За зеркалами 2

Вероника Орлова, 2019

Она должна была арестовать его за обвинения в жестоких убийствах, а вместо этого сама стала пленницей загадочного и влиятельного короля бездомных, связываться с которым не рискует даже полиция. Натан Дарк. Она должна ненавидеть его, а вместо этого предвкушает каждую их встречу-борьбу и ждёт её с затаённым страхом. Страхом узнать, что все это время под маской Натана Дарка скрывалось беспощадное жуткое чудовище, имеющее с ним одно на двоих лицо. В оформлении обложки использованы фотографии автора romancephotos (Jason Baca) и фотографа AY_PHOTO с сайта depositphotos.Содержит нецензурную брань.

Глава 2. Марк Арнольд. Натан

Мистер Арнольд с недовольством посмотрел на вплывшую в залу, где его принимал Дэй, горничную. Несмотря на то, что она максимально аккуратно и тихо прикрыла за собой дверь и так же неслышно поставила перед ними поднос с портсигаром, двумя пустыми бокалами и бутылкой хорошего бурбона, мужчине не понравилось это невольное вторжение в их с хозяином дома разговор.

— Присоединитесь?

Низкий голос, уверенный и твёрдый. Дэй вздёрнул бровь, кивая на бутылку, и мистер Арнольд так же коротко кивнул. Да, возможно, именно глоток-другой алкоголя поможет расслабиться, перестать ощущать это нарастающее давление в лёгких.

— Так что я не знаю, чем ещё мог бы помочь вам, — продолжил молодой человек прерванную горничной мысль, — в последний раз я видел мисс Арнольд ещё будучи в столице. У неё был ряд вопросов ко мне в связи с расследованием.

Он протянул наполненный наполовину бокал собеседнику.

— Я в курсе вашей встречи, но мне хотелось бы знать детали.

Мистер Арнольд одним глотком осушил бокал, чтобы со вспыхнувшей досадой ощутить, что тиски, сжимавшие лёгкие и горло, никуда не делись. Это бессмысленно. Всё бессмысленно, любая попытка унять тревогу и боль, да хотя бы уменьшить их, пока он, наконец, не заключит в своих объятиях дочь. Со стуком поставил на столик стакан и выдохнул, собираясь с мыслями.

— Вы должны понимать, что я имею право не раскрывать нашего со следователем разговора. И обязательно воспользуюсь этим правом.

Арнольд стиснул зубы, чтобы не сорваться, не схватить этого засранца за плечи и не вытрясти из него всё, что он мог знать о Еве. Он не готов был вести светскую беседу и терять такое драгоценное сейчас время, но Дэй уже дал ему отчётливо понять, что с ним она будет только на условиях оппонента.

— Мне плевать на ваши права, — тихо, смотря прямо в глаза Дэю, на мгновение ему даже показалось, что взгляд последнего почернел, — моя дочь бесследно пропала, и я сделаю всё, чтобы найти её.

— Я даже не сомневаюсь в этом, — он слегка склонил голову вбок, приподнимая руку с бокалом бурбона, — вопрос в

другом, мистер Арнольд. Чем конкретно я могу помочь? Ведь вы не могли заранее не подготовиться к нашему разговору, если нашли меня здесь, в этом городе.

— Несмотря на вашу скрытность, — Арнольд хмуро отметил про себя, что в кои-то веки ошибся, явно недооценив соперника с первого взгляда. Должность, ответственность и социальное положение требовали от Марка уметь определять характер человека если не с одного его слова, то хотя бы по истечении первых трёх минут общения. Увидев молодого парня, годившегося ему в сыновья, он решил, что сможет прогнуть того своим авторитетом, но до сих пор Кристофер Дэй смотрел прямо ему в глаза, давая понять, что отлично ощущает на себе попытки давления, но не собирается поддаться им.

— На которую у меня имеются свои причины.

Что означает, он не раскроет их. И Марк медленно выдыхает сквозь зубы. Осторожно, потому что резкий выдох причинит адскую боль, он знает. Как и знает то, что навряд ли выудит что-то полезное из этого разговора. Не по тому следу его отправил Томпсон. Да, объективно говоря, у Дэя были причины причинить вред Еве. Другой вопрос, стал бы он делать это, учитывая, что прямых улик против него у неё не было.

— Мне известно о том, что Ева делала запрос на получение ордера на ваше задержание.

И снова ощущение, что во взгляде Дэя тьма расползается со скоростью света, он хмурится, закуривая и откидываясь на спинку дивана.

— Вам так же должно быть известно, что суд его не удовлетворил.

Да, конечно. Сукин сын вовремя объявился, его юрист делал основной упор на том, что клиент не скрывается, и у следствия не имеется весомых улик для задержания под стражу Дэя. Вопрос о том, что в этом грёбаном деле никаких конкретных улик пока не было и быть не могло, иначе убийцу давно уже опознали бы, для самого Арнольда оставался открытым.

— Послушай, парень, — Марк пружинисто поднялся со своего места, чтобы встать напротив развалившегося на диване Дэя, чтобы вернуть себе то привычное чувство превосходства, которое всегда было с ним в противостоянии с любым соперником, — мне плевать, какова твоя роль во всём этом деле с Живописцем. Потому что я верю в свою дочь и я верю в то, что она обязательно найдёт убийцу. Но тебе стоит бояться другого, — Марк слегка склонился к напрягшемуся мужчине, — не дай Бог я узнаю, что ты причастен к исчезновению Евы, — сглотнул образовавшийся ком в горле, как же тяжело снова и снова говорить это, — я убью тебя. Собственноручно.

— Только из уважения к вашей ситуации, — он даже не шевельнулся, по-прежнему глядя прямо в глаза Марку, — я сейчас не прикажу вышвырнуть вас из этого дома. Из уважения к вашим отцовским чувствам.

Арнольд склонился к нему, усмехнувшись.

— Одно из двух, парень. Либо ты беспредельно смел, либо ты беспредельно глуп. Хотя, разузнав всё о твоем положении, о твоих проектах и узнав фамилии твоих партнёров по бизнесу, которых я никак не могу отнести к идиотам, полагаю, что всё же должен быть третий вариант. Так?

Края губ дёрнулись в быстрой ухмылке, и Арнольд уверился в своей догадке.

— Что позволяет тебе разговаривать в подобном тоне со мной?

— Возможно, то, что у меня есть подозреваемый в похищении мисс Арнольд?

Сердце замерло на мгновение, а после пропустило серию быстрых коротких ударов.

— Ты говоришь похищение…так, будто знаешь, что она не просто пропала.

— Вы и сами знаете это.

— Кто? — кажется, он даже прорычал это слово, склонившись настолько низко, что теперь стоял лицом к лицу с прищурившимся Кристофером.

— Ева получала угрозы от Живописца. Мы полагаем, что от него.

— Кто вы? Кто ТЫ такой, чтобы моя дочь рассказывала тебе подобное.

— У меня есть свой информатор, мистер Арнольд. Но, — он взметнул ладонь вверх, — я не могу назвать его имя. Хоть и призываю поверить мне. А дальше, — снова пожатие плечами, — выбор за вами

И Марк едва не взревел, приготовившись ударить негодяя, и только понимание, что тогда он точно больше ничего не узнает, удержало.

— Это максимум того, что я могу вам рассказать. И это почти всё, что знаю я сам.

Дэй развёл руки в стороны, продолжая выдерживать испепеляющий взгляд Марка.

***

Марк и сам не знал, почему поверил, но поверил. Нет, конечно, он обязательно даст указания своим людям ещё раз перешерстить всю информацию о Кристофере Дэе, и они найдут всю его родню до десятого колена, хотя, насколько он уже знал, практически ни с кем из родственников молодой человек не общался с момента вступления в наследство.

Но, да, он поверил ему. Особенно в слова об угрозах Еве. Сейчас, вдали от арендуемого Дэем особняка он мог позволить себе сгорать живьём в той боли, что взорвалась в центре груди после этой фразы. Она ни слова не сказала ему. Ни намёка. Слишком самоуверенная его дочь? Но он и знал её такой. Дьявол, почему дети растут так быстро, что не успеваешь заметить, не успеваешь схватить эти границы времени и удержать, не позволяя им расширяться и отдаляться, отдалять ребенка от тебя? Как хорошо было раньше. Когда он знал всегда и точно, с кем его дочь и что именно она делает. Когда он мог закрыть её своей спиной, потому что она всегда была рядом, или обеспечить ей любую охрану. А сейчас…впрочем, ему некого больше винить. Какой бы состоявшейся и взрослой женщиной она ни была, у него были собственные рычаги для влияния на нее. Он не использовал их, предполагая, что не имеет никакого морального права. И ошибся. А теперь единственное, что ему остается — приложить все усилия, чтобы найти Еву. А заодно навестить Томпсона. Ублюдок не мог не знать об угрозах, которые приходили Еве, если уж в курсе них даже Дэй. Арнольд вдруг остановился посреди улицы, осознав, что, если Ева не подавала официального заявления о поступающих угрозах…а эта мерзавка, насколько он знал свою единственную дочь, ни за что бы не сделала этого, то о подобном мог знать очень ограниченный круг лиц. С кем могла настолько сблизиться Ева за столь непродолжительное время? Мистер Арнольд снова тяжело выдохнул. Нужно зайти в гостиницу напротив и попросить телефон. Возможно, Ева связывалась с Россом.

***

— Сюда подойди! — Рози засуетилась, услышав мой шёпот, и торопливо засеменила навстречу, — Почему они полные?

Указывая на тарелки с едой, которые стояли на подносе у ног Евы.

— Спроси у своей куколки, Натан, — Рози бросила в ее сторону неодобрительный взгляд, и если бы обладала хотя бы граммом тех колдовских способностей, о который кричала клиентам на улице, то земля, на которой лежала девушка, вспыхнула бы мгновенно, настолько яростным он был, — тоже мне цаца…уже разбила пару тарелок.

А значит, уронила еду на пол, что для голодающей нищей Роз было преступлением куда худшим, чем убийство человека.

Я посмотрел на посуду, заполненную уже испортившейся пищей. Роз специально не убирала её.

— Конечно, специально не убрала, — старуха словно мысли мои прочла, — а то решишь ещё, что эту фифу никто не кормил.

— Перестань называть так её.

Поджала губы, вздёрнув вверх подбородок, и не ответила ничего, но мы оба знаем, что, по крайней мере, при мне точно так делать не будет.

— Она отказывается от еды. Пьет только воду, и ту редко. Не разговаривает ни с кем, не отвечает на вопросы. В общем, — Роз вытерла руки о подол шерстяной юбки, — если она окочурится здесь, моей вины нет. Я могу уйти?

— Иди уже. Разворчалась.

— Доживёшь до моих лет, посмотрим, каким ты станешь.

— А у тебя, смотрю, грандиозные планы, Роз?

Она усмехнулась, стягивая с плеч тёплую шерстяную шаль:

— На вот, укрывай свою принцессу, я всё равно наверх поднимаюсь.

— Не надо. Я сам.

Вот почему этой старухе было позволено в разы больше, чем любому другому жителю катакомб. Из-за её громадного сердца, ну и ещё из-за того, что именно она, рискуя собственной жизнью, когда-то не дала мне сдохнуть от голода.

Опустился на корточки перед спавшей на широком одеяле Евой и укрыл её сверху своим тёплым пальто.

— Красивая, ты понимаешь, что ты настолько красива, что на тебя адски больно смотреть? На самом деле больно, Ева. В глазах щиплет и печёт.

Тихо, склонившись к её маленькому уху, чтобы пройтись по мочке губами, вдыхая аромат её кожи. Сколько времени она тут? А я всё ещё ощущаю тёплый тонкий запах корицы на ней. Запах, от которого прошибает насквозь. Прошибает словно от бутылки самого крепкого виски.

— Сладкая и пьянящая. Словно горячий шоколад с виски.

Опустился на колени на землю, лёг рядом, лицом к ней. Изумительная красота. Невероятно будоражащая. Она бьёт в голову, заставляя путаться мысли и каменеть член. Заставляя слышать рёв своей же крови, взметнувшейся по венам подобно пылающей живым огнём лаве.

— До дна…я буду пить тебя допьяна, Ева Арнольд.

Губами по её лбу, собирая вкус кожи, лаская пальцами кончики ресниц. Нежная. Одновременно нежная и сильная. И очередным ударом молнии в голову — она в моих руках. Вот сейчас принадлежит мне полностью и будет принадлежать всегда. Пока я не решу иначе…но, чёрт побери, уже сейчас я чувствовал себя слишком слабым, чтобы отказаться от неё когда-нибудь.

Она не проснулась, когда я обнял, прижимая к себе, чтобы уснуть. Пару часов, которые были до очередной встречи. Арнольд, наверняка, не успокоится. И Криса ещё ждёт не одна встреча с ним, если старик не решит действовать кардинальными методами. Поэтому всего пару часов, чтобы потом ехать домой к Крису. Так мало времени рядом с ней, что уже сейчас начинает выворачивать от необходимости совсем скоро выпустить её из своих объятий.

— А может, Джони был прав, малышка? Может, это и есть любовь?

И закрыть глаза, упиваясь теплом её тела. Как раз через два-три часа действие транквилизатора должно закончиться. И почему-то вспомнились слова брата о том, что он собственноручно построит самое высокое здание в городе и назовёт его именем той, которую я назову любимой. Мы любили с ним посмеяться над этим словом. Самым никчёмным в словаре.

***

Шесть лет назад

— Некоторые люди верят, что воображения как такового не существует, и всё, что мы видим во снах, на картинах художников или в кинематографе, читаем в книгах или даже слышим от детей — это воспоминания. В какой-то момент мозг фиксирует объект, иногда даже незаметно от самого человека, чтобы выдать ему этот образ в другой момент. Иногда это происходит непроизвольно, и тогда мы видим во снах людей или ситуации, о которых не вспоминали и не думали, кажется, уже долгое время. Иногда это бывает довольно кстати. Так, например, во время опасности, человек вдруг может вспомнить нечто, что спасет ему или другому жизнь, сам не подозревая, что знал о подобном. Так что я помнил тебя все эти годы, — Крис плюхнулся в обитое чёрным бархатом кресло и закинул ногу на ногу, — все те годы, что подходил к зеркалу в надежде поиграть со своим отражением, я помнил тебя, засранец ты эдакий.

— Бред, — я взял протянутую сигару, закатив глаза, когда он недовольно нахмурился. Он терпеть не мог запах табака, как, впрочем, и алкоголя. При этом сам мог напиваться до чёртиков. Правда, на это у него были свои причины, о которых он расскажет мне потом.

— Если это правда, то откуда тогда ночные кошмары с отвратительными существами с уродливыми лицами и омерзительными телами?

— Возможно, просто твое вообра…, — замялся, когда я торжествующе взмахнул рукой, — эээм, я хотел сказать, твоё сознание слегка изменило воспоминание. Эмоции и чувства при мыслях о нём. Они наложили на лицо и силуэт человека твоё отношение к нему. Вот именно оттуда и получаются кошмары.

В эти моменты он меня восхищал. Когда говорил вот с таким интересом, увлечённо, иногда прикрывая глаза, словно залезая в собственные мысли, чтобы выудить нужную. А я смотрел на него и невольно чувствовал, как замирало сердце от осознания — мой брат. Напротив сидит мой брат. Моя кровь и плоть. Тот, кто принадлежит мне ровно настолько, насколько я принадлежу ему. Это очень трудно объяснить тем людям, у кого всегда было что-то своё или кто-то свой. У меня когда-то была Мэри. Но её отняли самым жестоким образом. Отняли, потому что она не была моей в полном смысле этого слова. Я её «назначил» своей. Решил за неё и полюбил всем сердцем, как только возможно любить ребёнка. И за эту наглость меня лишили её. А Крис…Крис был моей частью. И я смотрел на него и понимал — моей самой лучшей частью. Той самой, великолепной, модернизированной версией меня. Как возможность смотреть на него и видеть себя таким, каким должен был быть я сам. Словно мы были одним человеком, но кто-то захотел посмеяться и разделил нас на двух людей, собрав в одном всё самое лучшее и отдав другому всё, что останется. И, возможно, меня это должно было раздражать. Возможно, это должно было стать причиной для множества обид и самой настоящей ненависти…но я не мог ненавидеть его.

Он очень удивлялся этому первое время. Опускался на корточки передо мной, сидящим на диване, и заглядывал в глаза.

— Ты другой, Натан, — говорил очень тихо. Крис вообще всегда говорил тихо и очень смешно, так не по-мужски, вздрагивал от неожиданных громких звуков. Потом я узнаю и причину этой его нервозности. Я буду открывать его для себя не сразу. И вместе с этим я буду любить его всё больше, начиная ненавидеть мир по-другому…начиная ненавидеть весь мир из-за него и за него.

— Такой же, как ты, можешь убедиться в зеркале.

Ни грамма реакции, словно и не слышал моих слов. Но он продолжает, и я понимаю, что ошибся.

— Нет, ты другой. Ты просто пришёл и сообщил мне, что ты мой брат. С ума сойти! Ты пришёл и сказал это так просто, словно сообщал новости из «Нью-Йорк Таймс».

— Прости, слишком долго собирался с духом и не успел приготовить более помпезное разоблачение.

— Я бы ненавидел тебя, Нат. За то, что ты отнял у меня всё. За то, что мне пришлось скитаться по улицам, пока ты в это время…, — он вдруг снова хмурится, чтобы резко встать на ноги подойти к окну, — Впрочем, теперь уже ничто не имеет значения, так ведь?

Разворачивается ко мне, уже спрятав ту боль, что вспыхнула ранее в его глазах.

— Теперь ты мой брат, и только слепой посмеет отрицать это.

Улыбнулся широко и так искренне, продолжая всматриваться в моё лицо. То, чем я любил заниматься столько лет, следя за ним. Сколько раз я приезжал сюда даже из других городов, только чтобы убедиться, что он жив и здоров. Мой брат. Да, он прав, я не злился на него.

— Ты был слишком мал, чтобы принимать решения, Крис. С таким же успехом на твоём месте мог оказаться я, и наоборот. Мы не делали этот выбор.

Он усмехнулся.

— Никогда.

–Да, никогда. Его сделали за нас. Но у меня была возможность приходить к твоему дому и любоваться той жизнью, что у тебя была. Иногда я представлял себя рядом с тобой. В такой же точно одежде и на таком же крутом велосипеде. Я, правда, не понимал твоей одержимости ими.

Позже он признается, что езда на велосипеде дарила ему иллюзию свободы. Иллюзию выбора, что он сможет уехать куда захочет и когда захочет, не имея даже цента в кармане. Пришлось, правда, его разочаровать, что свобода без цента в кармане — это тотальная зависимость от всего и от всех. Просто эту зависимость осознаёшь, только оказавшись таким «свободным».

— Я никогда не представлял себя на твоём месте.

И это была абсолютная правда. Только рядом с ним. Так, как было задумано природой. Всегда только вместе. Вдвоем. Похожие, словно в зеркале, расколотом надвое.

— Я вспомнил! — он возбуждённо шагнул мне навстречу, — Тот пацан, что периодически появлялся у нашей ограды. Тебя ещё садовник гонял постоянно. Капюшон. Ты всегда закрывал лицо и лоб аж по самые глаза шапкой или кепкой. Чёртов ты ублюдок, Натан Дарк!

— Все люди после общения со мной со временем почему — то приходят именно к этому выводу.

— Но почему? Почему ты ни разу не сделал попытки подойти ко мне? Рассказать о нашем родстве, дьявол тебя раздери!? У меня не было друзей. Настоящего — ни одного. У меня мог быть ты, а у тебя — я!

Пожал плечами, думая о том, рассказывать или нет, что я не просто пытался, а я добился разговора его матерью. С нашей матерью. Так я думал о ней тогда. Ведь не берутся же дети из воздуха. И если была мать у него, то значит, она была и у меня.

Я тщательно готовился к той встрече. Тогда я украл одну пару брюк из швейного магазина. Я долго высматривал сквозь стеклянные витрины, как аккуратный лысый старичок в круглых очках с тонкой оправой складывал в бумагу и перевязывал красивой белой ленточкой новые штаны, сшитые на заказ сыну одной толстой дамочки. И пока она расплачивалась с портным, постоянно одёргивая сына, всё пытавшегося засунуть себе в карман то большие блестящие пуговицы, то что-то ещё, я пробрался в магазин, пригибаясь так, чтобы меня не было видно за прилавком, и стянул конверт с брюками.

Не знаю, почему сделал это, но не хотел показаться матери кем-то вроде бедного родственничка, вымаливающего милостыню. Ведь я оправдывал её про себя. Ведь с той минуты, как я узнал, что у меня был брат, и до того проклятого дня, как услышал её истерический смех, я придумал целую легенду. По ней никто не отказывался от меня, а непутёвые врачи спрятали и затем продали меня тому жирному подонку и Джени. А мои настоящие мать с отцом, те, что любили и растили Кристофера, никогда и не знали, что нас было двое. И стоит им меня увидеть…стоит мне переступить порог их дома, как они примут меня в свою семью и будут любить так же, как Криса.

Какой оказалась наша встреча на самом деле? Миссис Дэй, как только увидела меня у своего забора, застыла, а потом стала смеяться. Она хохотала словно сумасшедшая, откинув голову назад и упирая руки в бока. А потом закричала, подбежав ко мне, чтобы я убирался. Что она была полной дурой, ведь ей говорили, что у него их было два…два выродка от этой шлюхи, и что с неё хватит. Она слишком долго терпела одного ублюдка, но не позволит и второму разрушить её жизнь. Она брызгала слюной, вцепившись худыми пальцами в металлическую решётку, через которую пыталась поймать меня второй рукой. Она истошно завопила, зовя садовника и одновременно обещая убить меня, если я посмею явиться в её дом. Напоследок она закричала, чтобы я убирался и забрал своего никчёмного брата, и мы отправились к проститутке, родившей нас.

Чуть позже я расскажу Крису об этом. Когда он в десятый раз упрекнёт меня в том, что я столько лет скрывался. Расскажу, чтобы увидеть в его глазах другой упрёк. Гораздо более худший. Обвинение в том, что я тогда не послушался эту богатую дрянь и не забрал его с собой.