Ее любили все

Валерия Вербинина, 2010

Виктория Палей – автор остросюжетных романов. Но она не предполагала, что ее жизнь тоже однажды станет похожа на детектив… Вечер памяти погибшей год назад подруги Евгении превратился в череду необъяснимых убийств. Загородный дом, где собрались те, кому была дорога Женя, отрезало от мира – у всех пропали мобильные телефоны, а за окнами бушевала метель… Виктории пришлось на время забыть про книги и искать убийцу, который где-то совсем рядом, но мотивы его поступков совершенно необъяснимы. Оказывается, почти все находящиеся в доме мужчины когда-то были связаны с Евгенией весьма недвусмысленным образом, включая возлюбленного Виктории Кирилла. Но сейчас не время для ревности и выяснения отношений, ведь гостей остается все меньше…

Глава 3

Он и она

— Я не поеду.

— Кирилл!

— Я сказал тебе: не поеду, и все. И тебе не советую.

Виктория Палей, чье внимание было поглощено рассматриванием платьев в шкафу, обернулась.

— Это еще почему?

— Потому, — упрямо ответил ее любовник. — На кой они вообще тебе дались?

— Валентин Степанович всегда хорошо ко мне относился, — сказала Виктория.

— Ну да, потому что не мог тебя сожрать, — съязвил Кирилл. Как и все бизнесмены, он порой бывал до отвращения прямолинеен.

— Ки-ри-илл!

— Что — Кирилл? Знаю я ваши писательские нравы. Все друг другу завидуют и все друг друга ненавидят. Что, твой Адрианов не такой?

— Нет, — твердо ответила Виктория, — не такой. В свое время он очень мне помог.

— И что? Ты теперь обязана по гроб жизни быть ему благодарной? Прибегать, едва он тебя позовет?

— Ты бы лучше помог мне выбрать наряд, — терпеливо сказала Виктория. Она извлекла из шкафа несколько вешалок. — Бирюзовое или нежно-зеленое?

— Я тебя больше всего люблю без всяких нарядов, — проворчал Кирилл. — Вообще.

Он услышал, как она смеется, и сделал вид, что обиделся. Однако через мгновение не выдержал и рассмеялся сам.

— Нет, ну правда, зачем тебе нужен этот старик? Наталья же проговорилась по телефону, что пойдет разговор по поводу завещания. Или он собирается завещать тебе свое имущество? А?

— Надеюсь, — объявила Виктория. — И я стану богатой невестой, выйду замуж за твоего шефа, и будешь ты у меня на посылках. Как золотая рыбка.

Кирилл фыркнул:

— Мой шеф женат, ты не забыла? На победительнице какого-то там конкурса. Мисс Россия или что-то в этом роде.

— Сегодня женат, завтра разведется.

— Виктория!

— Я всерьез думаю насчет бирюзового, — сказала писательница, приложив к себе платье и глядя в зеркало. — К нему бы сумочку и красивого мужчину с лазоревыми глазами, и будет самое оно.

Кирилл застонал и сделал несколько кругов по комнате. Он отлично знал, что Виктория шутит, но всякий раз у него екало сердце, когда она говорила так.

Кроме того, у него самого глаза были карие.

— И все-таки я не понимаю, зачем тебе нужно туда ехать, — проворчал он. — Только вечер портить. — Он подошел ближе и заглянул ей в глаза. — Мы бы с тобой посидели, поболтали, съездили бы куда-нибудь вместе… А?

— Понимаешь, — объяснила Виктория, натягивая платье через голову, — дело вовсе не в завещании. Вообще-то, это вечер памяти Жени, если можно так сказать.

— В смысле?

— Она же погибла ровно год назад. Ты что, забыл?

Кирилл нахохлился:

— Ясно. И вместо того чтобы остаться со мной, ты срываешься с места и мчишься на другой конец области, чтобы выразить свои соболезнования! Зачем, Виктория? Ты можешь мне объяснить? Ей-то уже все равно!

— Кирилл, — тихо сказала Виктория, — это нехорошо.

— Что нехорошо?

— То, что ты говоришь. Она же все-таки моя подруга. А Валентин Степанович немало для меня сделал.

— Я и не спорю, — буркнул Кирилл. Он знал Викторию и понимал, что спорить с нею, когда она что-то решила, бесполезно; и все-таки его чисто по-мужски задевало, что он ни разу, никогда не мог ее переубедить. — Может, Адрианов и хороший человек, но его семейка…

Виктория укоризненно покосилась на него и стала застегивать «молнию» на платье. Кирилл подошел к ней и стал помогать, но не удержался и поцеловал в плечо, а потом обнял.

— Ты же можешь заболеть, — умоляюще напомнил он, заглядывая ей в глаза. — Ну там мигрень замучила, книгу дописывать надо, мало ли что…

Виктория, не удержавшись, фыркнула:

— Только не сегодня. Пусти, мне надо еще расписание электричек посмотреть.

— Каких еще электричек?

— Если ты меня не отвезешь, я поеду на электричке.

— Ты что, с ума сошла? — вскинулся Кирилл. — Какая к черту электричка, там от станции топать еще километров десять! Я тебя отвезу.

— И останешься там? Валентин Степанович ведь и тебя пригласил.

— Ладно, — сдался Кирилл. — Не могу же я оставить тебя на съедение его прихвостням! А то они еще решат, что ты и впрямь претендуешь на наследство.

— И подсыпят мне в бокал цианистого калия, — хмыкнула Виктория. — Как в каком-нибудь романе несравненной миссис Кристи.

— Нет, тебя точно нельзя оставлять одну, — сокрушенно покачал головой Кирилл. И оба, не выдержав, снова рассмеялись.

…Снаружи сыпал мягкий, крупный, сказочный снег, и одна снежинка повисла на реснице Виктории и никак не хотела таять. И Кирилл поглядывал на свою очаровательную спутницу в пушистой светлой шубке и чувствовал, как сердце в груди тает.

Это ощущение — ослепительного, незамутненного счастья, которое вот здесь, прямо рядом, только руку протяни, и коснешься, — он испытывал только с двумя женщинами в своей жизни. Одна из них осталась далеко-далеко, в юности; и она, и юность, и счастье кончились, оборвались, рассеялись в тот самый миг, когда девушка его мечты, капризно надув губы, сказала:

— Слушай, Кирюш… Ты мне нравишься, но пойми же… Я не могу выйти замуж за нищего!

(Это было в девяностые годы, а Кирилл происходил из семьи, небогатой даже по советским меркам, когда все были примерно равны. О, это было очень приблизительное равенство, но тем не менее…)

Ему казалось, что он хорошо усвоил урок; надо стать богатым, чтобы быть независимым и больше никогда не слышать от женщин обидных слов. И Кирилл стал работать. Он работал много, упорно и не без успеха, но успех привлек к нему совсем другой сорт женщин — тех, которых интересовал только его счет в банке и которым сам он был по большому счету безразличен.

В конце концов, как это всегда и бывает, он смирился — и со своей обеспеченностью, которая дала ему вовсе не то, о чем он мечтал, и с женщинами вокруг, которые говорили одно, думали другое, делали третье и лгали, лгали, лгали без конца. Пару раз он даже чуть было не женился — на тех, которые были чуть менее лживы и чуть более красивы, чем остальные; но его было не так-то легко поймать. К тому же он был наблюдателен и успел сделать выводы из скандальных разводов, в которые с незавидной периодичностью выливались браки людей его круга. А за разводами неизбежно следовал дележ имущества, склоки, сведение счетов, безобразные сцены на глазах общих детей, и это не считая по-настоящему тяжелых случаев. Ведь бывало, бывало в их кругу, что экс-жена просыпалась наутро в частной клинике для умалишенных, откуда ее не выпускали, прежде чем она не подписывала бумаги, по которым отказывалась от детей и претензий на имущество; бывало и еще хуже, когда экс-мужа (которому только пару лет назад прилюдно клялись в любви до гроба) находили в лесочке со связанными руками и пулей в затылке. А безутешная вдова, в одночасье ставшая законной наследницей, уезжала на постоянное житье на далекие острова, где пляжи с белым песком и солнце светит круглый год.

И вот, когда он, казалось бы, все узнал, все для себя решил и выбрал наилучшую линию поведения — никаких серьезных отношений, никаких намеков на марш Мендельсона, всегда и везде держать дистанцию и никого не впускать себе в душу, — в его жизни появилась Виктория Палей, не сердцеедка, не охотница за богачами, и даже не сказать чтобы красавица. Он поглядел в ее насмешливые глаза, в которых не было ну совершенно никакого уважения к его положению, связям, банковскому счету, всему тому, что он лелеял всю свою жизнь, — поглядел и пропал.

Потом он не раз задумывался, что бы изменилось в его жизни, встреть он ее раньше, когда еще не был таким очерствевшим циником; потому что поначалу их отношения складывались тяжело, а вернее сказать, не складывались совсем. Виктория находила его спесивым, самовлюбленным, невыносимым болваном, который не читает книг (в глазах писателя, сами понимаете, это весьма существенный недостаток, похлеще любого смертного греха). Кирилла раздражали ее непохожесть на других, ее занятие — сочинение детективов, которое казалось ему если не странным, то, во всяком случае, несерьезным. К тому же его злило, что она не принимает всерьез его жизненные достижения, которыми он так гордился (и которые так ценили остальные женщины). Он находил чертовски подозрительным, что Виктория не просит у него денег, не требует подарков, не говорит о виллах и бриллиантах. В конце концов решил: она притворяется, чтобы в один прекрасный момент забрать у него все. И дал себе слово не допустить этого.

Оказалось, нелегко привыкнуть к мысли, что на самом деле Виктории от него ничего не нужно; она ведь тоже подошла к их общению со своими собственными предубеждениями, которые он оказался бессилен побороть. И она была решительно настроена не принимать его всерьез. Но прямолинейный, жесткий, грубоватый с виду Кирилл оказался способен на невероятную гибкость и изворотливость там, где дело касалось ее. Он терпел насмешки (потому что чувство юмора, к тому же отточенное занятиями литературой, порой все же заводило ее слишком далеко), шел на такие компромиссы, на которые раньше вообще не счел бы себя способным. Порой, конечно, срывался, и тогда они ссорились и расходились. Но им становилось скучно друг без друга, хотя каждому нравилось изображать из себя этакого гордого одиночку, который никем и ничем не дорожит. Во всяком случае, друг без друга они долго обойтись не могли. Проходило время, опять созванивались, начинали встречаться и жить вместе. И теперь, когда их последняя размолвка осталась далеко позади, Кирилл особенно тщательно следил, чтобы не сболтнуть или не сделать чего-нибудь лишнего и не оттолкнуть от себя Викторию. Он боялся, что очередной раз окажется последним, что она найдет себе кого-нибудь еще, неизвестный вытеснит его из ее сердца, и тогда ему окончательно придется вернуться в свою прежнюю жизнь, к недалеким золотоискательницам с пустыми глазами и пустыми сердцами. От этой мысли у него становилось горько во рту.

Он смотрел в зеркало, как она пристегивает ремень и поправляет волосы под пушистой шапочкой. Виктория поймала его взгляд и улыбнулась.

— Во сколько возвращаемся? — спросил он, стараясь говорить как можно безразличнее.

Виктория немного подумала:

— Валентин Степанович просил приехать часам к пяти. Наверное, в восемь все кончится, и тогда поедем обратно в Москву.

— А, ну тогда ладно, — сразу же успокоился Кирилл.

В конце концов, не стоило затевать сыр-бор из-за того, что она хочет провести несколько часов в обществе старого знакомого. Так Кирилл, по крайней мере, думал.

И когда он потом спрашивал себя, не было ли у него предчувствия относительно того, каким окажется финал этого вечера, ему пришлось признать, что он не испытывал даже тени тревоги, выруливая на заснеженное подмосковное шоссе.