Полет внутрь

Григорий Вахлис, 2017

Пациент психиатрической больницы на протяжении двух десятилетий исследует отношение сознания к непостижимому собственному «я». Не замечая разницы между больными и здоровыми, мучительно ищет ответы на вопросы, волнующие каждого человека. Книга включает также роман «Ворованный воздух».

Ошибка

— Скоро все там увидимся!

— О, сказанул! Подумать можно!

— Лично я устал от всей этой чуши, что пишут… ну, в этих…

— Нет, ты скажи, ты и вправду веришь? Возьми Владика — еще в позапрошлом… И что? Как это — увидимся?

— Я, слава богу… Ну, вы знаете: «белочка», в коме два раза! Подшился — было. Сейчас без этого лечат как-то… Так вот: у нас в башке много всего. Понятно?

— Что?

— Что мы тут сейчас стоим? А ну как давно уже где-то померли, и… это все, что вокруг, парк, и Сидор — и есть загробный мир!

— Ты с ума только не сходи — жутко как-то! Ну и сказанул! Аж морозом по коже!

— А ты вот присмотрись, гляделки открой пошире — увидишь!

— Э! Э, я говорю! Ка-нчай перекур! Заходим организовано унутр! — санитар улыбался широкой улыбкой, приплюснутый его череп походил на обросший серыми волосами панцырь черепахи. От новой, светло-голубой формы веяло миром и тишиной. Вечно запаздывающего Мирона он подбодрил легчайшим подсрачником.

— Ну, как вам нравиться? Чем не рай?

— Ай да Сидор — ангел!

Я запретила себе… И Боря, и Маргарита, и Наум Исаевич, все, кто пришли провожать нас. Я не могла это вынести. Я запретила себе думать, помнить. Я изо всех сил сжала кулаки, закрыла глаза, крепко-накрепко сомкнула веки — мне показалось, что глаза сейчас лопнут… И что-то случилось. Я онемела, потеряла чувствительность. Я видела, как они улыбаются и машут руками, как плачет Зина, но мне было уже все равно.

Когда поезд тронулся, их лица стали уплывать, я села и не могла понять, где мои руки. Я положила их на столик — они словно исчезли. Я не чувствовала рук.

Вот, — на ночь рукавчики одеваю, ортопедические. Немеют руки… Врач сказал — это от клавиатуры. Только клавиатура тут не при чем.

Сколько прошло? Сейчас, это… Двадцать восемь лет. Куда-то все подевалось. Муж умер — в позапрошлом году. Дочь в Канаде… Она очень аккуратно пишет! Вот — это внучка! А это они на Сицилии… Между прочим, именно так и надо выражаться: на Сицилии, — потому что это остров. А вы правильно говорите — в Украине… Хотя Тарас Григорьевич Шевченко писал: «Як умру то поховайте… на Вкраини мылий»… Да, я вернулась в… сюда. Там никого не осталось — одна квартира, — шучу! Сдала внаем. На здешнюю жизнь хватает… Вот, навещаю, лимоны принесла! У нас там шутили: Где вы достали лимоны?

А они чуть не на каждом дереве висят. И знаете — удивительно! Пожелтеют, потом опять зеленеют… а падают на землю, так никто не подымет, не собирают там, в магазине копейки стоит, не копейки, конечно, а шекели. Один шекель — семь гривен! Муж умер в позапрошлом… я уже говорила. Так вот я вам и говорю… Я шла по улице, и вдруг мне стало плохо. Я даже присела на скамеечку — на автобусной остановке. Смотрю — люди идут, машины едут… А я чувствую, как тяжелеют руки, просто ужас какой-то! И вижу — как они лежат на том столике в поезде, и окно, и всех…

У вас тут хорошо — медсестры такие вежливые, и врач… я, правда, сперва испугалась, как он глянул на меня! Как схватил своими глазищами, а так — ничего, голос приятный, и сам такой аккуратный, внимательный. Он меня обо всем расспросил, и тоже наблюдает как бы. Такой человек. То есть, это и правда врач. А Сидор, я хотела сказать: Пилип Оксентьевич, — это у него фамилия такая — Сидорчук, он тоже… Даже если не в приемные часы. Вообще, санитаром — это не сахар! Но я тоже стараюсь помочь — и вы знаете — просто чудо! Позавчера взялась за щетку — держу! В общем, надежда есть! А как красиво тут на территории — у меня свободный выход! Трава немятая чуть не по пояс! Позавчера зайчика видела, и представляете — не боится, сидит и смотрит…

Да, мы ехали из Бадена, муж… сидел и писал что-то в своем компьютере. А я взяла и вышла на станции…