Призраки Петрограда 1922—1923 гг. Криминальная драма. Детектив

Аnn fon Luger

Петроград в эпоху Новой Экономической Политики. Еще не погасли пепелища Гражданской войны, северную столицу захлестывает новая волна криминала. Сергей Кондратьев и его 1-ая Бригада, идут по следам безжалостных убийц. Ценой собственных жизней, сыщики вступают в яростную схватку с бандитами и «Королём» преступного мира, Ленькой Фартовым.

3. Знакомство

— Так зачем же ты нас сюда позвал? — переспросил сизый Варшава, как всегда насупившись. Компания, изрядно разгоряченная спиртным, уже весело смеялась над шуточками Деда, вдруг Ленька размашисто треснул кулаком по столу. Взвизгнуло стекло. Воцарилось гробовое молчание. Он перевел черный взгляд с залитой скатерти на всех присутствовавших и медленно привстал. Все наблюдали за ним как за полубогом. Он тихо начал говорить:

— Мы отбросы. Надеюсь, никто из вас сие не опровергнет. И нечего тут стесняться. У нас даже работы в миру нет, братики!

— Э, точно, я вона уже месяц как у биржи топчусь, биндюжников вологодских силком распихиваю. «Понаехало!»

— Ага! А за пособием небось бегаешь?!

— Разжился, хватит разве что на чай, — проскрипел бражный Бенька.

— То-то. Слухай товарища.

— Статься, что не нужны советскому обществу. И мы молчим. А оно покрывает буржуев и нэпманов. О нас вытирает ноги и партия и буржуазия. Мы опять молчим. Потому бороться с врагами и карать можно и нужно вот этими руками. — Ленька поднял вверх тощие ладони. — За что проливали кровь под Нарвой?! В голоде-холоде фронт прошли. И вот что я вам скажу, братишки. Настало время отнять у них наше кровное. У них излишки, а нам концы с концами не свести. Заберем у них причитающееся, раздадим незащищенным, нуждающимся!

— Як стихом гутаришь, смачно, — заискивал Дедка.

Леонид говорил складно, жгуче, местами чопорно, давил ударением на слова, напирал отдельными фразами. Он вспоминал о войне, о совместной службе, разбавлял мемуарами, отдельно о побеге из плена, как вернулся в полуразрушенный Петроград. Высказывался о политическом настрое транспортного ВЧК, положительно уносился в облака, живописуя высокопарным стилем.

Присутствовавшие разом зааплодировали, в то время как он кончил свою речь. Далее все развилось своим ходом, все подхватили его тон.

— Долой перерожденские рожи! Долой жопообразных нэпманов! Сведем мещанскую паршу! Подчистим общество от таких, как они.

— И что? Ты собрался перерезать глотки всем толстосумам Петрограда? — протянул картявя «р» Басс.

— Нет, мы сделаем все очень красиво, — сказал Леня.

— Каким это образом? Помимо нас каждый день грабят и убивают на улицах общипанных бывших, — спросил сизый Варшулевич, раскуривая самокрутку и щурясь от попавшего в глаза дыма.

— А мы не будем трогать простых граждан… не будем грабить на улицах прохожих. Мы будем брать зажиточных насосавшихся клопов, — продолжал Ленька.

— Как мы до них доберемся? Люди не дураки. Давно научились шхерить нажитое, — допытывался Варшулевич.

— Стой, помнишь, с обысками были на Фонтанке в «Золотом треугольнике»? На Екатерининском знаю пару особнячков.

— И что с того?

— Борис, ну мозгами волоки хотя б маненько! — выпалил разгоряченный Басс. — А то, что мы все адреса, пароли и жильцов-то мамонов² подымем. Может, через гувернанток слепки ключиков достанем! Вона ты еще какой красавчик сыскался, улыбнешься, девки твои разом будут. — И он шутливо потрепал его по щеке.

— Знаем все, вплоть до того, где что в квартире находится, где цацки-пецки припрятаны могут быть, где вещи какие бесхозно лежат…

— Може, на гольца? — спросил Дед.

— Надо раздобыть бы пару липовых мандатов, — предложил Варшава, — «Серые шинели» банду назовем.

— Ага! И серых шинелей раздобыть, — подхватил Гавриков, — а то можно и самим нарваться на наган.

— Голец даст знать, что хаза бесхозная значится, — продолжал Дед.

— Бесхозная хаза? Дед, забыл, что при Октябрьской уже все перетырили? — возражал Варшулевич, пытаясь перекричать пьяный гвалт.

— Варшава, вечно ты со своими умозавихрениями! Обломщик! — осаживал Басс.

— Знаете, мне эта идея не нравится, — сказал Варшулевич, надувшись еще больше. Его никто больше не слышал.

— Да у тебя без мокрухи, без хозяев — все красиво. А на мокрое дело подписываться не стану из принципа, — заметил Гаврюшка улыбаясь.

— Никто тебя и не тянет, — отрубил Ленька не без раздражения.

— Но и жохами ходить беспонту, — дальше вставил Басс.

— Давайте тогда щипать на улицах набитые мошны. То бишь грабить.

— А знаешь, Ленька, — продолжил Басс, — можно еще и харчевни богатые брать.

— Верняк!

— Заходим красиво, там приставляем наганы к уху, говорим: снимайте, мол, ваши серьги, доставайте ваши бимбары. Колечки тоже, мол, долой, были ваши, а стали наши, — подхватил Гавриков.

— И никакой мокрухи, токмо благородный грабеж! — самодовольно промурлыкал Басс.

— О! Так это ж мазовая тема, а ну-ка, гаврики, пей за блатных! — Пафнутий подался вперед, слегка толкая смурного Варшулевича, так как тот был ближе к графину.

— Чего не пьешь? — с прищуром глянул на него старик.

Борька разлил всем в рюмки. И нехотя чокнулся, махнув со всеми.

— За новую банду! Ур-ра!

Компания утратила окончательно здравый смысл, потопив безжалостно его в огненной воде и горячем энтузиазме Пантелеева.

Пафнутий скривился и, занюхав рогаликом, про себя подумал: «Сейчас бы первача все же лучше будет!» Изрядно захмелев, Дедка уснул по-стариковски в своем любимом кресле, наверняка вынесенном из Зимнего после штурма.

Он приобнял еще теплый примус, чавкая во сне. Морщинистое лицо его растеклось детской улыбкой, и ему, плешивому старикашке, будто бы снилась новая банда Леньки и их прекрасная идея налетов, и все крутилось во сне: и примусы, и камин, и даже его любимое кресло с люстрой уходило в пляс. Он что-то шептал сейчас, примусник, а что, уже не помнил.

Все должно было измениться отныне. И с угасшим днем унеслись и последние сомнения прежней жизни. На улице начинал брюзжать рассвет нового дня. Он открывал ставни в окна новой жизни.

Примечания

2

Мамон — (жарг.) кошелек.