Злая ирония

Виталий Сергеевич Дюпон, 2021

Серия рассказов в криминальном жанре от донского писателя Виталия Дюпона.

Защитник

— Солнышко, подай, пожалуйста, баночку из буфета!

Антоша, подошел к маме и протянул красивую банку. Она не глядя начала открывать ее, потом, взглянув на банку, остановилась.

— Ах ты, черт! Сынок, ты что же это делаешь? Где ты взял эту банку, Антон? — голос мамы стал очень строгим.

Антон стоял, опустив голову. Он понимал, что мама сейчас будет ругать его.

— Разве я тебе не говорила, что это яд. Я ведь спрятала его. Где ты его взял?

Мама вытерла руки о фартук и подошла к сыну. Ты не понял меня? Она со всего маху ударила его по попе. Антон насупился, но не заплакал. Слезы уже были готовы политься из глаз, но он держался.

— Быстро в угол, негодник! Ишь что удумал. Кого отравить хочешь?

— Его! Женишка твоего отравить хочу, чтобы не бил тебя больше! — закатился слезами Антон.

— Так, в угол быстро. Много ты понимаешь, — сказала мама и еще раз шлепнула Антона.

— Папа никогда тебя не бил! Я убью его!

— Тогда в чулан пойдешь, раз не понимаешь! — крикнула мать.

— Все равно убью! Все равно! — затопал ногами в истерике малыш.

Мать опустилась на колени и, обняв сына, крепко сжала его.

— Сыночек, милый, да что же ты такое говоришь? — запричитала она.

Антон стоял, рыдая в плечо матери, а она плакала, гладя сына по голове.

Хлопнула входная дверь, оба, мать и сын, вздрогнули.

— Антонина! — послышался грубый мужской голос.

— Иди в свою комнату, сынок, я потом приду и покормлю тебя, — сказала мать, целуя Антона.

— Ну где ты там? Опять с этим ушлепком возишься? — продолжал нагнетать обстановку неприятный голос.

— Иду уже, готовкой занималась, — ответила Антонина и заспешила в прихожую.

— Сними-ка с меня сапоги, — донеслось до детских ушей.

Антонина и Антон жили в глухой деревушке. Антоше было три года, когда отца придавило трактором в поле. Отец был механизатором и пахал, когда зацепился за какую-то железку. Вылез расцепить, да трактор поехал, и, поскользнувшись, он попал под колесо. Несчастный случай.

С тех пор у них в семье как проклял кто. Жизнь не то что не ладилась, а с каждым годом становилась, с точки зрения Антона, все хуже и хуже.

Мать очень любила отца, да и не думала ни о ком. Не знала, как с бедой справиться, так в компьютере все общение и находила. Что бы она делала без него? Вот и горе-то за ним пережила. Одной подруге напишешь, с другой поделишься, и уже легче становится. По деревне особо ни с кем и не пообщаешься. В «Одноклассниках» как-то фотографию с Антошкой на празднике в школе выставила. И тут ей Степан писать стал: мол, влюбился с первого взгляда и жизни больше не мыслит без нее. Антонина возьми да и ответь. Тут и завязалась переписка. Она с работы приходит, сынишку накормит да за компьютер. Так и привыкла к своему новому знакомому. Потом вопрос задала сама: когда, мол, свидимся? А он ей, стало быть, и признался, что сидит в тюрьме. Теперь вон и в тюрьмах компьютеры есть.

Сирота, оказывается, он. Начальник на работе фуру водки попросил отогнать, а он и не знал, что она краденая. Так и посадили его ни за что.

Жаль стало его Антонине, поехала к нему на свидание, да не дали пообщаться — неблизким родственникам-то не положено. А у Степана глаза как угли горят. И любит ведь он ее, куда деваться? Приехала да расписалась и ждала два года. Да как ждала, на двух работах работала, чтобы ему передачи в тюрьму отсылать, чтобы не нуждался ее Степан там ни в чем. «Трудно, но куда деваться? Вот выйдет он, да заживем все вместе», — думала Антонина.

И Степан вышел. И в первый же день, как напился, избил ее, да на глазах у сына. Антонина про это никому не рассказывала. Стыдно ей было, да чтобы кумушки не обсуждали по углам.

А Степан устроился в колхозе конюхом, пил каждый день. Мужик был видный, а в деревне одни бабы почти и жили. Изменял он Антонине, вся деревня знала, да только она гордо делала вид, что ничего не случается и все нормально у них. А сплетниц гнала метлой со двора. Так и тянула лямку.

Антону уже было восемь лет, и не по годам мальчишка понятливый был до жизни. Один раз, когда к Степану приезжал друг, с которым они сидели вместе, Антон подслушал их пьяный разговор.

— А ты что, здесь надолго тормознулся? — спрашивал Степана приятель.

— Да нет, просто не знаю, как ее отжать лучше. Кредит возьмет, может, да я с деньгами уже подамся куда, — отвечал ему Степан.

— Или на машину крути, с машиной-то все же попроще будет двигаться. Я как что-то ладное найду, дам тебе знать, ты только не тяни здесь.

— Да ну я же тебе говорю, жду просто, чего бы урвать.

Антон в свои восемь лет плохо понимал смысл этого разговора, но ощущение было очень неприятное, как змея поселилось в сердце. И теперь, когда мальчик видел Степана, он всегда старался куда-то уйти или спрятаться.

Степан же, наоборот, приходя домой пьяный, всегда искал пацана, чтобы поучить его уму-разуму, и у бедного Антошки уже начиналась истерика от одного только взгляда на «нового папу».

Так было и сейчас. Мать уже получила пару затрещин, и Степан, наливший себе в стакан водку, переведя свой пьяный взгляд со стола на Антонину, спросил:

— Где этот лягушонок?

— Степушка, да что тебе ребенок сделал? Спит он уже, — ответила Антонина.

— Зови его сюда, я его жизни учить буду, — сказал Степан.

— Степушка, нет, пожалуйста, — упала перед ним на колени Антонина.

Степан схватил ее за волосы и прошипел, глядя ей в глаза:

— Зови, сука, я сказал. Я в его годы с утра до ночи на конюшне жил и работал, а он только футбол гоняет да спит, а я за него работаю.

Антонина пошла в комнату к сыну. Антошка спрятался за шкаф и стоял там, дрожа как осиновый лист.

— Идем, сынок, он тебя не тронет, я не дам. Просто поучит немного и спать пойдет.

Антошка знал, что, если не пойдет, то маме достанется еще больше, и, борясь со своим страхом, вышел на кухню вместе с матерью.

Худые ножки в колготках, застиранная майка на плечах, из-под челки — затравленный взгляд волчонка.

— Ну что, желудок, долго тебя ждать? — спросил пьяный Степан, как только мать появилась с Антоном и остановилась напротив стола, держа сына за руку.

— На колени быстро! — крикнул он, махая в воздухе вилкой.

— Степан, не надо, я же тебя просила, — запричитала Антонина.

— А ты заткнись, сука, — взревел он.

И тут Степан начал дико смеяться, как умалишенный.

Антонина посмотрела на Антошку и увидела, что парень описался и стоит, трясясь, держась за ее руку.

Потом Антон, резко дернув руку, убежал обратно в комнату.

— За ним! — взревел Степан. — Приведи его!

— Нет! — взмолилась Антонина.

— Ах ты сука, я тебе покажу сейчас, как меня не слушать!

Он, поднявшись, дал Антонине затрещину, и намотав ее волосы себе на кулак, выволок ее в спальню.

Так обычно заканчивались все вечера в их доме в последнее время.

После того как Степан закончил свои «нравоучения» c Антониной, он вышел на кухню и увидел Антошку. Парень уже не дрожал, лишь разводы от слез по щекам говорили о том, что недавно он плакал. Колготки Антон тоже успел переодеть и теперь стоял перед столом, глядя на Степана во все глаза.

— Что, сучонок, прибежал? — сказал довольный Степан, садясь за стол.

Антон стоял, не шевелясь и едва дыша. Мать застыла в дверях.

— Понял наконец, кто тут главный? — спросил Степан, наливая себе водку.

Антон утвердительно кивнул.

— Ну вот и хорошо, — сказал он, выпивая водку.

— А теперь на колени встал быстро и попросил у меня прощения, — скомандовал Степан.

Антошка рухнул на колени.

— Прости меня, Степан, пожалуйста, прости. Только маму не бей больше, — произнес Антон.

Степан, жуя со сковороды картошку, задумавшись, посмотрел на ребенка. Наверняка он не понимал, как он изменил этого мальчика, как с его приходом в этот дом Антон навсегда попрощался с детством, как умирала его детская сущность, давая жизнь другой, безысходной, неумолимой и беспощадной. Она росла потихоньку в тихих коридорах страха. Никто и не заметил, как в этом хрупком теле родился монстр…

Степан почувствовал, как его челюсти сводит судорога, как они медленно раскрываются, и изо рта начинает идти пена, как желудок становится каменным, а глаза пытаются вылезти из глазниц. Он так и умер в мучительных судорогах, не поняв, что с ним случилось.