Панацея. Художник должен быть голодным три раза в день

Владимир Черногорский

Сборник рассказов. Многие были номинированы на различные литературные конкурсы. Чтение – лучшее лекарство от хандры. Надеюсь, сумею вас в этом убедить.

Мертвый город привычкам не помеха

Скучнее исполнившихся желаний только пыльный телевизор

Классная вещь глобус. И весьма полезная: присел, поел и вновь зашагал. Хочешь по часовой, хочешь — против. Если хорошо принять на посошок, то можно и зигзагом. Золотой за щеку, талисман на шею, группу крови крупно на лоб (потеряешь, не жалко). Сапоги-скороходы истрепались, память за ними не поспевает. Не беда: малозначимое сдует, ценное врежется — хоть целиком, хоть осколком.

У мегаполисов нет лица, только чрево. С городами поменьше ситуация немногим благополучнее: хорошо, ежели где-нибудь в центре приютился старый квартал, а так — разглядеть индивидуальность возможно, пожалуй, с высоты птичьего полета. То ли дело провинция. И пусть она одинаково рябенькая, но все одно какая-нибудь конопушка да запомнится. Опять же, найти в захолустье городского сумасшедшего во сто крат проще. А кто как не эти чудаки и есть истинное лицо места, его прошлое и настоящее. Приведу лишь несколько примеров: корова, безнадежно жующая валенок из помойки напротив гостиницы «Интурист»; безумная старуха (бывшая любовница атамана Семенова), швыряющая горшки с геранью на головы офицерских жен.

Топтание глянцевого путеводителя сравнимо с лобызанием фотографий селебритиз — глубоко не забеременеешь. Посему сворачивайте с пахнущих мылом магистралей и ныряйте за пазуху, к сердцу поближе.

Впотьмах с трудом различил невысокое крыльцо. Дверь раскачивалась на невидимом сквозняке. Вошел. Кашлянул. В ответ тишина. Нащупал выключатель. Дом, видимо, был когда-то сельской школой: рядом с засиженными портретами классиков скабрезности нацарапаны, порой остроумные. Под ногами шуршат пакетики из-под чипсов и ореховая скорлупа, тянет кислым. Так и есть — забегаловка.

— Эй! Живой кто есть?

— Вторая направо. Сейчас выйду.

Физиономия мятой подушкой протиснулось откуда-то из темноты:

— Турист?

— Вроде того. Извините, что разбудил. Коньяк есть?

Пока бармен ходил за бутылкой, наведался в оставшиеся аудитории. В одной ночлежка, в другой огромная печь, в третьей — на актовый зал похожей — вместо стульев расположились надгробия. Рационально. Все в шаговой доступности: поел, отдохнул, сожгли, похоронили. «Эхма, куда занесло! Видать, перешагнул через сегодня. Вчера, да, мы тратили уйму времени на дорогу, отвлекались на мелочи, но именно они и украшают жизнь, делая непохожей на математическую формулу. Если это наше завтра, то каким будет послезавтра? На какую из классных комнат повесят замок? Или перепрофилируют? Тогда во что? В любом случае прошу бар упразднить последним. Пусть хмельная душа мается невыспавшейся и непогребенной, зато не так тоскливо».

— Давно путешествуешь, мил человек? — хозяин плеснул в щербатую чашку.

Я часто задаюсь этим вопрос и не знаю, как ответить. В минуты кажущегося покоя — сидя на глобусе — мои мысли находятся в беспрестанном движении: то я индийский магараджа, то ученый-затворник или же, просто, настенные часы. И всегда равноудален от окружающих и самого себя, на границе между любопытством и безразличием. Моя память настолько избирательна, что в ней отпечатываются лишь ощущения, оставляя за кадром имена, даты и прочие условности. Спасают привычки: рабское следование им гарантирует минимальную сохранность, экономит усилия и расширяет горизонты для новых впечатлений.

— Ваше здоровье! И повторите еще два раза.

Сел за столик. Теперь закурим: пепельница справа, зажигалка в левом нагрудном кармане.

Схематичность местечка к беседе не располагала. Рассчитался. Крутанул глобус. Adieu!

— Мы стали богаче на золотой. Не поверишь, чокнутый заходил. Пятый раз за последние тридцать лет. Заказывает одно и то же, опять меня не узнал, и я опять его обсчитал. Такой же рассеянный, как и прежде.

— Да, он совсем не изменился, — улыбнулась барменша.

Она сладко потянулась и в пятый раз за последние тридцать лет уснула, не ворочаясь.

Микро и макро в мокром обзоре о Любви земной

На фотографии и за окном мир читается конкретнее, рельефнее. Мелкие детали становятся доступнее и приобретают совсем иное значение, нежели затерявшись в бездне подобных на фоне общем, при обзоре круговом. По этой причине я не сторонник повального увлечения 3D изображений и прочих голограмм. Мое внимание рассеивается и теряется, словно голодный за дармовым столом.

Прячась за спинами кустов на крохотном островке среди бескрайних болот, скукожившись от моросящего осеннего дождика, приходишь к пониманию, насколько ты мал и ничтожен — так, едва заметное мокрое пятнышко, способное разве что огрызнуться матом да поспешным выстрелом в белый свет мелкой дробью. Унизительно для «царя природы», но, в тоже время, справедливо для «гомо сапиенс». А еще ужасно красиво, ежели отбросить страхи быть укусанным гадюкой либо утонуть, провалившись в трясину. Все закаты разные и сему подтверждение фотографии — костыли ветреной памяти. Жаль, они не могут передавать редкие и оттого всегда неожиданные звуки: шелест тростника под ондатрой, удар жирующий щуки, свист утиных крыльев, всхлип неведомой птицы… Осень, вообще, скупа на публичность и пусть не вводит в заблуждение багрянец осин, желтые пряди берез — они лишь оттеняют торжественность тишины, ее глубину и бесконечность.

Усевшись в мягкое кресло, ногами к огню, беру волшебный телефон и внимательно разглядываю снимки: то приближая, то отдаляя изображение. Теперь уж верно ничто не укроется от моего переспелого любопытства. Вот намек на бобровую хатку, а здесь тень летучий мыши на воде. Папоротник, оказывается, может стать сиреневым, трава мелированной, а собачьи глаза — еще грустнее. Как живописна выступившая на обмелевшем озере торфяная грязь! Она успела прорасти стрелками осоки, и они торчат обломками мачт с кое-где сохранившимися вантами паутины. Крик одинокой чайки расчертил хныкающее небо рукою шаловливого первоклашки. По весне их было много (оно и понятно — зарождение Любви), а нынче она осталась одна и мечется в поисках простылого вчера. Символично…

Да мало ли что еще удастся разглядеть, если не прятать в воротник глаза и иметь на то «высокое разрешение» не только в техническом понимании данного словосочетания. Истинна непременно откроется, будь вы на этой Земле не турист, а «местовой», как принято говорить у охотников и натуралистов.

Какое все вышесказанное имеет отношение к Любви между полами? Отвечу: прямое. Хочу, всматриваюсь, хочу — отложил.