Арфио. Все или ничего…

Владимир Савич

Несмотря ни на что заполучить старинный манускрипт Магдалины, передающий своему обладателю деньги и власть над всем миром. Именно такая задача стоит перед обычным студентом Григорием Яблонским. Бегство от КГБ, постоянная угроза жизни и разбитые сердца любимых девушек – цена за находку. Но стоит ли игра свеч?..

Картина пятая

Со дня знакомства Яблонского с Катей прошел месяц, звонко-синий апрель. С

необычайно яростной грозы начался май.

Свежим, вымытым ночным ливнем, утром Григорий шел с папкой подмышкой и напевая придуманную им только что чепушенцию, вроде «…я молод, красив, здоров и счастлив чрез это безмерно» по институтскому коридору.

— О, на ловца и зверь бежит! — раздался ликующий возглас декановской секретарши:

— Это кто же у нас зверь? — приветливо улыбнулся секретарше Григорий. — Не я ли?

— Именно ты. Заходи. Заходи. Звереныш…

— В капкан. В капкан. — смеясь, поинтересовался Григорий. — На заклание!

— Какое заклание! Такого красавца как ты только на осеменение!

— И в какие такие загоны?

— В ректорский кабинет! Только что звонила ректорская секретарша Наталья

Сергеевна и в ультимативной форме потребовала тебя!

— Зачем же я ей понадобился?

— Не ей, а ректору.

— Ну, это меняет дело, по какому вопросу вызывает?

— Не сказала.

— И когда нужно зайти?

— Немедленно!

— Значит, я пошел. Пожелайте мне удачи!

— Я желаю всей душой, — неожиданно запела секретарша, — если смерти — то мгновенной, если раны — небольшой.

— Выбираю рану — засмеялся Григорий. — И иду!

— Не иду, а бегу.

— А что так?

— Говорят, зол как дьявол!

— Ну, тогда действительно нужно бежать. Бегу. Лечу. Чу-чу-чу.

Яблонский выбежал из кабинета и сменил чу-чу, на сочиненную утром песенку «Я молод, красив, здоров и счастлив… ха-ха, я счастлив», направился в кабинет Дмитрия Алексеевича.

И от этой песни институтские стены и огромные выходящие на весенний парк окна блистали счастьем. Даже обычно мрачные портреты научных мертвецов, что висели на институтских стенах, сегодня излучали если не счастье, то спокойствие, а это уже полшага от счастья!

— Я молод, здоров и…

— Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела. — споткнулось счастье Яблонского о слова, встретившегося у него на пути проректора по учебной работе. В институте за внешний вид (высокий, худой, бледный и фамилию Трансильванов) все называли его Дракулой.

— Да я сам, Константин Павлович, — ответил, улыбаясь, на предупреждение Григорий,

— кого хочешь съем.

— Ну-ну… смотри не поперхнись!

И проректор скрылся в своем кабинете.

— Хотел сломать мне кайф счастливого человека? Да, только ничего у тебя, у упыря, не получилось. Я молод, красив и счастлив чрез это безмерно!

И в подтверждения этого Яблонский перепрыгнул несколько ступеней и вихрем ворвался в приемную ректора.

— Что это вы точно на пожар? — испуганно поинтересовалась Наталья Сергеевна. — Спокойней разве нельзя?

— Но ведь мне сказали, чтобы я не шел, а бежал. Вот я и бегу!

— Бежать, но не настолько же дословно…

— У себя?

— Да.

— А чего вызывает?

— Я не в курсе.

— Говорят, зол как сама преисподняя?

— Есть немножко. У него через час совещание в Обкоме.

— Ну, за час он меня не съест.

Секретарша скользнула взглядом по Яблонскому и сказала:

— Такого как вы и за день не съешь.

— А что, таких как я здесь уже ели?

— Это мы потом обсудим, а сейчас проходите — иначе он меня за то, что я вас задерживаю, без соли слопает!

— Ну, что вы, Наталья Дмитриевна, я этого не допущу. Григорий отворил дверь и вкрадчиво поинтересовался:

— Можно, Дмитрий Алексеевич?

— А, это вы, — буркнул не вписывающийся своей хмуростью в счастливый день ректор.

— Что значит — это вы?

— Ничего это не значит. Вы давайте проходите, нечего в дверях торчать. Проходите и садитесь.

Яблонский вошел, небрежно бросил папку на стол и ногой подтянул к себе стул.

— Что это за фамильярности, молодой человек. Вы, между прочим, не в гостях у своего собутыльника, а в ректорском кабинете. Извольте соответствовать…

«И этот гад, — подумал Яблонский, — хочет мне кайф обломать. Ну, я тебе сейчас за это устрою»

— Простите. — Яблонский взял папку в руки и, придвинув стул на место, вытянулся во фронт и отчеканил — Вызывали, товарищ ректор?

— Вызывал — глухо ответил Дмитрий Алексеевич. — Вызывал!

— Я вас слушаю, товарищ ректор.

— Хватит паясничать. Товарищ. Товарищ! — блистательно передразнил его ректор. — Я вам не товарищ. Я вам руководитель. Садитесь.

— Уже сел, — Яблонский опустился на мягкий стул. — И весь во внимании!? Говорите, Дмитрий Алексеевич.

— Благодарю вас, — мрачно усмехнулся ректор, — так вот, любезный, до меня дошли слухи, что вы серьезно спутались с дочерью Татьяны Алексеевны Вышнепольской… Говорят вы, Дмитрий, так ведь вы ей назвались, собираетесь на ней жениться?

— И это новость вас так расстроила?

— Меня расстроила не новость, а отсутствие новостей, молодой человек.

— Каких таких новостей?

— Здравствуйте, пожалуйста! — ректор нервно забарабанил пальцами по столу. — Каких новостей! А таких новостей, милый мой, которых я жду от вас уже больше месяца! Как обстоят дела с вашим делом?

— Каким моим делом?

— Послушайте, Яблонский, не прикидывайтесь дурачком. Вы прекрасно знаете, о чем я вас спрашиваю. Как обстоят дела с книгой, которую я вас просил мне доставить?

— Я женюсь, как вы уже изволили заметить, Дмитрий Алексеевич…

— И что это значит?

— Да, ничего. Просто констатирую факт.

— Из которого я должен сделать вывод, что выполнять мою просьбу вы не намерены? Вы что, любезный, решили со мной поиграть? Замечательно. Но ведь я же вас предупреждал, что не я, а вы окажетесь в свинячьем положении…

— Ой, ой как страшно! — нагло усмехнулся (пришла пора отыграться за попытку сломать кайф счастья) Яблонский. — Я аж весь дрожу. Да, что вы можете мне сделать, Дмитрий Алексеевич? Ровным счетом ничего! Так что не нужно здесь устраивать инквизиционный суд. Не получится.

Григорий запел «…я молод, красив, здоров и чрез это счастлив безмерно…» в коротких паузах он рассматривал свои изящные ногти.

Ректор некоторое время недоуменно смотрел на Яблонского. Потом вскочил из-за стола и стал нервно ходить по кабинету:

— Можно только себе представить, каким будет наше общество лет этак через двадцать! О, Боже в чьи руки мы отдаем наше будущее!?

— В те, чьи воспитали!

— Мы отдаем его, — не слушая Яблонского, продолжал ректор, — в руки хамов и циников. У них же ничего святого за душой. Живут сиюминутной выгодой. Нужен Дмитрий Алексеевич — мы его используем, а нет, так мы об него и ноги вытрем. Подите прочь, негодяй! Вон из моего кабинета, мерзавец. И запомните, подлец вы этакий, Дмитрий Алексеевич человек не злопамятный, однако же, обиды помнит. И удар не только может держать, но и наносить его тоже умеет! Недаром старый боксер!

— Боксер, что вы говорите! Ну, тогда это меняет дело! Я ведь тоже занимаюсь боксом, а боксер боксеру должен помогать. Так что держите вашу книгу, Дмитрий Алексеевич, — Яблонский, улыбаясь, расстегнул папку и бросил на стол книгу. — Держите.

Как только ректор увидел книгу, то тотчас же хмурое лицо его преобразилось и приняло вид присущее получившим дозу наркоманам, дорвавшимся до жертвы маньякам и вошедшим в нирвану буддийским монахам, то есть выражение подлинного истинного счастья, которое так безуспешно ищет среднестатистический человек.

Дмитрий Алексеевич бережно, как гладят по волосам ребенка или любимую женщину, прошелся ладонью по шершавой обложке. Прислушиваясь к музыке шелеста, перевернул несколько страниц. Закрыл книгу и, приблизив ее к своему крупному носу, вдохнул в себя ее пьянящий запах.

— Она. Она. — Страстно — эротическим голосом шептал ректор. — Она. Она, моя девочка. О, Боги, наконец-то…

«Вот это торкнуло его! — Подумал Григорий. — И было бы с чего. Я пролистал несколько страниц, какая то хренотень! Какие-то азимуты. Параллели. Графики какие-то точно по удою молока. И главное непонятно, на каком языке. Как это все прочесть? А ректор от этих графиков, азимутов и тарабарского языка прямо-таки на седьмом небе от счастья! Может самому начать коллекционировать марки или там спичечные коробки и через это стать счастливым человеком? Нет! Нет! Я и без этого молод, красив, здоров и безмерно счастлив»

— О, благодарю вас, мой милый друг! — Дрожащим от волнения голосом, заговорил ректор. — Благодарю! Ох, и сделали вы меня счастливым человеком. Я бы даже сказал — архисчастливым!

Ректор перевернул еще несколько страниц, вновь втянул в себя пьянящий его запах и сказал:

— А вы, милый мой, актер. Ох, актер! Здорово разыграли старика. Зло, но здорово. А я вас все одно понимаю. Будь я на вашем месте, я бы тоже так поступил. Хотя в мое время мы такое по отношению к власти не то, что допустить, но и подумать даже не могли. Вот время было. Ай — яй, а не время! Слава Богу, что вы этого не знаете. Кошмарное было

время, скажу я вам. Не дай Бог кому еще испытать, но вот эта книжица нам в этом поможет!

— В чем?

— Как в чем? Чтобы время это никогда не повторилось.

— Каким образом?

— Это долго объяснять, мой дорогой…

— Как же… — Яблонский хотел сказать, что как же можно с помощью параллелей, азимутов, графиков и еще массой дурацких символов изменить власть, но, не захотев ломать ректору кайф, а, нахмурив лицо и запредельным, каким пугали в пионерском лагере по ночам друг друга пионеры, голосом произнес:

— А не боитесь Магдалены? Ректор весело рассмеялся:

— А здорово у вас получается! — Ректор повторил заупокойным голосом вопрос студента.

— Нет, не боюсь! Потому что это всего лишь розыгрыш, шутка, если хотите… Ну, чтобы вас немного пугнуть. Отвадить, так сказать, вас от соблазна завладеть книгой. Вы уж простите старика! И, кроме того, мы, коллекционеры, любим облечь некоторые артефакты в мистические одежды.

— Так вы не только вор, но и обманщик…

— Послушайте, дорогой мой, — зыркнул на Григория ректор, — вы забываетесь! Во-первых, не я крал, а во-вторых, — ректор сменил гневный тон на дружеский, — я расскажу вам одну историю. У моей мамы была подруга. Еще в студенческие годы попала на встречу с одним известнейшим в ту пору поэтом. Очень хотела, чтобы он подписал ей книгу, но достать не смогла. И вот на вечере увидела — лежит. Схватила и к «виновнику». И ему как на духу призналась. Так и осталось на титульнике «Книги надо красть» и подпись.

Понятно вам, свинтус вы этакий.

Дмитрий Алексеевич растрепал уложенные с утра волосы своего собеседника.

— И естественно с помощью книги ничего нельзя перевернуть в мироздании. Вот уж Гоголь уж до чего хороший писатель, но взялся писать книгу, которая, по его словам, объяснит людям все, а вышла не книга, а кучка банальностей.

— Понятно, понятно — Поправив вихры, сказал Яблонский и спросил, — Дмитрий

Алексеевич, скажите, а как насчет моего распределения?

— Да никуда от вас ваше распределение не убежит, а мы сейчас с вами по маленькой за успех грандиозного дела! Даже не грандиозного, а колоссального дела!

— Но ведь Наталья Сергеевна сказала, что у вас совещание.

— И что из того? Наше дело, Григорий, важней всех моих совещаний, уж вы мне поверьте, вместе взятых!

Вновь была раскрыта потайная дверца и вытащены оттуда лимоны, апельсины, ананасы, шоколад…

— Вот только вместо конька у меня сегодня кубинский ром. Вы как относитесь к рому, мой друг?

— Нормально!

— Вот и отлично, — ректор наполнил рюмки. — Кубинский ром, я вам доложу, отличнейшая вещь. Хотя я уверен, что Кастро со товарищами его скоро угробит. Они уже много чего угробили. Благо, что строят коммунизм! Сигары кубинские уже ни к черту! Так что пейте, пока оно еще того стоит. Пейте и рассказывайте, как вам все это удалось провернуть.

— Да что вы, Дмитрий Алексеевич, очень просто. Так просто, что даже не верится. И Яблонский рассказал Дмитрию Алексеевичу историю своего знакомства,

проникновения в квартиру и похищения книги.