Арфио. Все или ничего…

Владимир Савич

Несмотря ни на что заполучить старинный манускрипт Магдалины, передающий своему обладателю деньги и власть над всем миром. Именно такая задача стоит перед обычным студентом Григорием Яблонским. Бегство от КГБ, постоянная угроза жизни и разбитые сердца любимых девушек – цена за находку. Но стоит ли игра свеч?..

Картина седьмая

Григорий пошел к арке, — «А вдруг она ушла, — испуганно подумал он, — пропали мои десять рублей».

К счастью для десяти рублей объект оставался на том же месте, где его оставил

Григорий.

— Вы в порядке? — Участливо поинтересовался, подойдя к девушке, «герой-освободитель».

— Я да, а вы?

— Правая кисть. — Яблонский болезненно скривил рот. — Сильно болит. Кстати у вас бинта не найдется?

— Ой у вас идет кровь? Покажите.

— Да, нет, крови нет, но от удара о его противное лицо моя кисть сильно разболелась. Хорошо бы ее перебинтовать.

— С собой, к сожалению, бинта нет, а вот дома есть. Пойдемте ко мне домой. Я вам сделаю перевязку.

— А вы умеете?

— Конечно. У нас в институте кафедра военная есть. Мы там врачебное дело изучаем. На случай войны. Ну, вы же понимаете. — Девушка улыбнулась.

— Понимаю. Если завтра… — пропел Яблонский и засмеялся. — Меня, кстати, (Григорий решил взять себе ректорское имя) Дмитрием зовут.

— А меня Катя. Ну, так что — пошли ко мне делать перевязку?

— Да неудобно как-то, — заартачился спаситель. — Там ваши родители. Начнутся расспросы, а когда они узнают, как мы познакомились… ну, то есть, что на вас напал хулиган. Они ведь определенно расстроятся. А мне никого не хочется огорчать.

— А бандит прав. — Засмеялась Катя.

— В каком смысле?

— В том, что вы настоящий Робин Гуд! Пошли, Робин Гуд, вы никого не обидите.

— Почему? У вас, что нет родителей?

— Есть, но папа уже давно с нами не живет, а мама возвращается поздно. Пошли!

— Если так, то можно и пойти.

Молодые люди направились к подъезду.

— На какой? — спросил «лжеДмитрий», поднося палец к кнопке лифта.

— Шестой.

Лифт, натужно скрипя тросами, стал медленно нехотя (точно зная, кого он везет)

подниматься вверх. Наконец остановился. Неторопливо, как будто не желая выпускать Григория, раскрыл створки. Катя вышла из кабины и остановилась возле двери с надписью «Профессор Вышнепольская Т. А.».

«Все верно. — Отметил про себя Григорий. — Попал в десятку».

Катя достала из сумки ключ и стала открывать дверь. То ли замок не подавался. То ли ключ не справлялся. Одним словом, дверь квартиры, как будто чувствуя, кто в нее должен войти, категорически не открывалась.

— Черт, что такое! — Выругалась девушка. — Черт…

— Не поминайте черта, да еще к ночи. — Погрозил Кате пальцем Григорий. — Лучше уповайте на Бога.

— А вы что же верующий?

— Почему нет. — Улыбнулся Яблонский. — Дайте-ка, мне ключ я попробую. Яблонский, поплевав через плечо, всунул ключ в замочную скважину.

— Вы не верующий, а суеверный. — Прокомментировала действия своего нового знакомого Катя.

— Суеверие есть первый шаг к вере. — Открывая дверь и возвращая ключ девушке, сказал Григорий. — Прошу вас.

Девушка прошла в квартиру. За ней в сумрачный коридор вошел Яблонский. По запахам и обилию книг квартира скорей напоминала публичную библиотеку, чем человеческое жилище.

— Садитесь. — Катя указала на пузатый диван, что уютно расположился, в огромной с высокими потолками и лепниной, гостиной. — А я пошла за бинтом. Он у нас, кажется, в ванной комнате, в аптечке.

Девушка вышла. Яблонский поднялся с дивана и подошел к огромному книжному шкафу. Прежде чем открыть стеклянные дверцы, он прислушался. Из ванной доносилось хлопанье дверец и скрип отодвигающихся ящиков.

Яблонский, усмехнувшись, подумал:

«Как видно в этом доме с порядком не дружат. Хотя книги стоят ровненько… Книги святое! Интеллигенция!»

Яблонский отсчитал четвертую книгу справа в первом ряду. Вытащил ее. Прислушался. В ванной заурчала вода.

«Доктор, очевидно, моет руки, — подумал Яблонский. — Готовится к процедуре. Значит, время у нас есть»

Григорий вытащил книгу и увидел во втором ряду, тот самый манускрипт, о котором говорил ему ректор.

«ЛжеДмитрий» взял в трясущиеся и вспотевшие руки «судьбоносную книгу» и подумал.

«Вот исправление судьбы! Вот она жизнь в столице! И главное, как легко. Прямо подарок! Хватай и беги за свободным распределением!

Нет, так не бывает. В этом кроется какой-то подвох. А может все-таки бывает?

Бывает! Бывает, дурак, хватай и беги! Я, может, схватил бы, если бы со мной была подменная, та, что дал мне ректор. А так нельзя! Придет ее мама, увидит, что нет книги.

Последует вопрос, кто приходил? Приходил спаситель. Какой спаситель? Ну, такой

— то, такой-то. Мама к участковому. Участковый к своим, и в числе, которых несомненно бродит Степа, стукачам и быстренько меня вычислят. Идиот, хватай! Придурок, беги!

— Нет.

— Да!

— Нет!

— Да!

Минут пять продолжался душевно — правой конфликт студента Яблонского и когда он уже почти склонился «к хватай и беги», когда он уже было решился уйти по-английски, не прощаясь, из квартиры, в ванной комнате скрипнула дверь. Щелкнул выключатель. Послышались легкие направляющиеся в зал шаги.

Григорий быстро поставил книгу на место. Закрыл шкаф. Подошел к роялю. Открыл крышку и заиграл вальс Грибоедова.

— О, да вы не просто Рубин Гуд, вы играющий Робин Гуд. И как здорово играете!

— Прямо уж здорово. — Григорий остановил мелодию. — Так, пустяки. Кстати о музыке, я заметил у вас чудная библиотека.

— О, да у мамы прекрасная библиотека. Говорят одна из лучших в столице. Хотя книги меня трогают мало.

— А что же вас трогает?

— Музыка…

— Какая? — Григорий заиграл вальс цветов Чайковского. — Такая?

— Нет, я люблю рок.

Яблонский сделал крайне удивленные глаза:

— Что вы говорите, — ЛжеДмитрий виртуозно сыграл джазовый риф, — Неужели?

— А, что в этом удивительного? А ну да невзрачная мымра, вы хотите сказать, ей, мол, если и слушать так только Баха.

— Зачем вы так. — Поморщился Григорий и заиграл, чуть напевая себе под нос, битловскую «Michel». — Вы вовсе не мымра. Напротив очень симпатичная девушка. Да я бы мымру и не спасал…

— Ах, вот как! Мымры значит по-вашему не достойны защиты? А еще говорите, что стоите на первой ступени к вере!

Яблонский понял, что прокололся и стал быстренько исправлять положение. Он встал из-за рояля и, припав на колено сказал:

— Да это я вроде комплимента. Не совсем удачного… так, что простите…

— Ах, комплимент. За него спасибо…. давайте вашу руку.

«ЛжеДмитрий» послушно протянул руку.

— Да вы садитесь на диван.

Яблонский беспрекословно выполнил распоряжение. Девушка села рядом, принялась довольно ловко бинтовать кисть.

«Сама — мымра мымрой, а пальцы прекрасные. — Длинные, изящные, цепкие, ловкие. Просто таки зависть пианистов, а не пальцы»

— Вы пианистка? — Поинтересовался (хотя прекрасно знал от Дмитрия Алексеевича, что Катя занимается на химическом факультете университета) Яблонский.

— Почему вы так решили?

— Ну, потому что у вас в квартире рояль и у вас прекрасные пальцы. Мечта пианиста!

— А это у меня от папы. Все от мамы, а пальцы от папы. Хотя я бы хотела, чтобы было наоборот. Папа у меня красавец. Я же пошла в маму такая же, как и она мымра.

Яблонский грозно нахмурил брови:

— Прекратите так себя называть. Вы никакая не мымра!

— Мымра. Мымра. Вон и веснушки у меня и угри.

— Глупости. — Решительно заявил Григорий. — Вы еще молоды. Все это пройдет, и вы еще станете писаной красавицы! Вот посмотрите!

— А вы откуда знаете, что пройдет? Вы что учитесь на косметолога? Девушка бросила Яблонскому спасительный круг.

— Да, я учусь в первом медицинском…

— Правда, — удивилась Катя, — а на вид студент физкультурного ВУЗА.

— Что, такой дебильный вид?

— Да, нет, что вы. Просто вы атлетически сложенный человек.

Ну, что пойдем на кухню пить чай? — Завязав последний узел, предложила

Екатерина.

— А почему бы и нет!

По дороге на кухню Яблонский, споткнулся, что называется, на ровном месте. Квартира явно была живым и враждебным к нему существом.

— Наберите в чайник воду. — Попросила девушка, когда они пришли на кухню. Гость взял чайник и повернул кран.

— Ой, только осторожно. Он плохо работает…

Однако было уже поздно. Из крана вырвался фонтан ледяной воды:

— Настоящий гейзер! Но ничего мы тебя сейчас укротим. — Гость нырнул под раковину. Перекрыл вентиль.

— Ну, вот и все. — сказал он, отряхивая мокрые волосы.

— Вы же весь мокрый. Как же вы в таком виде выйдите на улицу? Ведь уже вечер!

— Ничего не замерзну, — вытирая лицо, волосы, протянутым ему полотенцем, заверил девушку Яблонский. — На дворе, слава Богу, весна!

— Нет, давайте-ка снимайте рубашку, я проглажу ее утюгом.

— Годится. — согласился Григорий и выдвинул встречное предложение. — А я пока устраню неполадку. Если у вас, разумеются, найдутся инструменты?

— Да вы что! Ее никто не может устранить. Лучший слесарь района, сказал, что тут нужно делать капитальный ремонт.

— Я хоть и не лучший сантехник в районе, но кое-что умею. Так есть у вас инструменты?

— Например, какие?

— Ключи, пассатижи, отвертки…

— Кажется, что-то такое есть. Вот здесь. Катя открыла дверь в кухонном шкафу.

— Так, так. — Копаясь в ключах и гайках, бурчал себе под нос Яблонский. — Это нам не нужно… это не подходит, а вот это в самый раз.

Катя вышла из кухни, а Григорий нырнул под раковину. Заскрежетал, метал. Донеся стук молотка.

— У меня все готово, — войдя через несколько минут на кухню, сообщила Катя.

— У меня тоже, — вытирая, тряпкой руки, заверил ЛжеДмитрий. — Можете пользоваться.

— Не может быть?

— А вы попробуйте.

Катя открыла кран. Из него упругой струей полилась вода.

— Невероятно! И не поломается?

— Гарантия на сто лет!

— Вы тоже можете пользоваться. — Девушка протянула Григорию рубашку.

— Ух, ты сухая! Даже суше чем была. — Засмеялся Яблонский. — Да вы просто волшебница!

— Да нет, это вы маг! Спасибо вам…

— А что это мы с вами на вы. Может, перейдем на ты?

— Почему бы и нет. — Согласилась Катя и предложила. — А давайте — как мы выпьем с вами чая…

— Чай на брудершафт? Оригинально!

Катя, смущаясь, выдвинула альтернативный вариант:

— Ну, можно и покрепче. Вы как к этому относитесь?

— Признаться, я не почитатель крепкого, но по такому случаю… За знакомство! Наливайте! Если есть?

На столе появился пузатый запотевший графинчик водки, сухая колбаса, голландский сыр, баклажанная икра, свежий бородинский хлеб.

ЛжеДмитрий наполнил рюмки, протянул одну из них Кате, и сказал:

— За знакомство, Катя. Молодые люди выпили.

— Целоваться будем? — держа опорожненную рюмку в руке, поинтересовался

Яблонский. — Или обойдемся протокольной улыбкой?

Катя придвинула свои губы к лицу Яблонского и ответила:

— Будем, а почему нет!

«А пошлю-ка я на хер этого Дмитрий Алексеевича, — подумал, целуя девушку Яблонский, — да и действительно женюсь на ней. Она, судя по всему уже вполне готова отдать мне свою руку, сердце и квадратные метры этой огромной профессорской квартиры! Определенно женюсь. Ерунда, что она крокодил. Как там говорил ректор. Вам с ее лица воду не пить. Конечно, нет, а года через два можно развестись, да еще и метры квартирные отсудить…»

Уже покидая квартиру, Григорий произнес:

— В следующий раз, если ты позволишь, я приду с инструментами и настрою ваш рояль.

— Ты и рояли можешь настраивать! — воскликнула Катя. — Да, ты просто бесценный

кадр.

— Я не только рояль могу, — Обнимая девушку за талию, шутливо сказал Яблонский,

— настроить, но кое-что еще. Яблонский потянулся к ее губам.

— Только не это. — Запротестовала Катя. Яблонский, разумеется, отпустили бы девушку, но протест был какой — то уж очень слабый. В нем скорее угадывалось «Да», чем

«Нет»

Картина седьмая

Прошло три недели со дня знакомства. Они встречались на квартире у знакомого Яблонского — студента института кино Евгения Румянцева. Яблонский, когда-то починил ему (отвергнутую всеми специалистами) любительскую кинокамеру. И за это Румянцев брал с него за «комнату свиданий» трешку, а не пятерик, как с прочих.

— Мы совершаем с тобой непоправимые ошибки. — Сказала как-то Катя, лежа в кровати и гладя Яблонского по его густым волосам. — И должны их исправить.

Яблонский улыбнулся и спросил:

— Как же можно исправить непоправимое и, что ты вообще подразумеваешь под ошибками.

Поясни?

— То, что мы с тобой делаем.

— Мы делаем с тобой любовь, но она не ошибка, а благо, дарованное нам для понимания прекрасного.

Екатерина отреагировала на это витиеватое определение требовательным заявлением:

— Тебе нужно познакомиться с моей мамой.

— Зачем? — обалдело глядя на девушку, поинтересовался Яблонский.

— Потому что я рассказала ей о наших отношениях.

— Все? — Уточнил Яблонский.

— Все.

— Зачем?

— Потому что она моя мама.

— И что она должна знать каждый твой шаг? Ты же взрослая девушка у тебя должна быть частная жизнь и личные тайны.

— От мамы тайны? Какие от мамы могут быть тайны!? Тебе нужно с ней познакомиться!

— Но зачем?

— Как зачем? Нам ведь нужно оформить наши отношения.

— Что значит оформить?

— Пожениться.

— Ах, вот как. Через три недели знакомства жениться! Не рановато ли?

— Ты, против?

— Нет, что ты, напротив! И с мамой я твоей обязательно познакомлюсь, — заверил девушку Яблонский, а сам подумал: « С одной стороны, знакомиться с ее матерью

рискованно. Вопросы, выяснения общих знакомых и т. д. и т. п. на всем это можно и погореть, как швед под Полтавой, но с другой стороны, это расширяет мои возможности стащить книгу и остаться вне подозрения. С другой стороны, если ее хватятся, то под подозрение попаду в первую очередь я. И тут выяснится, что я никакой не Дмитрий, а впрочем, какая мне уже будет разница ЛжеДмитрий я или вещий Олег. Влез в эту кашу, так уж нужно хлебать ее до конца»

— Ты, правда, согласен познакомиться с мамой?

— Ну, разумеется, да… Ведь чего хочет дама, того же желает и Бог!

— Это кто сказал?

— Что?

— Ну, про даму и Бога. Вольтер?

— Бог его знает! — Яблонский почесал затылок. — Может и он, а может — я сам придумал.

— Тогда ты уже на полпути к великим! — Рассмеялась Катя. — Лет через надцать будут говорить, как сказал, Дмитрий… Кстати, как твоя фамилия?

Вопрос этот застал Яблонского врасплох.

«Черт подери, почему я ей раньше по фамилии не представился. Какую же теперь ей назвать?

…на ум идут все, какие-то Петров, Иванов, Сидоров. А почему собственно пошлые? Они распространенные попробуй, отыщи Дмитрия Иванова или Диму Сидорова. Жизнь потратишь — не найдешь».

— Как разве я тебе не называл свою фамилию? — Округлив глаза, спросил Яблонский.

— Нет.

— Иванов моя фамилия. Иванов!

— Что ты говоришь!? — Изумленно воскликнула девушка. — Никогда бы не подумала!

— Почему?

— Потому что ты не похож на Иванова! Я, например, думала, что твоя фамилия

Раневский или Яблонский.

Григорий вздрогнул. Он бы непременно рухнул на пол, если бы лежал не у стены:

— Почему ты так решила? — Поинтересовался он тихим голосом.

— Что?

— Что я Раевский или Яблонский?

— Просто в твоей внешности есть что-то аристократическое и ей подходят именно эти фамилии.

— А.

Григорий успокоился и перешел на дурашливый тон:

— А Ивановы, по-твоему, менее аристократичны?

— Почему менее? Вовсе нет. Хотя, по правде говоря, все знакомые мне Ивановы имели довольно простоватый вид слесарей и водопроводчиков.

— Вот видишь, я соответствую своей фамилии Иванов.

— Почему это?

— Потому что я тоже умею чинить водопроводы.

— Точно. — Рассмеялась Катя. — Сантехник, который приходил к нам чинить ванную так и не поверил, что теми инструментами, которые есть у нас дома, можно было так починить водопроводную трубу!

— Ну, вот видишь. Даже сантехник признал во мне Иванова!

Яблонский притянул Катю к себе, и они потешно потерлись кончиками свои носов.

— Ну, что ты знакомишься с моей мамой? — Вновь вернулась к теме знакомства Катя. Яблонскому это уже порядочно надоело, но он решил не менять дурашливый тон:

— Что прямо сейчас? В неглиже? Думаю, она меня не поймет! Мне нужно помыться, побриться, одеться, выпить чашечку кофе и только тогда знакомиться с твоей мамой. Кстати, мне предложили билеты в театр. Давай сходим в театр, а потом уж к твоей маме с визитом?

— Тогда уж лучше в кино.

— Почему в кино? — по-детски надул губы Григорий.

— В кинотеатрах идет новый фильм режиссера Арсеньева. Говорят, что это очередной его шедевр.

— Арсеньев. Кто такой этот Арсеньев?

— Ты меня удивляешь, Дима! Не уже ли ты не знаешь Арсеньева?

— Увы и ах, не знаю.

— Тогда мы просто обязаны пойти на этот фильм! Ты должен познакомиться с его творчеством!

— Почему должен?

— Потому что это гений кинематографа! Как говорит моя мама — «Арсеньев — наше все в области кино»

— Ну, раз так сказала твоя матушка, то мы непременно пойдем в кино, и на последний ряд, и последний сеанс!

— Почему на последний сеанс и ряд?

— Чтобы на «нашем всем» целоваться! Катя несильно ударила Яблонского в бок:

— Как тебе не совестно. Целоваться на нашем всем! Это все нужно смотреть и впитывать.

— Ну, если Катя скажет надо, Гоша ответит есть! — Попытался скаламбурить

Яблонский. — И будет впитывать!

— Какой Гоша? Причем тут Гоша?

Гоша, так в детстве называла Григория мама, стал быстренько выкручиваться из неловкой ситуации:

— Кто сказал Гоша? Какой Гоша! Где Гоша? Покажите мне его. Я хочу видеть этого человека!

Яблонский грозно зарычал и увел разговор в иную плоскость:

— Кстати ты не сказала, когда мы идем в кино и главное, главное, когда мы идем с визитом к твоей маме!?

— В кино, если ты не против, пойдем в субботу, а воскресенье к маме.

— Прекрасно! В субботу нацелуемся, а воскресенье наедимся. Ты ведь приготовишь свою фирменную тушеную утку?

— Обязательно.

— О, я обожаю!

— Меня или утку?

— Тебя, тебя моя сладенькая курочка. — Яблонский крепко обнял и привлек к себе девушку. — Ты слышишь, как твой петушок обожает свою курочку!

— Пусти. — Выскользнула из объятий девушка. — Мне больно. Пусти.

— Отпускаю, потому что не хочу делать тебе больно — раз и два, поскольку цигель —

цигель ой-лю-лю время, а оно для меня деньги.

Катя быстро оделась, подкрасила губки, припудрила носик и вышла в коридор. Вызвала лифт. Кабина стала медленно опускаться вниз.

— Погоди, — закричал в шахту лифта Григорий, — ты ведь не сказала, в какое время мы встречаемся в субботу?

— Вот ворона! — Донеслось из шахты. — В пять часов вечера.

— В пять часов у Никитских ворот. — Громко пропел Яблонский. — Пусть начнется сегодня наш вечер…

— Не в пять, а в семь.

— Почему в семь?

— В песне поется в семь часов. А мы встречаемся в пять и не у Никитских ворот, а у кинотеатра «Октябрь»

Яблонский услышал, как открылась кабина лифта, застучали каблучки, хлопнула входная дверь.

Григорий напевая, вернулся в квартиру. Принял душ. Прибрал кровать и, усевшись в кресле, стал листать журнал «Культура»

В дверях заворочался ключ. Дверь раскрылась, и в комнату вошел студент института кино Евгений Румянцев.

— Закончил свиданье? — Поинтересовался он, снимая ботинки.

— Закончил.

— Пришли бабло! — Румянцев протянул руку.

— Держи. — Григорий вытащил из кармана мятую трешку.

— Мог бы и поновее найти, — пряча купюру, буркнул Румянцев.

— Деньги как не пахнут, так и не стареют! — родил афоризм Яблонский. — Кстати, старик, хочу послушать мнение специалиста. Меня тут пригласили на фильм режиссера

Арсеньева. Я о нем никогда не слышал, но тот, кто меня пригласил, уверяет, что это наше все! Так ли это?

«От нашего все» Румянцев скривился так, словно нечаянно надкусил гнилое и одновременно червивое яблоко:

— Ну, ты даешь… ваще! Наше все! Да, у нас в совке ничего своего никогда, по определению не было, нет, и быть не может. Для того чтобы что-то создать, нужна свобода творчества, а у нас ею даже не пахнет. Этот твой Арсеньев не наше все, а всего лишь слабая отрыжка западного артхауза.

— Так можно идти или нет? — поинтересовался Григорий.

— Куда?

— Да, на его фильм!

— Конечно, можно. Ведь Арсеньев, как и прослушивания Голоса Свободы, входит в джентльменский набор советского интеллигента.

— Понятно. Сходим. — вынес решение Яблонский.

— Сходят с ума, а кинотеатр посещают. — Желчно хмыкнул Румянцев, закрывая за

Григорием дверь.

В воскресенье Григорий и Катя встретились возле «Октября» В буфете они выпили бутылку лимонада и съели по заварному пирожному.

Закончив, они спустились в фойе и после третьего звонка вошли в зал.

Медленно, словно закат, потух свет, и застрекотала точно, разбуженный сумерками, сверчок — киноустановка.

Тягучее начало фильма не пришлось по душу Григорию, но мере раскручивания сюжета менялось и восприятия фильма. Особенно тронули его умные, смелые и необычные диалоги персонажей ленты. После того как на экране появился «Конец» и фильм снят на пленке Шосткинского комбината. В зале стремительно включился свет.

Молодые люди вышли на ночную улицу:

— Ну, как тебе, фильм, Дима?

— Хороший фильм. Даже целоваться не хотелось.

— Правда.

Катя весело рассмеялась, а Яблонский подумал.

«Боже мой, послал бы я Дмитрия Алексеевича ко всем чертям, будь она хоть чуть-чуть красивее»

— Ну, пойдем?

— Пойдем.

Катя просунула свою руку под локоть Яблонскому и молодые люди, обсуждая ленту, направились к ближайшей станции метро.

Уже заходя в вагон, Катя сказала:

— Значит, завтра — мы ждем тебя с мамой в пять часов вечера?

— Разумеется. Я обязательно буду!

Поезд тронулся, унося девушку в темные запутанные лабиринты, столичного метро.