Арфио. Все или ничего…

Владимир Савич

Несмотря ни на что заполучить старинный манускрипт Магдалины, передающий своему обладателю деньги и власть над всем миром. Именно такая задача стоит перед обычным студентом Григорием Яблонским. Бегство от КГБ, постоянная угроза жизни и разбитые сердца любимых девушек – цена за находку. Но стоит ли игра свеч?..

Картина вторая

Весенним слякотным утром студент выпускного курса Григорий Яблонский вошел в приемную ректора и поинтересовался:

— Могу ли я поговорить с Дмитрием Алексеевичем?

— Сейчас узнаем.

Миловидная дамочка подняла телефонную трубку.

— Дмитрий Алексеевич, с вами хочет поговорить студент Яблонский… что? да, да… Хорошо.

Наталья Сергеевна, как звали секретаршу, наманикюренным пальчиками нажала на черные телефонные попурышечки и сказала, указав на дверь:

— Проходите.

Яблонский вошел. После безликих институтских коридоров, кафедр и лабораторий кабинет ректора представлялся оазисом интеллектуализма: массивный письменный стол, кожаное кресло, полированный стол, для приглашенных лиц, деловые стулья. Два огромных окна, задернутые легким тюлем. Великолепные книжные стеллажи с томами классиков научного коммунизма. Цветной телевизор на кокетливой тумбочке.

— Добрый день, Дмитрий Алексеевич.

— Добрый. Добрый. — Ответил, не отрываясь от бумаг дипломированный (похотливый взгляд, жгучие черные усы, густые привлекательные брови, набриолиненные волосы, длинный многообещающий нос) мачо Дмитрий Алексеевич Раевский. — Чем порадуете, огорчите старика, Григорий?

Яблонский решил не темнить и не ходить вокруг да около, а честно изложить цель своего визита:

— Дмитрий Алексеевич, я сугубо по личному вопросу…

Видите — ли, после окончания института я бы хотел остаться в столице. Ректор недоуменно взглянул на Яблонского.

— С каких таких коврижек, мой дорогой друг?

— Я отличник. Стипендиат. Участник институтской команды КВН. Призер студенческой олимпиады. Предприятие, на котором я проходил практику, готово принять меня на должность.

Ректор аккуратно сложил бумаги. Вложил их в папку. Завязал тесемочки. Забросил папку в стол и сказал:

— Ну что ж стипендиат, лауреат — это все прекрасно, если бы не одно но!

Насколько я помню, вы поступили в наш институт по направлению Гороно вашего города, и, стало быть, должны туда вернуться. И это, надо сказать, чудесный вариант.

Старинный красивый, плюс родной город, что еще может быть лучше?

— Я не люблю город, в котором родился. Это ошибка судьбы и я хочу ее исправить! Ректор весело рассмеялся.

— Милый мой! Это как-то уж очень по-мальчишески. Не люблю! Ошибка судьбы! Как-то даже, право, от вас не ожидал. Я, знаете — ли, тоже с удовольствием поменял бы это кабинетное кресло на шезлонг… на собственной вилле… у берегов лазурного океана.

Но, увы, вынужден сидеть здесь и слушать ваши причитания.

Хозяин кабинета поправил гармонирующий с серой финской тройкой галстук и, поигрывая каблуком итальянского ботинка, продолжил:

— Вы, очевидно, полагаете, что только вас обманула природа, выбрав вам в качестве родного города — Тмутаракань? О, нет, мой друг, таких как вы, у меня в кабинете только за этот месяц уже побывала сотня человек.

— Значит, помочь мне нельзя?

— К моему великому, сожалению, увы, и ах. Кроме этого, Григорий, вы же комсомолец и насколько я помню, подали заявление о принятии вас в партию?

— Да.

— Так вот как будущий партиец вы должны быть на острие событий, а вы просите у меня снисхождения и легкой жизни в столице…

Понимаю, понимаю. — Остановил ректор пытающего что-то возразить студента. — И в столице жизнь не сахар. И здесь нужно, если еще не больше, чем в провинции, бодаться за место под солнцем…

Кроме того, дорогой мой, ведь в вашем городе вас ждет мать и, очевидно, любимая девушка.

— Нет у меня там девушки.

— Хорошо, девушки нет. Но ведь мать-то есть? Есть! И она ждет, надеется. Вот приедет сын, думает она, станет мне подмогой. Женится, осчастливит меня внучатами. Вы же ей такой сюрприз. Променял столицу на мать! Как-то, знаете ли, кощунственно! А ведь она, судя по вашему джинсовому костюму и импортным башмакам, вам помогает. Вы, что же, дорогой мой, кроме своего родного города, не любите и собственную мать?

В кабинете повисла пауза.

— Ну, что ж вы молчите? Неужели не любите? — прогнал затянувшийся интервал трагическим вскриком ректор. — Вот так так так…

— Дмитрий Алексеевич, через пару лет, я ведь мог бы забрать мать к себе. А внуки? Я

думаю, что она будет даже рада, если ее внуки родятся в столице. Как вы думаете?

Руководитель ВУЗА грустно улыбнулся и ответил:

— Думаю, что вы правы, но поверьте, Григорий, притом, что вы мне зверски симпатичны, вынужден повториться, увы и ах, я ничем не могу вам помочь. Категорически ничем. Рад бы. Ей Богу рад, но это катастрофически не в моих силах.

Ректор вышел из-за стола и, дружески обняв Григория за плечи, довел его до двери.

— Ничего, мой дорогой, все образуется. Вы еще и радоваться будете! А там глядишь, еще так сказать, соколом взлетите к небесам, и оттуда рухнете на мое место, а что — очень даже может быть. Но сегодня прошу великодушно меня извинить, не в моих силах, помочь вам. Прощайте…

Дверь закрылась.