Времена забытых лет

Виктор Евгеньевич Бурсин, 2021

Как бы Вы поступили, если бы в одно мгновение перенеслись на четыреста лет назад, да еще и не в самое подходящее время, и в неподходящее место? Ваша память весьма смутно рисует историю, обозначая вероятность событий 50/50, а от правильного решения зависит Ваша жизнь и жизнь людей, с которыми Вас свела судьба. Пригодятся ли опыт и знания, полученные в XXI веке, в Московском государстве XVII столетия? Главным героям книги придется пройти множество испытаний, повстречаться с людьми, вошедшими в историю того времени, понять дух и нравы эпохи. Вы готовы окунуться в прошлое и представить русские северные города начала XVII века, познакомиться с их правителями, защитниками, да и просто случайными людьми? Тогда начинаем!

Глава 3. Необычная Вологда

1

С непривычки спали плохо, в голове вертелись события прошедшего дня. Разум не хотел верить в возможность случившегося, все еще оставалась надежда, что это чей-то розыгрыш. Внизу в сене копошились мыши, временами задувал ветер, единственное, что было неизменным — это звезды на небосклоне и луна в небе, они были точно такие же, как дома. Несколько раз во дворе что-то стучало, приближаясь к сеннику, поэтому приходилось включать фонари на смартфонах и всматриваться в тень, куда не проникало лунное свечение, после этого все утихало.

Когда утром, успокоившись, оба уснули, в округе истошно начали орать петухи. Судя по тому, как они откликались друг дружке с разных сторон, их здесь было много. Непривычные деревенские звуки сразу вернули наших путешественников из приятных снов про прежнюю жизнь в действительность.

— Просыпайся, Коля, — Андрей потряс товарища за плечо, — утро во всю, петухи уже не по одному разу прокукарекали. Гаврилка с женой, вон, скотину обряжают.

— Я просыпался с мыслями, что все это сон, а тут ты в сене, со своими петухами. Такое ощущение, что я дня три не ел, а моему организму необходимо горячее дробное питание.

— Ага, сейчас, подаст тебе Гаврилка на подносике кофейник с горячими круассанами. Но то, что ты не грустишь, уже хорошо.

— Да тут грустить некогда, выживать надо, Андрюша, приспосабливаться, а там, глядишь, и яму поищем, может, она в две стороны работает. А может, закончится сегодня это кино, и мы с тобой дома будем к обеду. Ладно, давай пока посмотрим, что у нас с собой есть, что можно обменять, а то мы так с голоду помрем. Деньги наши тут, похоже, не котируются. Гаврилка вчера повертел пятисотрублевку как фантик и вернул совсем не впечатленный.

Друзья начали доставать все из карманов и рюкзаков и складывать на овчине. Два складных ножа с короткими лезвиями, которыми тут не напугать даже курицу, были признаны не годными для самообороны и вполне могли пойти для продажи или обмена. Двое наручных часов: один хронометр был из разряда бюджетной Швейцарии, что, видимо, никак не возвышало его над добротной отечественной «Ракетой» с руки Николая. Документы и ключи от машины, не имеющие практического применения и дорогие для хозяина, договорились не пускать в оборот. Два смартфона, заряды на которых были от 70 до 75%, решено было отключить для сохранения аккумуляторов. Дополнительный аккумулятор, термос, хоть и послуживший, но исправно выполняющий свою функцию, несколько пустых пакетов, баллончик со спреем от клещей и комаров, зажигалка и пачка сигарет иностранной марки с восьмью сигаретами, на пару из которых уже претендовал Гаврилка, две карамельки и обрывок блистера с тремя таблетками от головной боли. Коробок спичек, заполненный наполовину, нашелся в кармане на рукаве у Андрея.

— Коля, а твоя увесистая золотая цепь на шее? Еще неизвестно, как к ней тут отнесутся. Но золото ценится во все времена. Давай на нее тоже рассчитывать.

— Тогда давай в актив положим твои золотые коронки.

— Коронок у меня нет, а золотые фиксы в лес не надел, — улыбаясь, сказал Андрей, а вот, обручальные кольца тоже бы подошли. Да, дома, сейчас, наверное, кошмар, не знают, что и думать. Я дочку обещал сегодня в Ярославль отвезти.

Оба товарища загрустили, каждый думал о близких. В это время снизу раздался голос Гаврила:

— Ну, чего, паря, проснулись? Пошли харчеваться, да я вас на подводу-то пристрою, доедите позапутно до Вологды.

Собрав вещи и прихватив овчину, друзья спустились и пошли в избу вслед за хозяином. Дом был не новый, дальний угол заметно просел, и от этого пол имел порядочный уклон. В скромной избе стоял полумрак из-за холстов, натянутых вместо стекол и пропускающих мало света. Комната была примерно четыре на четыре метра, треть ее занимала массивная закопченная печь с лежанкой. Вдоль стен стояли длинные деревянные лавки, накрытые ткаными половиками. Возле окна расположился большой стол из грубо обработанного дерева. В верхнем правом углу за полотняными занавесками виднелись иконы, и горела маленькая свечка. На лавке возле печи была разложена различная кухонная утварь, рядом на полке отдельно стояла подаренная эмалированная кружка. У печки возилась полноватая женщина в длинном сером зипуне, волосы были убраны под цветной платок. Она повернулась и с любопытством поглядела на вошедших гостей.

— Здравствуй, хозяюшка, — первым начал Андрей, — прости нас за беспокойство, мы ненадолго.

— Здрасьте, — поддержал Николай.

— Это женка моя, Авдотья, а это ль странники, про чьих я тебе сказывал, Андрей и Николай. Ну-с, седайте на лавку в красный угол.

Друзья сели на лавку под образа. Авдотья накрыла стол новой чистой льняной скатертью, принесла кувшин с парным молоком, деревянную миску с несколькими яйцами, миску с кусками ржаного хлеба, крынку со сметаной, две деревянные ложки и две крынки под молоко. С голодухи все выглядело очень аппетитно. Гости торопливо начали завтракать, а хозяева с любопытством на них поглядывали.

— А скажи-ка, Николай, чаво вам в Вологде-то надобно? Времена ведь сейчас лихие, того и гляди не разберутся — прибьют, везде лазутчиков ищут. Я и сам вчерась вас за их принял.

— Весть у меня для воеводы вашего, очень важная, какая не скажу, то дело государево, — уплетая очередной кусок хлеба со сметаной, ответил Николай.

— Вона как, ну, тогдысь понятно все, — раздумывая промолвил хозяин.

— То, что могут не разобраться, это ты точно, Гаврил, подметил, бумаги-то наши все у лихих людей теперь, да и одежда у нас заморская, как ты назвал, малохольная, — улыбнулся Андрей.

— Дык я не обиды ради. А с одеженкой туго, уж больно наша простетска для тебя, в такой к воеводе точно не пустют.

— Гаврил, а чьи там черные одежды висят на улице, сушатся? — спросил Николай.

— Этак рясы монастырские, батюшка велел Авдотье настирать к завтра.

— Дай нам их до Вологды доехать, мы до воеводы доберемся, а потом обратно отдадим, — продолжал Николай.

— А берите, чаво хорошим людям не жалко. Авдотья, принеси-ко со двора.

Авдотья неодобряюще посмотрела на мужа и вышла из избы.

— Ругаться будет? — спросил Андрей.

— На то она и баба, чтоб ругаться. Сбрехнет, что течением реки унесло, своим ходом в Вологду отправились, — засмеялся Гаврил.

Гости тоже засмеялись, а Андрей даже похлопал хозяина по плечу.

— Рад я, Гаврил, что свиделись мы с тобой, и мужик ты настоящий, вот тебе штука такая в подарок, называется «термос». Тоже заморская и очень дорогая, — сказал Андрей, доставая подарок из рюкзака.

— Ты сейчас все наши заначки передаришь, а завтра мы с тобой сами в холопы пойдем ради еды. Будь порасчетливее, Андрюша, — наклоняясь, негромко произнес Николай.

Андрей вкратце пояснил Гаврилу принципы работы термоса, чем очень удивил того. Тем временем вернулась Авдотья и принесла рясы. Мужчины надели их поверх своей одежды, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Авдотья перекрестилась и вышла из избы.

— А кресты где на цепях? — полушутливо спросил Андрей.

— Наперсных крестов обычные священнослужители сейчас не носят, их начнут надевать только при Николае II, — негромко пояснил товарищу Николай.

— Тем лучше, а то пришлось бы цепь твою отливать в кресты.

Рясы скрыли одежду, обувь еле виднелась из-под подола, рюкзаки на плечи надевать не стали.

— Скажи, Гаврил, а стекол в окна избы у вас никто еще не ставит? — спросил Николай.

— Стекляшки ставят в очень богатых домах Вологды. У нас в деревне либо промасленный льняной холст, иль рыбий пузырь, но он быстро рвется, хотя свету от него поболее. Волосы у вас острижены, паря, совсем не как у монахов, найду вам чавой-нибудь, — с этими словами Гаврилка выволок из сундука две серые войлочные шапки. Гости натянули их и опять улыбнулись:

— Гаврил, а зеркало у тебя есть?

— Чегось ты, добрый человек, церковь не дает вешать, говорят, зеркала и картины — все бесовское, только образа за застенком, — и Гаврилка показал пальцем на красный угол. — Сейчас подвода покатит на монастырский двор в Вологду, вас прихватит, вы только лишнего ничего не сболтните, пошли.

Хозяин, а следом за ним и гости вышли наружу, перешли небольшой двор и пошагали вдоль домов и заборов по улице. Утро было в полном разгаре, соседние крестьяне оказались заняты во дворах и на огородах, поэтому на них никто не обращал внимания. У третьего по счету дома стояла телега с запряженной рыжей лошадью. Возле ходил мужик и грузил мешки. Выглядел он моложе, ростом был выше Гаврила, одет примерно также, вместо бороды носил усы.

— Здорово, Дорошка. В Вологду запрягаешь-то, овес повезешь? — приветливо спросил Гаврил.

— И тебе здорово жить, Гаврилка, в нее самую, — не отвлекаясь от работы, отвечал Дорофей.

— Довезешь до Вологды-то двух людей монастырских? У них важное дело до самого воеводы, из Новгорода идуть, — почтенно произнес Гаврилка.

Дорофей посмотрел на путников в рясах и сказал:

— Ну, почто не отвезти-то, льзя, если дело такое, — показал на задний край телеги, где осталось свободное место, — седайте.

Андрей с Николаем уселись на телегу, нагруженную наполовину мешками, неумело подобрав под себя подолы ряс.

— Про табачок-то забыли, — терзаясь все это время, как бы невзначай, сказал Гаврилка.

— И точно забыли, — Николай запустил руку под рясу и достал из кармана полупустую пачку, две сигареты передал Гаврилке.

Дорофей с удивлением наблюдал за странными путниками. Пожав руку Гаврилке, Николай, не выходя из образа, окрестил того, а мужичек приложился губами к рукаву рясы, при этом счастливо улыбаясь. Телега медленно тронулась и покатила вдоль улицы.

— Батюшка раздает табачок пастве, как это знакомо из наших девяностых, прям картина через века, — грустно сказал Андрей.

Подвода поравнялась с сельской церковью, и оба новоиспеченных монаха перекрестились.

— Главное крестись правильно, тремя пальцами и справа налево, а то еще в раскольничестве обвинят, — напутственно сказал Николай.

— Так, вроде, раскол в середине XVII века произошел, если я правильно помню.

— Ну, может, и так. Крестись правильно, на всякий случай.

Село кончилось, и дорога пошла по прямой среди сжатых полей и небольших березовых рощиц, пожелтевших и готовых вот-вот сбросить отживший летний наряд. Телега ехала жестко, то и дело подскакивала на попадавшихся на дороге булыжниках. Один раз их обогнал конный, не обративший на них внимания.

— Дорофей, а скажи-ка, какой по счету сегодня день? — поинтересовался Николай.

— 21 день от новолетия, завтра у сынка маво младшенького именины.

— 21 сентября 1612 года. Плохо дело, Андрюша, если все сходится, то сегодня ночью польско-литовские банды, гонимые из Москвы или откуда там, войдут в Вологду, разорят и сожгут ее. Много людей погибнет, нам нельзя там оставаться, — озабоченно сообщил свои воспоминания из курса истории Николай.

— Надо попробовать что-то сделать, может как-то изменить ход событий?

— А думаешь, мы имеем право менять ход истории? Это не приведет к каким-то глобальным переменам?

— Ход чьей истории мы можем поменять, в какое время или измерение мы попали… Та наша жизнь уже останется той, а может, она будет меняться от того, что мы с тобой тут будем делать. У меня мозг не может этого осознать, но я знаю одно — нам нужно выжить здесь и лучше жить с комфортом, насколько позволяет XVII век, — оптимистически завершил свою фразу Андрей.

Меж тем подвода с друзьями переехала небольшую речку по деревянным мосткам, за узким вытянувшимся полем показалась деревня.

— Дорофей, что это за деревня, там за полем?

— Это Непотяговская, до Вологды недалече осталось.

От Непотяговской на дорогу свернуло две телеги груженные мешками с мукой, Дорофей пристроился следом.

— Это мужики князя Волконского, повезли муку на княжий двор, — обернувшись, сказал Дорофей новообращенным монахам, — через пять верст застава и Вологда.

Теплые шапки на головах и черные рясы жадно ловили теплые лучи сентябрьского солнца, становилось жарко. Николай снял шапку и обтер сырое от пота лицо.

— Ты бы шапку-то накинул обратно, а то твоя прическа, ну, никак не этой эпохи, этакий поп расстрига.

— У расстриг обстригали бороду, а не волосы, будет тебе известно. Ходу бы прибавить, чтоб обдувало. Надо было белым духовенством прикинуться. Ну что, служитель культа, как действовать в городе будем? — спросил Николай своего товарища.

— Давай подожжем и разграбим, поляки ночью придут, а ничего уже и нет. И напишут в учебниках истории о самом большом историческом обломе.

— А ты знаешь, так раньше и было, когда враг подходил, население пряталось за крепостными стенами, а городские посады сжигались. Захватчикам доставалась выжженная земля без фуража и пропитания, поэтому долгой осады не получалось.

— Значит, пробуем пробраться к воеводе, мол, мы от князя Пожарского хотим предупредить тебя, закрывай на ночь двери. Давно не ели, подбрось немного денежек, а в подарок — заморское огниво. Главное — из Вологды вовремя убраться, и не в сторону Москвы, видимо, оттуда пойдут.

План был одобрен, несерьезность и непродуманность никого не смущала. Вдоль дороги начали появляться строения — в основном небольшие полуразвалившиеся лачуги. Дорофей предупредил, что дозорные стрельцы с середины лета проверяют все телеги, ищут лазутчиков. Однако, поравнявшись со сторожкой, «недремлющие ока воеводы» были обнаружены спящими после вчерашней попойки.

— Так и Вологду пропьют, — выругался Дорофей.

По мере приближения к городу дома становились основательнее, большинство из них — рубленные из еловых бревен. Деревянные крыши были покрыты землей, которая местами поросла травой и мхом. Во дворах стояло много скотины, копошились люди. Почти на каждой улице виднелись большие и маленькие церкви. Центральная часть города была окружена деревянной крепостной стеной с множеством каменных башен с надстройками. Она начиналась по левому берегу небольшой речки и под неправильным углом уходила вглубь. Вдоль стен виднелись остатки частокола с заостренными вверх бревнами.

— Смотри, какие глубокие рвы. А какая полноводная Золотуха, это ведь она, кажется, — удивлялся Андрей, — а, вон, Софийский собор виднеется, он, правда, не белый, и купола не блестящие, и звонница деревянная.

Оба товарища озирались по сторонам, с большим удивлением распознавали знакомые архитектурные сооружения, сильно преобразившиеся через века. Сомнений, что они покинули XXI век, больше ни у кого не осталось.

— Большинство этих домов и этих людей, получается, прекратят свое существование в ближайшие несколько дней. Мне кажется, что мы должны попытаться что-то сделать, — с грустью сказал Андрей.

— Вот Благовещенские ворота, тама идите в покои воеводы, нужные люди покажут, а мне дальше в Кирилловскую слободку в Еремине враге за реку, — сказал Дорофей и притормозил телегу.

— Ну, спасибо тебе, Дорофей, помог, поезжай с Богом, — напутствовал Николай, слезая с телеги, — и еще, не задерживайся сегодня в Вологде, береги семью.

Через ворота медленно тянулась вереница из телег с разнообразной поклажей. Порой в мешках кудахтало и даже хрюкало. Все это не вызывало ни малейшего удивления. Проверяющих в воротах не было.

— Теперь понятно, как в город зайдут банды разбойников.

— Думаешь, хрюкая в мешках по двое, этакий вологодский троянский конь, — пошутил Андрей, — смотри прямо, похоже, это кабак. Давай зайдем, осмотримся, пропьем, так сказать, последнюю копейку.

— Ну, пойдем, много не нальют, но, может, что услышим, — оба друга с легкостью зашагали к заведению с покосившейся вывеской.

Отворив истерзанную дверь со следами повреждений как изнутри, так и снаружи, друзья зашли в полумрак питейного зала. В углу избы стояла большая старая наклонившаяся печь, слева располагался небольшой прилавок, по бокам и в середине находились грубые деревянные столы с лавками. Чувствовался неприятный запах браги, пота и тошноты. Несколько человек сидели за столами и громко разговаривали, один без движения лежал под столом.

— Чудесное место, пить мне уже не хочется, может, покормят чем, и то, лучше с собой взять, — остановившись на входе, произнес Николай.

— Пойдем к человеку, вон, за прилавком.

Проходя мимо крайнего стола, Николай случайно задел за локоть полусонного мужика, тот повернул голову и недовольно выругался:

— Чернецы́ питу́хи опять пришли, рясы пропивать, — он хрипло засмеялся, тряся грязной бородой.

— Не обращайте на него внимания, это Антипка, со вчерась не может отойти, — сказал работник, успевший подойти к ним из-за прилавка. — Пойдемте тудось, там почище, — и он показал на свободный стол.

— Как тебя звать-то? — спросил Николай.

— Яков Алтынев, целовальник⁵ государева питейного заведения.

Яков был высокого роста, худощавый с жиденькой бородой, волосы были разложены на пробор, поверх одежды был надет холщевый фартук, а на ногах сапоги.

— Сядайте тута, я вижу-то, вы люди неместные, незнакомые, приличные, что наливать? Есть виногорелка отменная, медовуха, пиво хмельное, все из своих винокурен.

— Нам бы, Яков, дружок, покушать чего, издалека идем, но чтоб денег хватило, — попросил Андрей.

— Так у нас не подают харчей-то, только питее хмельное, это вам в харчевню надобно.

— Ладно, Яков, давай виногорелки на копейку, уж коль мы к тебе пришли, — сказал Николай.

Яков ушел за прилавок и через пару минут появился с двумя кружками напитка:

— Извольте, лучшая виногорелка в городе.

Андрей принюхался к содержимому, пахло недоброженным алкоголем, отпил немного, по вкусу напоминало разбавленную водку плохой очистки. Но в горле приятно зажгло, и желудок наполнился теплом.

— Спасибо, брат, и верно хороша виногорелка у тебя. Как в городе, не шумят последние дни? — осторожно спросил Андрей.

Яков подсел на лавку и внимательно посмотрел на своих гостей.

— Да не боись, Яков, мы тебе табачка дадим, — Андрей кивнул Николаю и тот достал из пачки сигарету и положил на стол перед целовальником, — это хороший заморский табачок, — продолжал Андрей, — скажи, воевода шибко суровый?

— Суровый, он суровый, да только во хмелю ужо пятый день. Сказывают люди, как получил письмо из Москвы от князя Пожарского о победе над гетманом, так все и пьют-с. А по городу говорят, что казаки и литовцы к Вологде идут, и старец Галактион предсказывает великое разорение города. Воевать некому, ратных людей на Москву в помощь отправили, стрельцы тоже пьяные шатаются.

— Прав ты тут, Яков, беда идет на Вологду, и воевода ваш не чешется, — ответил Андрей.

— Да не поймешь их, государева они власть иль чья. Я тут пять годков целовальником выбираюсь. Сначала Лжедмитрию первому присягнули, потом Шуйскому. Затем этот, Тушинский вор объявился, и ему присягнули. Нащокина тута посадили — грабил, буянил. Одумались, вернули воеводу Пушкина Никиту Михайловича, Нащокину голову снесли, царю присягнули опять.

— Смутные времена на Руси, — поддержал беседу Николай. Видно было, что Яков болезненно переживал происходящее.

— Мужик простой, как копейку заимеет, так в кабак, а мы тут наливаем потом в долг. А у нас сбор питейной прибыли немалый. Если не выполним — кабацкий голова Серафим Кузьмич, из своих дает, а потом мне жалованье урезает. Вот и поим люд по полной. Такие вот порядки.

— Да, брат, долго так еще будет и закончится неизвестно когда, — подытожил Андрей.

Все это время Яков с любопытством поглядывал на лежащую сигарету.

— Да ты не думай, теперь заморский табак на мануфактурах так делают, этот конец от головешки, а этот в рот возьмешь, — пояснил Николай, понимая недоумение целовальника, — пойдем мы, Яков, спасибо тебе, держи деньгу.

— Вижу я, не черницы вы, но люди просвещенные, много знающие, — Яков говорил тихо, — тут с опричнины все друг за другом приглядывают и доносют. Федотка-то местный, как увидел вас, сразу побежал с россказнями, так что глядите по сторонам.

— Спасибо, братец, за заботу, уж услуга за услугу. Прав ваш старец Галактион, случится этой ночью в Вологде великое разорение от разбойников польских, спасайся сам и спасай свою семью, Яков, — предупредил Николай, вставая из-за стола.

— Спасибо за совет ценный, деньгу возьмите, сегодня угощения за счет хозяина.

Распрощавшись с целовальником, друзья вышли наружу.

— Самое время пойти пообедать к воеводе, — полушутя сказал Андрей.

В это время кто-то неприятно сильно толкнул в спину, от неожиданности Андрей даже закашлял. Обернувшись, монахи увидели трех крепких мужчин, одетых в одинаковые длинные зеленые кафтаны и высокие шапки. Можно было сказать, что молодцы были на подбор, одинаково подстрижены «под горшок», даже бороды имели примерно равную длину и размер. У каждого на боку красовалась изогнутая сабля, а у того, что стоял подальше, на ремне висел самопал.

— Кто такие? — грозно спросил стоявший посередине стрелец, видимо, он был за старшего в этой компании.

— Монастырские люди, идем с вестью от князя Пожарского до воеводы Одоевского, — немного смутившись и запинаясь сказал Николай.

— Двигай тудысь, — грубо произнес старший стрелец, — будет тебе воевода.

Один из стрельцов пошел впереди, двое шли сзади и подталкивали монахов в спину. Прохожие с любопытством поглядывали на происходящее, видимо, взятые под стражу монахи — не такое уж частое явление здесь.

— Куды их, Лука Фомич, к Роще поведем-то или к Ивану Иванычу? — спросил впередиидущий стрелец старшего.

— Роща уже третий день беспамятства, не будет разговора, давай к Одоевскому, пусть решает, — ответил Лука Фомич.

— Кто такой Роща, Лука Фомич? — учтиво поинтересовался Андрей.

— Наш второй воевода, Долгоруков Григорий Борисович.

2

Утром страшно болела голова после вчерашнего или позавчерашнего, сейчас уже и не вспомнить с чего началось. Письмо…, письмо… от князя Пожарского, письмо о победе над гетманом, уж теперь зададут трепки этим басурманам. Нельзя так бурно праздновать, ой, нельзя. Надо вставать. Из окон свет, новая одежда разложена, видимо, Митька приходил и уже не раз. Ощущение, что голова сейчас расколется на тысячи мелких осколков, еще пару часов….

— Митька, Митька, черт, где тебя носит!

Митька появился мгновение спустя с кувшином и вышитым полотенцем через руку.

— Не сильно соленый, как в прошлый раз? А то до вечера не мог напиться, — уже добрее спросил князь.

— Это огурчики из Никольского подворья, там знают, как тебя, князь, уважить.

Выпив треть кувшина рассола и вытерев лицо полотенцем, Иван Иванович начал медленно одеваться. Митька старался помочь, за последние восемь лет как он служит у князя, еще с Москвы, а теперь второй год в Вологде при воеводе, он уже очень хорошо знал все привычки хозяина. Одоевский (Меньшой) был из старинного княжеского рода, в молодости начинал стольником, затем был рындой⁶ при Василии Ивановиче Шуйском, ну а теперь с повышением, отправлен воеводой на два года в Вологду. Жилось в Вологде неплохо, активные события дальше Ярославля не перекатывались, торговля шла большая, сборы и налоги поступали своевременно и в достатке. Ничего, что хлеба и репа последние годы не уродились, на княжеском столе это никак не отражалось, жизнь текла размеренно и сытно. А после окончания вологодского воеводства, глядишь, и еще более хлебное место подыщут. Значит и Митьке ехать в Москву, с гордо поднятой головой возле такого именитого хозяина.

— Что слышно в городе по посадам? — с чувством некоторой легкости спросил воевода.

— Сказывают люди, нынешней ночью шалили на ярославской дороге, запалили корчму, двоих нашли зарезанными. Стрельцы хмельные по городу шатаются, устроили драку возле Успенского Собора, грязно ругались. Горожане жалуются, воевода-батюшка, слушают старца Галактиона про разорение великое, которое вот-вот должно напасть.

— Им храм в честь Знамения Божией Матери строить надо, чтоб эту беду отвести. А где я им сейчас умелых людей найду? Вон, как крепостные стены ветшают, а частоколом нашим сейчас разбойника не напужаешь, да и тот на половину сгнил. Если что-то долго ждать, оное и случится. Типун на язык твоему Галактиону! Где Истома Карташов, давно видал?

— Со вчерась с князем Григорием Борисовичем, у них и гуляют.

— Вели разыскать и привесть как в чувствах будет, и с князем мне надобно свидеться до темна, предчувствие у меня какое-то нехорошее. Завтрак подавай.

А у Митьки все уже и готово, рад услужить. Только выглянул за дверь, а там уже ждут команду прислуга и повариха. Большой дубовый стол с резными ножками — подарок из Москвы — накрыт белой скатертью с вышитыми красными и синими петухами, напоминающими хозяину о том, что это еще завтрак. На большой тарелке дымился запеченный гусь, пышный каравай, зарумянившийся несколько минут назад, в крынке — густая сметана, в другой — желтый кусок масла — гордость местных маслоделов, чуть подальше — ароматные бублики и яйца, еще хранящие тепло заботливой несушки. Но наполнял всю горницу чудесный резкий запах нового заморского напитка — кофея. Несколько кульков зерен летом Митька променял английскому купцу на пять соболей и теперь потихоньку баловал себя рано утром, пока князь спит. Оглядев зорко стол, Митька отодвинул стул, чтобы Одоевскому удобнее было сесть. Завтрак ожидался быть долгим, поэтому Митька пододвинулся к окну и одним глазом следил за тем, что происходит на улице.

Среди праздношатающихся людей слуга заметил троих стрельцов, сопровождающих двух чернецов. Видимо, вся эта толпа направлялась к городской тюрьме.

Странное дело, стрельцы не протрезвели с ночи что ли, монахов прихватили на улице, будет опять неприятный разговор с архиепископом Сильвестром, как в прошлый раз, подумал про себя Митька. Надо разобраться, пока беды не случилось. Подозвал к себе Ерошку, работающего на кухне, наказав внимательно следить за князем. Сам, схватившись за живот и театрально охая, вышел из горницы. Двумя прыжками спустившись с крыльца, пошагал к дому у восточной стены, где располагалась тюрьма.

Казенная изба была старая, без окон, плохо проконопаченная мхом. Кое-где между бревнами зияли щели, образовавшиеся ввиду совместной работы арестантов с одной стороны и хозяйственных стрижей с другой. Крыша местами провалилась, но дверь и засов содержались почти в идеальном состоянии. Вход был свободен, в карауле никого не было. Митька приоткрыл дверь и лицом к лицу столкнулся со старшим стрельцом. Оба от неожиданности вздрогнули и отступили на шаг назад.

— Ты что ли, Лука Фомич? — вглядываясь в полумрак, спросил Митька, приоткрывая пошире дверь, чтобы дневной свет позволил увидеть, что происходит внутри.

— А кого тебе тута надо, князь что велел? — без уважения спросил стрелец.

— Велел Иван Иваныч, разузнать, чьи такие чернецы, коих ты привел сюды, а то опять придется перед Сильвестром ответ держать.

— Князь велел, или ты опять суешь свой нос куда не надобно? — поглядев парню в глаза, спросил Лука Фомич.

Выдержав взгляд, Митька уверенно ответил:

— А ты поди сам у него спроси.

Сделав вид, что он поверил услышанному, стрелец посторонился, чтобы Митька зашел вовнутрь.

— Схватили их у кабака Серафима Кузьмича, Федотка-питуха донес, говор, мол, у них какой-то немчурный, с целовальником непонятные слова говаривали. Сейчас пойду Якова порасспрошу об них.

— Погодь ходить, небольшого ума твой Федотка, а спьяну и черти могут пригрезиться. Сам-то, что о них думаешь?

— Кажись наши, а кажись и не наши. Говор, дак, точно не наш, и на чернецов не похожи, портки у них странные, да и обутки на ногах — я такой не видывал ранее. Один старый, больше молчит, второй помоложе, акий щекарь⁷. Все про князя выспрашивали, мол, важная весть для него. А я думаю, пущай посидят у нас пару деньков, а потом расспрошу, как надо и как умею, — улыбнулся стрелец, обнажив на половину беззубый рот.

— Знаю, как умеешь, Лука Фомич. По весне нонче, когда монастырских прихватил и заставил их двор убирать, пока архиепископ их не заприметил.

— Пить надо меньше божьим людям, тогда и в образе человеческом по улице ходить будут, а не в портках грязных на четырех ногах и сеном во рту, — вспомнив веселую картину, засмеялся стрелец, — пошли, отведу, сам посмотришь на этих.

В помещении тюрьмы было затхло и сумрачно. Митька взял жирник⁸ и, осторожно ступая по земляному полу, пошел за стрельцом. Большинство дверей были открыты, но мутный свет от жирника не мог осветить дальше вытянутой руки. Неприятное чувство охватило Митьку. Все-таки зловещее место, не зря в народе полно разговоров, что уже не единожды видели чертей, выпрыгивающих из-под крыши заполночь.

— Тут они, шныры, — тихо произнес Лука и открыл внушительный засов самой дальней двери. Практически без шума запор отъехал, и дверь с легким скрипом открылась.

В кромешной тьме Митька увидел голубоватое свечение и два лика, озаренных небесным светом. Как будто маленькие молнии собрались в одно место в дальнем углу и мирно освещали все вокруг, разрезая мрак. Митька со стрельцом попятились назад и начали торопливо креститься. При этом парень от страха забыл, что у него в руке жирник, тот упал, и разлившееся масло загорелось на земле. Не видя ничего в темноте, несколько раз споткнувшись, Митька развернулся и, натыкаясь то тут, то там на стены, побежал к выходу. Судя по громкому дыханию и бранным словам сзади, Лука Фомич спешил следом. Распахнув с силой дверь тюрьмы, оба вылетели во двор и остановились только у крыльца съезжой избы. Митька еще раз перекрестился, перевел дыхание, ноги тряслись, шапка где-то потерялась. Бледный Лука Фомич стоял рядом и тяжело дышал. Народ начал обступать и спрашивать, что случилось, но ни тот, ни другой не могли ничего внятно сказать. В это время из дверей тюрьмы, осторожно выглядывая и жмурясь на солнце, появились два монаха. Первый, что постарше, перекрестился, второй, поглядев на товарища, повторил знамение.

Выглядели они странно, как показалось Митьке, но рогов под шапками и хвоста из-под рясы было не видно. Окружающий люд с любопытством посматривал то на чернецов, то на стрельца с Митькой. Подоспели помощники Луки Фомича, и тот уже хотел было скомандовать, чтоб вязали нехристь, но тут заговорил Митька.

— Погодь, погодь, Лука Фомич, дай-ка я с ними сначала потолкую, — и, чувствуя уважительные взгляды стрельцов, уверенными шагами двинулся к тюрьме. Остановившись в нескольких метрах от узников, Митька внимательно поглядел на лица монахов.

Да точно не черти, и лица русичей, но какие-то не северные, не наши, может, издалека пришли, размышлял парень. Он даже проникся легкой симпатией к странникам за это короткое время, а может, увиденное чудо возвысило их в его глазах.

— Откуда вы, божьи люди? — почти дружелюбно спросил Митька.

— Издалека идем к вам, — начал спотыкаясь и подбирая слова тот, что постарше, — дело у нас до вашего воеводы Иван Иваныча Одоевского, послание от самого князя Пожарского. А вы нас в тюрьму, изверги, — уже увереннее продолжал монах, — вели, мил человек, доложить князю.

Митька был слегка ошарашен, как старец распознал в нем слугу князя, может, то был божий свет в тюрьме, а не сатанинский, во всяком случае, верить в это очень хотелось.

— Будет доложено, — с достоинством ответил Митька, — погодите тут.

После этого он развернулся и подошел к старшему стрельцу.

— Ну, че там? — с истинным любопытством поинтересовался Лука Фомич.

— Пойду докладывать князю, на пригляду их, но по-доброму, — головой кивнул в сторону монахов парень.

Старший стрелец с четырьмя помощниками подошли к монахам и окружили тех неплотным полукольцом. Чернецы оглядывались и переминались с ноги на ногу. Люди, за неимением ничего интересного, начали расходиться.

Сдерживая шаг на улице, Митька двумя скачками вбежал на крыльцо, рванул дверь и чуть не столкнулся с выходившей из дома просительницей. Любопытство так и разбирало, лишь бы князь велел принять побыстрее. Перед дверью в горницу он выдохнул и сделал невозмутимое лицо, как ни в чем и не бывало.

Князь продолжал неспешный завтрак, рядом Ерошка услужливо пододвигал блюда с углов стола. Митя тихонько обогнул комнату и сзади подошел к Ерошке, склонившись, шепнул тому на ухо, что дальше сам справится. Подавая полотенце князю, как бы невзначай начал:

— Там во дворе Лука Фомич двух монахов прихватил, сказывают, что идут к тебе, Иван Иванович, с вестью от князя Пожарского.

— Что за люди, видел их? — облизывая губы, спросил князь.

— Один старик, другой помоложе, в рясах, но на чернецов, говорят, совсем не похожи.

— Лазутчики что ли? Или лихие какие?

— Да, вроде, нет. Говорят умело, не по-местному, и свет от них исходит, как от святых. — Посвящать воеводу во всю историю позорного бегства из тюрьмы он не стал. — Я, на всякий случай, велел пока их из тюрьмы выпустить, дожидаются твоего решения, воевода-батюшка. Наблюдая сзади, Митька видел, что Одоевский перестал жевать — верный признак княжеских раздумий.

— Вели сюды звать, стрельцы пусть за дверью ждут наготове, сам со мной останешься, глаз не своди, — с жесткостью в голосе проговорил воевода. — Посмотрим на твоих святых.

Митька радостный вышел из горницы и поспешил на улицу. Монахи по-прежнему топтались на крыльце тюрьмы, окруженные караульными. Подойдя к старшему стрельцу, слуга в точности передал слова воеводы и подошел к заждавшимся странникам.

— Ну, пошли что ль. Иван Иванович изволил принять прямо сейчас, я постарался, — чувствуя еще свой конфуз за бегство, сказал Митька.

— Спасибо, добрый человек, да воздастся тебе за деяния твои праведные, — ответил старший монах, проходя между расступившимися стрельцами.

Митька за спиной чувствовал неуверенную поступь монахов, поэтому время от времени поворачивался приободрить их дружеским взглядом. Подойдя к двери, учтиво пропустил вперед себя, указав рукой на горницу. Обогнал их в два шага и первым вошел в обеденную князя.

— Князь Иван Иванович Одоевский, воевода Вологодский, — почти как на приеме торжественно объявил Митька. На миг почувствовалось какое-то волнение, видимо передавшееся от монахов.

— Полно тебе Митя, не порти аппетит, — добродушно ответил князь, — проходите, люди добрые, расскажите, откуда вы к нам.

Несмотря на добродушные нотки в голосе, Иван Иванович внимательно, оценивающе глядел на гостей. Монахи вошли в горницу и встали возле дверей в нерешительности.

Слово взял старший монах:

— Мы, воевода-батюшка, издалека идем, из Новгорода. Шли сначала по московским землям, потом по ярославским, теперь у тебя. В ярославских лесах напали на нас люди лихие, все грамоты позабирали, деньги, коней, одежду, все, что с нами только и удалось унесть. Да и не монахи мы вовсе, в монашеском одеянии спокойнее в наше время ходить. А главное, князь Пожарский весть тебе важную просил передать.

Князь никак не прореагировал на эти слова, чем немало смутил гостей, те между собой недоуменно переглянулись.

— Какую весть? — как бы между делом, откусывая от жирного куска гусятины, спросил воевода.

— А ты, воевода-батюшка, накормил бы, напоил бы сперва, а то мы уже дней десять сытно не кушали, — заискивающе сказал монах, что моложе.

— А сейчас никто сытно не кушает, времена не те, — облизывая жирные пальцы ответил воевода. — Бог с вами, садитесь, чем богаты, как говорится, — он внимательно посмотрел на Митьку, что означало — будь наготове.

Гости молча присели на лавку с краю стола. Митя крикнул Федота, и тот принес миски, ложки и кружки под медовуху. Митька встал позади монахов, чтобы можно было наблюдать за ними и внимательно следить за выражением лица князя.

— Как величать вас? — поинтересовался воевода.

— Меня Никола, я торговый человек в прошлом.

— А меня Андрей, я раньше врачевал.

Гости с жадностью уплетали яйца с хлебом, закусывая луком и огурцом. Видно было, что они с аппетитом посматривали на гуся, но не решались спросить. В то же время, князь уже увлеченно следил за ними и внимательно слушал.

Николай порылся в кармане под рясой и достал непонятный блестящий предмет, умещавшийся у него в ладони.

— Спасибо тебе, князь, за угощение и приют. Прими и от нас небольшой подарок, огниво заморское, — и протянул предмет князю. Иван Иванович с любопытством покрутил в руках диковинную штуку и с растерянным видом посмотрел на гостей.

— Вот тут есть кнопка специальная, если ее нажать, то появляется огонь, — и Николай продемонстрировал работу газовой зажигалки.

Князь и Митька одновременно удивленно охнули. Иван Иванович сам попробовал прижать пальцем и даже потрогал на ощупь пламя, оно обжигало руку. Видно было, что подарок пришелся по душе воеводе.

— Так что там, князь Пожарский молвил? — теперь уже добродушно, но без особого интереса спросил Одоевский.

Поставив недопитую кружку медовухи, Николай с серьезным видом сказал:

— К Вологде двигаются отряды литовских и польских разбойников, грядет великое разорение, Вологда обречена.

— И эти туда же! Мало мне Галактиона, ну ему хоть церковь надо, а вам, что с того? — раздраженно воскликнул князь.

— Сегодня ночью все случится, князь, времени мало, надо всех под ружье ставить, кого можно. Мир и покой кончится на земле вологодской, — подхватил Андрей.

— С весны уже сказание это ходит в народе, да стоит Вологда! — стукнув по столу кулаком, грубо ответил воевода. Митька заволновался, видно было, что Одоевский разозлился. Надо было срочно разрядить обстановку, но слово взял Андрей.

— Это не пустая брехня, князь. Что сделать, чтобы ты поверил?

— Дождаться утра, как проснемся, велю выпороть вас и из Вологды прогнать. А покуда, переночуете у нас в тюрьме, Лука!… — Дверь открылась, и на пороге возник Лука Фомич с двумя стрельцами. — Этих двух верни обратно до утра, а там посмотрим. Гости встали с понурыми головами, взяли свои мешки и двинулись к выходу.

— Иван Иванович, утра уже не будет, мало кто уцелеет, можно еще успеть спастись! — в сердцах прокричал Николай.

— Вот, с утра и успеем, — с ухмылкой промолвил старший стрелец, подталкивая к выходу гостей.

Митька был в полной растерянности. Так хорошо начинавшийся разговор закончился полным провалом, князь был зол и не разговорчив. При этом сам Митька почти поверил в слова этих людей и почувствовал опасность интуитивно, и эта опасность нарастала с каждой мыслью о прошедшем разговоре.

Из окна было видно, что бывших монахов повели обратно в тюрьму. Надо было что-то делать.

3

Разговор с князем не дал никакого результата, скорее даже появился отрицательный результат. В их историю Одоевский не поверил, а повода для новой встречи и беседы было не придумать. Николая с Андреем вновь отвели в тюрьму, правда, камера была просторнее и ближе к выходу.

— Единственный плюс, что удалось покушать, а если бы ты новость о конце Вологды преподнес минут на двадцать попозже, то, может быть, мы и вкусного гуся отведали бы, — натянуто пошутил Андрей.

На самом деле ситуация не сулила ничего хорошего: день клонился к концу, к встрече поляков никто не готовился, из тюрьмы так просто было не выбраться.

— Надо что-то делать, не думаю, что разбойники объявят амнистию в счет радужного приема и незакрытых дверей, — продолжал Андрей.

— Думаю, банально сгорим. Может Одоевскому все выложить, показать смартфоны, деньги, факты из истории…

— Не поверит. Эту историю надо неделю рассказывать, и то в конце в бесовщине обвинят и сожгут на костре. Да и если посмотреть напечатанный год на наших деньгах — мы из далекого прошлого. Или, может, ему еще объяснить про Григорианский календарь…

— Не вариант, понимаю. Если отвлечь и оглушить стрельца, можно затеряться в городе и выбраться за стены, двинуться к Прилуцкому монастырю, оттуда к Кириллову. Включи телефон, посмотри, сколько времени, надо не упустить момент.

Андрей активировал свой смартфон, и их лица осветились бледным синеватым свечением экрана. В это время скрипнула дверь, и в помещение из проема двери проникли бледные лучи масленого фонаря. Человек несколько раз перекрестился, послышался Митькин голос, читающий молитву скороговоркой.

— Митя, ты что ли? — спросил Андрей и выключил телефон, чтобы лучше всмотреться в темноту.

— Я, это я, как вы тут? — испуганно ответил Митька.

— Воевода любезен и гостеприимен как никто, угостил, так угостил. А ночью еще литовцы угостят. Ты один, похоже, нормальный человек тут, помоги, чем сможешь и себя убережешь, — дружески сказал Николай.

— Дак Иван Иванович добрый и справедливый воевода, ему с весны уже говорят то тут, то там, что идет великое разорение на Вологду, а тут еще и вы про то же. Вот, он и осерчал.

— Ну-ка, Митя, брат, садись и послушай, чего я тебе скажу, — начал Николай.

Митька с опаской присел на порог дверей, фонарь поставил на пол перед собой, чтобы можно было видеть лица узников.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

5

Целовальник — выборная должность человека, осуществляющего торговлю в кабаке, присягавшего не утаивать доходов и полностью передавать их государству.

Сама присяга предполагала обряд целования креста и Евангелия — отсюда и название.

6

Рында (устар.) — оруженосец или телохранитель придворной охраны московских царей.

7

Щекарь (устар., разг.) — болтливый человек.

8

Жирник (устар.) — светильник, в котором горит жир или масло.