сознание. Всё будет хорошо, вот увидите.

Мама, вытерев слёзы, произнесла в ответ:

— Что……что с ним происходит?

— Ваш сын соприкоснулся со своим прошлым. Так случается.

— Случается? О чём Вы говорите, мадам Энн? Ему никогда плохо не было, и нервных припадков у Володи тоже не случалось. Он рос крепким ребёнком, обычным мальчиком, и, если бы не эта болезнь, он давно бы закончил офицерское училище и поступил бы в гвардейский корпус. Он всегда мечтал стать гвардейцем.

Я «не слышал» этих слов, не был свидетелем разговоров, происходящих между моей матерью и мадам Энн; между отцом и матерью. Всё это мне рассказали позже, когда сознание вернулось ко мне. Доктор, приехавший вскоре вместе со слугой из соседнего селения, осмотрел меня и сделал мне какой-то укол, щупал пульс и слушал моё слабое дыхание. От укола я не пришёл в сознание со слов матери, непрестанно дежурившей возле меня. В таком состоянии беспамятства я пролежал ещё на протяжении нескольких часов. Она уже начала беспокоиться, однако доктор категорически запретил встряхивать моё тело. А к вечеру, когда спала полуденная жара, я вдруг неожиданно открыл глаза и попросил стакан воды, мучимый немного жаждою.

Я заметил, как дрожали у неё руки, они были холодны, словно, лёд. Она протянула мне стакан холодной колодезной воды, и я с наслаждением выпил её. Здесь в Индии вода редко бывает холодной, но именно тогда она показалась мне такой. Я лежал на ложе в доме у старосты Харидаса Джайбура; пахло человеческим жильём. Откуда-то исходил запах жареного лука, кто-то готовил еду. Встретившись со мной взглядом, княгиня поцеловала меня:

— Владимир, я думала, что…..

— Что я никогда не проснусь?

Мама смахнула слезу со щеки, однако на том же месте образовалась новая.

— Что с тобой случилось, Владимир?

Я пожал плечами:

— Не знаю, я просто потерял сознание и больше ничего не помню.

Княгиня высморкалась в свой платок и свозь слёзы посмотрела на меня.

— Это я во всём виновата. Повезла тебя с собой к этому странному гуру. Если б я могла только предположить, что….

— Мама, успокойся, ты ни в чём не виновата.

Помню, в тот день я успокоил её, хотя и ненадолго. У меня оставалось ощущение того, что княгиня нервничала, однако старалась скрыть этот от меня. Староста оказался очень вежливым и гостеприимным человеком. В тот же вечер мы были любезно приглашены на семейный ужин.

Индийская кухня отличается очень большим количеством специй, но за два года пребывания здесь я уже привык в отличие от родителей, но деваться было некуда, наш повар, которого мы взяли с собой из Петербурга, остался в Хайдерабаде.

Отец, вытерев салфеткой рот после изрядной порции жаркого, обратился к старосте:

— Скажите, г-н Харидас, в этом селении вы живёте давно и знаете, что некоторые люди приезжают сюда, чтобы посетить гробницу?

Староста, казалось, был озадачен вопросом. Он отложил в сторону свою салфетку, выпил немного уже начавший остывать чай, затем произнёс по-английски:

— Почему Вы спрашиваете об этом, господин?

— Мой вопрос Вам показался странным?

— Возможно. А всё потому, что с посетителями гробницы ничего не происходило.

О чём он подумал тогда? Вероятно, о том, что его сын болен, и его необходимо лечить.

На следующий день утром отец хотел отправиться обратно в Россию. Мы должны были возвратиться в Петербург, однако я попросил родителей задержаться в этом селении ещё на одну ночь, соврав, что у меня отвратительное самочувствие и всему причиной являлось якобы происшествие возле гробницы.

Отец нехотя согласился, но видно было, что такое решение далось ему с трудом; он хотел, как можно скорее, возвратиться в Россию, он соскучился по всему, что его окружало, и все понимали это. Однако что-то непонятное для меня самого влекло меня к этому месту. Что-то, что не давало мне покоя.

Я хотел дождаться глубокой ночи, чтобы вновь отправиться к гробнице. Должно было произойти нечто, чего я, конечно же, не знал, но ожидал. Страх совсем не коснулся моей души, его не было, его не существовало.

Я никогда не врал, никогда никого не обманывал, несмотря на то, что довольно трудно прожить, никого не обманывая. Но это действительно было так.

На этот раз мне пришлось поступиться своими принципами. Я солгал и не испытывал при этом горечи и сожаления, хотя должен был испытывать. Должен. Собственно, почему я что-то должен? Разве у человека, пришедшего в этот мир, нет никакой свободы? Разве «там» точно такие же законы «кнута и пряника», которые существуют здесь?

Конец ознакомительного фрагмента.