Арфио. Все или ничего…

Владимир Савич

Несмотря ни на что заполучить старинный манускрипт Магдалины, передающий своему обладателю деньги и власть над всем миром. Именно такая задача стоит перед обычным студентом Григорием Яблонским. Бегство от КГБ, постоянная угроза жизни и разбитые сердца любимых девушек – цена за находку. Но стоит ли игра свеч?..

Картина восьмая

Назавтра с букетиком весенних цветов и тортом для чая в семь часов вечера Яблонский позвонил в дверь. Дверь легко, видимо уже привыкнув к Яблонскому, открылась. На пороге Григорий увидел знакомую (но все же интереснее, чем она была изображена на снимке, что показывал ему ректор) даму.

— Добрый день. Точнее добрый вечер. Вы, как я понимаю, Катина мама?

— Да, я Татьяна Алексеевна, мама Кати.

Хорошо поставленным, в котором слышались командные преподавательские нотки, голосом представилась женщина. — А вы Дмитрий?

— Совершенно так.

— Очень рада, — Татьяна Алексеевна, убрала из голоса командные звуки, и протянула

руку.

Яблонский поцеловал ей руку и сказал, протягивая ей торт и цветы:

— Это вам.

— Ой, спасибо! — Теперь в голосе Татьяны Алексеевны звучало только очарование. —

Ой, спасибо. Это так трогательно.

И она сунула свой нос в скромный пахнущий весной букетик.

— Скажите, куда я могу это определить? — Расстегивая куртку, спросил Яблонский.

— Вешайте вот сюда на полку. Давайте я вам помогу.

Татьяна Алексеевна бросилась, помогать Яблонскому. Вешая куртку на крючок, она неожиданно поинтересовалась.

Вопрос этот чрезвычайно удивил Яблонского. Ибо обычно при первых знакомствах спрашивают: о погоде, здоровье, и прочих пустяках.

— Катя, говорила, что вы вчера ходили с ней на новый фильм Арсеньева?

— Да.

— И как вам?

— Катя, говорила, что вы трепетно относитесь к этому режиссеру. Я слышал, вы называете его — «нашем всем».

Яблонский очаровательно улыбнулся.

— Ну, я ей задам, — погрозила пальцем в сторону кухни, Татьяна Алексеевна. — Вот только закончит свою тушеную утку.

И задам!

— А я стану на ее защиту. — Яблонский демонстративно напряг свои внушительные мышцы.

— Ну, с таким богатырем мне не справиться.

— Справитесь, ибо на самом деле я очень мягкий и послушный человек.

— Правда?

— Истинная. — Театрально потупив голову, смиренно произнес Яблонский.

— О, да вы актер! Тогда скажите мне как актер, как вам Арсеньевский фильм? Потому что я его еще не смотрела.

— Посмею с вами не согласиться.

— В чем?

— В том, что это «наше все»

— Вот как! Почему?

— Потому что в «нашем всем» чувствуется присутствие не нашего, а западного артхауза.

— Вот как. — Татьяна Алексеевна с нескрываемым интересом взглянула на Яблонского. — Ну, что ж насчет, влияния западного кино на Арсеньева, вы, безусловно, правы. Но меня интересует и еще кое — что…

Татьяна Дмитриевна замолчала.

— Так что же вас интересует? — Вернул, даму к разговору Яблонский. — Спрашивайте, я с удовольствие вам отвечу.

Татьяна Алексеевна заговорила, поглядывая в направлении кухни, страстным полушепотом:

— Скажите, Дмитрий у вас с Катей — серьезно. Ваши отношения с ней, я имею в виду?

— Я…

Татьяна Алексеевна не дала Яблонскому высказаться.

— Она, так много мне о вас рассказывала и с таким упоением. Мне, кажется, что она вас очень, очень, до умопомраченья любит. Понимаете — любит!

Татьяна Алексеевна замолчала и вновь страстным полушепотом продолжила:

— Меня это беспокоит. Не перебивайте меня. — Заметив, что Яблонский хочет что-то возразить. — Не перебивайте. У меня не так много времени. Так вот меня это беспокоит. Я поясню. Вы красивый молодой человек, а она, скажем так, далеко не красавица. Вы поиграете с ней и бросите, а у нее больное сердце. Врожденный порок.

«Вот это номер. — Изумился Яблонский — Этого нам только не хватало»

— Ваш обман может убить ее, а вместе с ней и меня. Ведь она единственный родной мне человек. Скажите, ваши чувства к Кате такие же искренние, как и ее к вам? Вы любите ее? Скажите мне честно!? Потому что, если вы просто хотите поиграть с моей дочерью, то уходите прямо сейчас. Потому что потом будет поздно…

Яблонский стоял и, хлопая глазами, слушал жаркий полушепот Катиной матери. Его коробило, этот просительный тон, направленный к незнакомому, впервые увиденному человеку. Раздражал ее выпытывающий взгляд. Во всем этом была не соответствующая этой умной, образованной женщине дикость, которая присуща разве только какой-нибудь безграмотной бабе. Но, с другой стороны, она мать. Она заботится не только о ней, но и о себе. Ведь она сказала, что она без нее умрет, а разве с такой должностью, положением в обществе, квартирой и шикарной библиотекой охота умирать — нет!

— Если же у вас серьезные намерения, то пообещайте мне прямо сейчас и здесь, что никогда не бросите ее. Пообещайте и все, что я имею в своей жизни, все это будет вашим с Катей. Я оставлю вам эту квартиру, машину, дачу у меня прекрасная библиотека.

«Вот это уже интересно, — улыбнулся в душе Яблонский. — Библиотека это то, что нам нужно»

— Мне ничего не нужно. Мне только надо, чтобы моя дочь была счастлива. Понимаете?

— Понимаю.

— Вы обещаете, что сделаете ее счастливой. Вы обещаете мне это?

— Я всегда думал, что счастье — категория абстрактная. — улыбнулся Григорий.

— Счастье — это категория человеческих отношений! Так вы обещаете мне сделать ее счастливой.

— Об…

Яблонский не договорил, поскольку из кухни вышла Катя:

— А о чем это вы здесь шушукаетесь?

— Да, вот я говорю, чтобы, Дмитрий, не снимал обувь, а он упирается. — Татьяна Алексеевна вернулась к бойкой речи, в которой легко угадывался преподаватель университета. — Вот я ему и подбираю тапочки. Ну, как попробуйте вот эти?

Татьяна Алексеевна вытащила из полки вельветовые тапочки.

— Может быть, эти подойдут?

«Вот конспиратор. Как она ловко выкрутилась» Подумал Яблонский, натягивая на ногу тапочек.

— Вы знаете, самый раз! — Радостно воскликнул Григорий. — Как будто на меня шились!

— Ну, замечательно. Кстати, я даже не знаю, откуда они взялись. Я их впервые вижу! Прямо мистика, какая-то.

— Мама у тебя всегда и во всем мистика. Как только тебя доверили научный атеизм!?

— Мистицизм, — ответила, направляясь на кухню, Татьяна Алексеевна, — не имеет ничего общего с религией.

— Да, а вот Дмитрий, говорит, что мистицизм это первый шаг к религии.

— Шаг, да, но не религия! — Преподавательским тоном, ответила на это замечание

Татьяна Алексеевна и скрылась на кухне.

Оттуда донеся звон бокалов, вилок и ножей.

— Ну, здравствуй, это я. — Пропел строчку из песни, Яблонский. — Правильно я пою?

— Что значит правильно?

— Ну, не путаю слова. Как в прошлый раз… в пять часов у Никитских ворот?

— Нет, — Катя припала головой к груди Яблонского, — Не путаешь.

— Ну, вот и отлично, — Яблонский подул на причудливый завиток Катиных волос. — Поцелуемся?

— Неудобно. Мама дома.

— У тебя мировая мама! — Фразой из кинохита ответил Яблонский.

— Ну, только если так. — Улыбнулась Катя и привстав на цыпочки, подставила

Яблонскому свои, чуть тронутые неяркой помадой, губы.

— Ну, целуй. Я обожаю с тобой целоваться!

Молодые люди слились в страстном поцелуе. Через два дня Яблонский явился в квартиру с фальшивкой, которую и поставил на место оригинала.

Вот такая вкратце история. — Поставил точку в своем рассказе Яблонский.

— История не сказать, что впечатляющая. — Произнес, зевнув, ректор. — И явно не достойная пера…

— Но триппера?

— Не пошлите, — поморщился Дмитрий Алексеевич, — дорогой мой, это вам не к лицу.

— Не буду, Дмитрий Алексеевич, вот получу свободное распределение и не буду! Кстати, как обстоят с ним дела? Вы не передумали?

— Я же вам сказал, милый мой, что Дмитрий Алексеевич слово держать умеет! Вот

оно.

Институтский руководитель вытащил из стола бумагу и протянул ее Яблонскому.

— Можете устраиваться, куда вам заблагорассудится! Ректор замолчал и продолжил,

— Но я бы на вашем месте некоторое время пожил бы где — нибудь в пригороде. Ну, что бы не попадаться на глаза Кате. Ибо я слышал, что она влюблена в вас как кошка в сало))))

Зачем же травмировать, в общем — то хорошую девушку. Не так — ли? Впрочем, как хотите. Не буду вас больше задерживать. Печать поставите у Натальи Сергеевны. Всего доброго, и запомните, если вам что-то от меня потребуется, заходите без церемоний. Я вам чертовски обязан!

Дмитрий Алексеевич провел Яблонского до двери и уже на пороге протянул выпускнику несколько коричневых бумажек:

— Держите — вам. Вроде подъемных.

Григорий вышел в приемную и небрежно бросил на стол распределение:

— Наталья Сергеевна, шлепните, пожалуйста, вашу всесильную печать на сию бумагу.

— Григорий, она не моя. Она государственная.

— Правильно без нее эта бумага так и останется листком.

— А что это такое?

Наталья Сергеевна вытащила очки. Нацепила их на свой хищный тонкий нос. Прочла содержимое.

— О, поздравляю. Сейчас, сейчас мы ее шлепнем…

Секретарша подошла к бронированному (в каком еще может храниться государственная печать) сейфу. Набором цифр открыла его. Вытащила печать. Макнула ее в коробочку с чернилам. Щелк! и бумага стала государственным документом.

Яблонский аккуратно вложил документ в папку:

— Благодарю вас. — И вышел из приемной…