Возвращение Аланбека

Борис Бицоти, 2020

В 90-е годы, в Осетии внезапно расцвело производство водки. Дешевая осетинская водка хлынула на российский рынок и обеспечила приток капиталов в регион. Но вскоре лавочка прикрылась и от бойкой, полукриминальной торговли и извлекаемых суперприбылей остались одни лишь воспоминания. Один из деятелей тех лихих времен готов поделиться этими воспоминаниями. Он, после полного краха своей империи, коротает свой век в районной больнице в одном из горняцких поселков, где судьба его сводит с автором романа. Все, что осталось у героя от прошлой жизни – это воспоминания о славных временах, когда водка лилась рекой, а деньги любили счет. Но старая истина о том, что чем выше человеку удается взлететь, тем ему потом больнее падать, на примере нашего героя вновь себя подтвердила.

IV

Вернувшись в больницу, я, подчиняясь неведомому инстинкту, решил зайти к нему и похвастаться своими лекарствами. «Детский сад, — парировал он с презрением. — У меня таких знаешь сколько!» Он открыл тумбочку и не без хвастовства продемонстрировал свою коллекцию. В этот момент раздался стук в дверь. «Вот еще принесли», — сказал он с предвкушением какого-то большого удовольствия. В палату вошла симпатичная медсестра Лиза, которую я уже успел приметить, и втолкнула за собой стойку для капельницы. «Сестра пришла», — сказал он, многозначительно мне подмигнув. Этот жест не остался не замеченным молоденькой медсестрой. Она остановилась на полпути и, посмотрев на него исподлобья, грозно предупредила: «Если вы опять начнете, я пожалуюсь главному».

Судя по гримасе отвращения на ее лице, подобные шутки от этого больного были отнюдь не первыми. Он в знак отрицания замотал руками, а потом картинно закрыл себе ладонями рот, как бы показывая, что впредь будет держать его на замке. «Я ничего не говорю», — промямлил он сквозь ладони. Лиза успокоилась, подошла поближе, придвинула к нему стойку и достала иглу. Он, как бы повинуясь ей, тут же закатал рукав и протянул руку. Пока она вводила иглу в вену, он вновь поймал мой взгляд. «Сестра… — сказал он мне через ее плечо, мотнув головой в ее сторону. — С сестрой же нельзя». Тут он сам весело закатился смехом, невзирая на осуществляемое над ним насилие, начал дергаться, чем чуть не сорвал процедуру. Лиза, закончив манипуляции с его веной, с ненавистью отшатнулась от него. «Вы смотрите, дошутитесь так, — произнесла она пророческим тоном. — Я вам это совершенно серьезно говорю». Он продолжал давиться смехом. Убедившись, что капельница в порядке, она торопливо вышла. Поспешность была не случайной, ведь наш больной внимательно проводил ее пристальным взглядом, даже немного привстав в своей койке. Когда она скрылась, он снова покатился со смеху.

Из его окна был хорошо виден двор. Я свысока рассматривал припаркованные автомобили. Здесь стояли как дорогие иномарки, так и старенькие малолитражки. Это говорило о том, что перед болезнью были все равны. Астма и бронхит объединили в этих двух корпусах и богатеев с их пороками, и бедняков с их праведностью и строгостью. Ни те, ни другие не смогли избежать этого божьего наказания. «А где твоя тачка? — спросил я, вдруг вспомнив, что он ездил на каком-то пафосном автомобиле, перекрашенном в нездоровый по тогдашней моде цвет. — У тебя же была…» Он махнул рукой. «Ударил я ее, — сказал он, как будто сожалея о каком-то совершенном им убийстве. — Заводил-заводил, а она глохнет. Я вышел, как дал ей промеж фар. Пять минут поорала и издохла. Ее пацаны на кладбище автомобилей отвезли». Сказав это, он вдруг стал грустным, и было совершенно непонятно, шутит он или действительно искренне сожалеет об этой утрате.

Помолчав немного, он снова начал жаловаться на жизнь. Ведь его нынешние враги были не чета прежним. Они действовали исподтишка — это были болезни, которые накинулись на него, как только у него расстроились дела. Бронхит, панкреатит, дерматит и много-много других заболеваний. «У меня и раньше с внутренними органами проблемы были, — пожаловался он, кряхтя, — но откуда я знал, что они еще и с этого боку зайти могут». К перечисленным заболеваниям в больнице прибавились еще пиелонефрит, простатит, артрит и отит. И на все это нужны были деньги, потому что эти деньги нужны врачам.

«Мне иногда кажется, — шепнул он мне на ухо, как будто нас кто-то подслушивает, — что я отсюда живым не выберусь. Из стольких передряг выбрался, а тут, кажется, дело труба. Чем больше лежу, тем больше болезней. Все выздоравливают, и только я один увяз тут, как в болоте. Будь тут народу поменьше, — он стиснул кулаки, — я бы объяснил им, кто они и кто я». Я удивился: «Кому? Болезням?» «Да, нет, — перебил он грубо, — врачам! Кому же еще! Это они на меня порчу наводят. Ведь помогают на самом деле не они, а климат, свежий воздух, горы, вид из окна… Разоделись в белые халаты, как клоуны. Видел я их «главного», я бы такого главного в бараний рог скрутил. Меня бы главным поставили, я бы им тут живо порядок навел».

Он полез в тумбочку за очередным лекарством и долго там копался. Оттуда вдруг посыпались пузырьки, тюбики, флаконы и облатки с таблетками. Судя по цветастому изобилию всех этих медикаментов, его диагнозы были не надуманы. У него часто простреливала спина, иной раз отказывала рука, с лица тек пот, а рассказ часто прерывал хриплый кашель.

«Столько ты всего пережил… — вырвалось у меня вдруг при виде его страданий, — впору уже книгу писать. Уже на роман, наверное, хватит?» — поинтересовался я не без зависти. Он лишь махнул рукой в ответ. «Геморрой», — буркнул он и продолжил разбирать свое лекарственное хозяйство. «Понимаю, — сказал я с видом специалиста. Мне казалось, я угадал его мысль. — Да… в наши дни найти подходящее издательство…» «Не в этом дело, — ответил он нехотя. — Мемуары сидя писать надо, а у меня геморрой». Он для убедительности показал рукой куда-то за спину. «Мне сидеть больно, — добавил он, скорчив грустную мину. — Понимаешь?» Видя, что я смекаю, он улыбнулся. Было ясно, что ему приятно иметь дело с кем-то, кто его понимает. «Может быть, у тебя получится…» — произнес он неуверенно, вопросительно глядя на меня. «Не поверишь, — признался он мне тут же, — я тогда еще думал, я бы все отдал бы за твои мозги». Я промолчал в ответ. И мне вдруг почудилось, что он это сказал не в переносном, а в прямом смысле. А что, ведь снимали же раньше скифские вожди скальпы со своих врагов, а из их черепов делали себе чаши. Возможно, глядя на всю эту утварь у себя в палате, он всерьез задумывается обзавестись еще одним трофеем.