Жизнь Светланы Кульчицкой в столице. Книга 2. В поисках тайны

Оксана Крапивница Кравченко

Молодая девушка поступает в столичный университет. У нее появляются новые знакомства, среди которых есть друзья, и возможные враги. Светланекажется, что мир вокруг нее полон загадок. Что за сны видит ее друг? Откудаприходит черный конь? Кто убил инока русской церкви? Читая старые архивы,Светлана все больше узнает об истории своей страны и своей семьи. Призракипрошлого властно входят в ее жизнь.Все совпадения имен случайны

© Оксана Крапивница Кравченко, 2023

ISBN 978-5-0055-4704-0 (т. 2)

ISBN 978-5-0055-4705-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ранним сентябрьским утром в парке столичного особняка Кульчицких было тихо. Косые лучи восходящего солнца украдкой пробирались сквозь листву, и рассыпали солнечные пятна на подъездной дорожке. Воздух пах сыростью, и бледное небо еще только наливалось синевой.

Скрипнула тяжелая парадная дверь особняка, выпуская на крыльцо девушку с волосами цвета темной меди. Голубое платье с сиреневыми оборками прошелестело, когда Светлана Кульчицкая стремительно сбежала вниз по ступенькам. Песок прошуршал под узенькими ботинками. Светлана остановилась, поджидая пока выйдут ее спутники. Те не замедлили.

Вахтанг, старший из братьев Кантария, галантно придержал дверь особняка, позволяя пройти даме в богатом платье из коричневой тафты. Дама была хороша собой. Ее лицо с бледной кожей и выразительными темными глазами можно было бы назвать прекрасным, если бы не взгляд, полный холодной неодобрительности, которым она окинула все вокруг. Вахтанг, в черном горском своем кафтане, в папахе и при родовом кинжале, подал ей руку на ступенях. Однако для тех, кто мог бы оценить, было заметно, как взглядом Вахтанг неотрывно сопровождает паненку Кульчицкую, которая сейчас стоя у отцовского лимузина, нетерпеливо поправляла сползающую с плеча школьную сумку.

Увидев, что спутники уже подходят, Светлана нырнула в автомобиль и сердечно поздоровалась с шофером. Вахтанг и г-жа Ольга сели в машину, и серый лимузин Кульчицких мягко тронулся с места. Перед ним открылись подъездные ворота, и на минуту утренние звуки города проникли в тихий сад.

1ая неделя, понедельник

_{Светлана Кульчицкая размышляет о неприятностях по дороге в Университет. Г-жа Ольга — кто она? Новый преподаватель — Дагда Брюсович Черный. Ликантроп среди вольнослушателей.}

Светлана Кульчицкая. Первый день в университете

…Пока мы ехали, я смотрела в окно и размышляла. На первое мое занятие в Университете по приказу отца меня сопровождал не только старший из моих телохранителей, но и некая г-жа Ольга.

Для меня г-жа Ольга являла собой загадку. Кто она, почему живет у нас в особняке, чем занимается? С остальными домашними — все ясно. Г-н Яцек Зборовски — управляющий, и я обычно трапезничаю с его семьей. Г-н Отто — начальник охраны. Г-н Карнов — семейный доктор. Есть еще папин секретарь, садовник, а также слуги и охранники, но они за столом не появляются. А вот г-жа Ольга не только допущена к столу, а еще и сама решает приходить или не приходить. Она молчалива, но если заговорит, то жди подвоха. Жена нашего управляющего обожает посплетничать, донести до нашего сведения расхожие слухи, и по любому вопросу у нее найдется свое мнение. Но в присутствии г-жи Ольги она робеет, а стоит той лишь взглянуть, или обронить замечание, как г-жа супруга управляющего испуганно умолкает.

Я решительно спросила у г-на Яцека — кто такая г-жа Ольга? Он слегка растерялся, буквально на несколько мгновений. Но для аккуратного, всегда точного в ответах, нашего управляющего, это было так заметно, как будто прозвонили в колокол. Впрочем, он немедленно вернул самообладание, и строго ответил:

— Вам, паненка Светлана, о г-же Ольге может рассказать только Ваш отец.

Вот так отшил! Я даже подумала, что г-жа Ольга — отцовская наложница. И поскольку, может быть, в столице это не принято, и скандально, то домашние скрывают. Эту мысль я отбросила почти сразу. Вот глупости! Если так, то мне бы сказали, чтобы я не ошиблась в этикете. Этикет со слугами, особенно с привилегированными слугами, не менее важен, чем этикет с родственниками. Матушка этому с детства меня учила.

И вот теперь вместе с Вахтангом меня сопровождает г-жа Ольга. В качестве кого? Ну, конечно, охраны! Следовательно, г-жа Ольга — специалист по безопасности, и, наверное, очень высокого класса, если у нее такое особое положение.

По дороге г-жа Ольга молчала. И только когда шофер приостановил автомобиль в месте, где дорога пересекает городской вал, где всегда останавливался мой дед, чтобы почтить память павших, тогда Ольга коснулась рукой шляпки и сказала:

— Вам следует быть благодарной Вашим предкам, паненка Светлана.

И вновь замолчала.

…Пока автомобиль катился к Университету, минуя городские предместья, волнение вновь охватило меня. Не из-за занятий, хотя мне прилично было бы испытывать особые чувства, вступая первый раз в Университет в качестве студентки. Нет, причина была в другом. Не прошло еще и двух дней после скандальной дуэли между молодым Генрихом Зборовски и баронетом Манищенко, из свиты Лео, племянника советника Оглы. Генрих заколол баронета, но и сам был тяжело ранен. Если бы не благорасположение моего отца пана советника Кульчицкого, то Генриху грозила бы виселица. Но папа крайне своевременно даровал Генриху дворянство, и свора алчущих крови прихлебателей Лео Оглы осталась с носом. Скандал все еще гремел в газетах. И я опасалась встретить по приезде толпу газетчиков, или г-на Лео, или его прихвостней, следящих за мною. Я напоминала себе, что из-за г-на Лео, преследующего меня, мне нельзя выказывать дружеское расположение ни Полю, ни кому бы то ни было, чтобы не подвергать опасности жизнь моих друзей, как это случилось с бедным Генрихом. Ворох этих глупых и слегка панических мыслей вертелся в моей голове, когда мы приехали.

На автомобильной стоянке было пустынно. Нас никто не встречал — ни Поль, ни Лео, ни репортеры. Первое вызвало у меня легкую досаду, а второе и третье — искреннее облегчение. Я уже поверила в свою удачу, но тут у стоящего в отдалении авто распахнулась дверца, и появился сам г-н Лео с букетом.

Я сделала вид, что его не заметила.

— Пойдемте, — поторопила я своих спутников.

— Лана! — со ступеней входа в главное здание мне махал рукой Поль. Я махнула в ответ, и быстрым шагом направилась ему навстречу, так, что мои спутники отстали.

— Поздравляю с поступлением! — Поль успел раньше, чем меня нагнал г-н Лео, — Вот, познакомься, это мой друг Франтишек.

За спиной у Поля маячил высокий широкоплечий юноша с совершенно крестьянской физиономией. Он возвышался над Полем больше чем на голову, краснел и смущался.

— Очень приятно, — улыбнулась я.

— Франтишек — отличный парень, — продолжил говорить Поль, — только совсем деревня. Он, представляешь, в столицу пешком пришел, чтобы поступить…

Я оглянулась. Г-жа Ольга приостановилась, выискивая что-то в своей сумочке, а Вахтанг демонстрировал, что ее охраняет. Г-н Лео со своим букетом раздумал подходить ко мне. Еще бы! Иначе ему пришлось бы смотреть на Франтишека снизу вверх, что у таких самолюбцев как Лео вызывает досаду. Такой результат меня вполне устраивал.

Я невольно сравнила Поля и г-на Лео. Поль в студенческой тужурке свободного покроя и в залихватски надвинутом студенческом берете со значком «башни» — символом истфака, — и г-н Лео в изысканном сером костюме с букетом в руке. Я не сомневалась, что букет вскоре окажется в мусорной урне. Ах, какие цветы пропадают! Всегда была неравнодушна к цветам. После истории с Генрихом, когда молодые аристократы из его свиты позволили себе так беззастенчиво насмехаться над моими спутниками, к г-ну Лео я испытывала брезгливую настороженность, а если честно, то я его боялась. Иначе почему бы я сделала то, что уговаривала себя не делать, — спряталась за спины своих сокурсников.

Поль и Франтишек проводили меня в аудиторию — небольшой полукруглый зал, где в центре располагалась кафедра, и, окружая ее, ступенями вздымались парты. Помещение уже заполнялось студентами. Первокурсники чинно и молчаливо рассаживались на свободные места. Скрипели половицы паркета, поскрипывали деревянные скамьи. Иногда крышка парты бухала пистолетным выстрелом, и виновник неосторожности, мучительно краснея от своей неловкости, чутко замирал, как олень в лесу.

Левый сектор был отгорожен невысоким барьерчиком.

— Это для чего? — шепотом спросила я.

— Для кого, — поправил Поль, — для вольнослушателей. Там даже отдельный выход есть. Если кому надоест вольно слушать, то может уйти, не беспокоя студентов.

— А как же они сдают экзамены, если вот так уходят и приходят по своему желанию?

— Не. Экзамены сдают только студенты. А вольнослушатели оплачивают обучение, и никому не должны.

— А, — протянула я, наблюдая, как на той половине появляется самоуверенный г-н Лео и — ну надо же! — элегантная г-жа Ольга. Возможно, виновато освещение, но я впервые заметила рыжеватый оттенок в темных волосах Ольги.

Звякнул колокольчик, знаменуя начало занятия, и мы, студенты, затаились. В аудиторию грузно вступил наш декан, литературная знаменитость, первый историк нашего государства, барон Юрий Казимирович Эккерт.

В то время барон Эккерт казался мне чуть ли не стариком. Но чем дольше я его узнавала, тем моложе он становился в моих глазах. На самом деле при моем поступлении лет ему было едва за шестьдесят. И хотя его борода была пегой от седины, а волосы отступили, открывая могучий лоб, старым г-н Эккерт себя не считал, разве лишь посмеиваясь над молодежью. Мы то в его глазах виделись желторотыми птенчиками.

— Здравствуйте, мои студенты! — громогласно начал он, — Я рад видеть такое количество молодых лиц на моем факультете. Спешу поздравить вас с тем, что вы — самый большой набор со времен основания истфака. И это значит, что наука история с каждым годом все увереннее входит в жизнь нашего общества. Сегодня я приветствую двадцать три студента, пожелавших изучать нашу дисциплину. Однако! — тут барон поднял палец и сдвинул лохматые брови, — как ваш декан я хочу еще раз предупредить вас. Профессия историка очень важна для общества. Но этой профессией не заработаешь на хлеб с маслом. Если вы хотите зарабатывать своей профессией, то вы пришли не туда! Если у вас нет глубокого внутреннего основания заниматься историей, то лучше вам сразу поискать другое место. Если вы собираетесь проявить неусердие и нерадение в моем предмете, то я буду безжалостно отчислять. То же касается предметов других преподавателей моего факультета. Лучше хорошо подумать и сделать правильный выбор, чем потратить год или два, и затем начинать сначала.

Далее декан пустился в рассуждения о важности истории как науки. Эккерт изъяснялся прекрасным литературным языком, слушать его было интересно и приятно. Студенты очарованно внимали. Восхищение красотой и содержательностью речи настолько переполняли меня, что хотелось немедленно поделиться с кем-нибудь. О! А ведь я могу это сделать! Папин секретарь обучил меня искусству мыслеречи. Вообще-то такого не существует — это я про мыслеречь, — но папин секретарь, аналитик Дома Кульчицких, — особенный. Он умеет то, что не умеют другие люди, и даже не относит себя к человеческому роду. Пока он помогал мне готовиться к экзаменам, я освоила искусство мысленного разговора с ним. Странно, но я никому об этом не рассказала, и не собираюсь рассказывать. Гвадьявата сказал, что у меня есть способности, а я сделала из этого секрет.

Я мысленно обратилась к Гвадьявате: «Если Вы не заняты, то выступление декана Эккерта могло бы Вас заинтересовать». И услышала его ответ: «Благодарю, паненка Светлана. Я буду смотреть и слушать».

Увлеченная ходом мысли барона Эккерта, я удивилась, когда он остановил свою речь буквально на половине фразы:

— Ну, у меня еще будет время рассказать вам об истории в подробностях. Но сейчас я закончу свое выступление, чтобы представить вам одного из ваших учителей. Он приехал к нам недавно, но отрекомендую его как восходящую звезду нашей науки, сочетающего высочайший ум и оригинальные методы обучения. Итак, ваш преподаватель практической истории — Дагда Брюсович Черный. Прошу любить и жаловать!

Эккерт повернулся к дверям и захлопал в ладони. Студенты организованно присоединились к аплодисментам.

От двери к кафедре быстрым шагом направлялся смуглый моложавый мужчина в пиджаке, и, — я глазам своим не поверила, — в юбке!

— Поль! — шепнула я, — Мне показалось, или он одет…

— Это называется «килт», — прошептал в ответ Поль, — такая родовая парадная одежда. Г-н Черный — большой оригинал. Но обучение у него рискует стать самым значительным событием в нашей жизни. Так сказал Эккерт. А когда он сказал, что завидует первокурсникам, тут я окончательно решился, и попросил декана перевести меня с четвертого на первый.

Было заметно, что новый преподаватель волнуется. На кафедру он взлетел в один прыжок, а говорить начал, еще не остановившись. Дагда Брюсович вел свою речь, изредка нервным жестом приглаживая волосы, и я опять не поверила своим глазам, — под рукой его волосы меняли цвет! Смуглое горбоносое лицо г-на Черного вызывало у меня странное ощущение похожести, и я мучительно пыталась сообразить, кого он мне напоминает.

«Опасность!» — прозвучало у меня в голове, и я вздрогнула от неожиданности. Увлеченная своими наблюдениями я совсем забыла о Гвадьявате. «Опасность! Паненка Светлана, немедленно покиньте это место!» — напряжения в голосе Гвадьяваты хватило бы, чтобы засветить люстру Большого театра. Я оглядела зал. Лектор вещал, студенты внимали. Даже Лео для разнообразия перестал сверлить меня взглядом и слушал преподавателя.

«Я не понимаю, в чем опасность?» — вопросила я мысленно. «В зал проник „меняющий обличья“, объект класса „клыхладан рихта“. Приоритетная опасность! Я вызову охрану» — настаивал Гвадьявата. Я уперлась: «Вы про г-на Черного? Чем он опасен?» «Не знаю. Способность к опознанию опасных объектов заложена в меня при создании». Я хмыкнула: «Гвадьявата, мне не кажется, что преподаватель собирается напасть на студентов. Вряд ли декан Эккерт взял в учителя маньяка». «Эккерт не знает. Он не советник. При обнаружении объекта „клыхладан рихта“ предписано ставить в известность службу безопасности Совета». Я поморщилась: «Да, Гвадьявата, я знаю, что у Вас есть приказы и запреты. Сегодня в столицу прилетает отец. Вы сообщите пану советнику Кульчицкому, что обнаружили объект.» «Объект нашли Вы, паненка Светлана, а я всего лишь его опознал». «Ой, ну ладно, я сама сообщу об этом отцу». «Повинуюсь. Прошу простить, я вынужден прервать связь, не хватает сил поддерживать…»

Легкий сумбур прошелестел ветром в голове, примяв мысли, как у меня всегда бывает при окончании мыслесвязи. Зал тем временем плеснул аплодисментами. Пока я препиралась с Гвадьяватой, г-н Черный закончил свою речь, и перешел к благодарностям. Я бочком начала передвигаться к краю скамьи. Обещание «доложить» о преподавателе мне не нравилось. Разумный человек всегда опасается службы безопасности Совета, и я заранее сочувствовала любому, кто привлекает ее внимание. По крайней мере, я предупрежу г-на Черного.

Звякнул колокольчик, знаменуя наступление перемены. Я спешно направилась к кафедре. К счастью, г-н Черный не торопился уходить.

— Г-н преподаватель! — негромко обратилась я к нему, — Не знаю, сочтете ли Вы это важным, но один из моих… — тут я немного замялась, — … моих друзей, считает Вас… опознал в Вас… — я поборола смущение и процитировала: — «объект повышенной опасности класса… э… что-то там „рихта“, о котором следует немедленно сообщить в Совет». Вот!

Уши мои горели. Дагда Брюсович цепко взглянул на меня:

— Ничего страшного, — голос его струился мягко и успокаивающе, — это уже не актуально, у меня есть разрешение.

При ближайшем рассмотрении волосы его находились в абсолютном порядке, то есть цвет не меняли, и вели себя как волосы всех приличных людей. Я кивнула и выскочила в коридор.

На время перерыва следовало где-то скрыться от г-на Лео. Ну конечно, в дамской комнате! Мысль оказалась правильной потому, что следом за мной туда же вошла г-жа Ольга.

— Придурок! — резко бросила она.

— Г-н Лео? — обрадовалась я.

— Полная ерунда, — подтвердила Ольга, — Паненка Светлана, встаньте перед зеркалом, я поправлю Вам прическу.

Пока она переставляла шпильки, я внезапно заметила в зеркале, что мы с г-жой Ольгой чем-то похожи внешне. Странно, что раньше я этого не замечала.

— Вот так хорошо, — она подвела итог своей работе, — Подождите здесь, пока я не уведу г-на Лео. Она вышла, а я следила за ней через щель неплотно прикрытой двери. Г-н Лео действительно прохаживался неподалеку. Ольга внезапно поскользнулась, неловко взмахнула руками, и г-н Лео вынужден был ее подхватить.

— Ах, простите. Кажется, каблук сломался. Вы не проводите меня?

И ушла, прихрамывая, и опираясь на руку г-на Оглы.

К следующей паре ни Ольга, ни Лео на занятия не вернулись.

Зато в секторе вольнослушателей я увидела новое лицо, да какое! В аудитории за партой сидел ликантроп!

У нас в Тавриде довольно много ликантропов, и злые языки даже называют нас «южными рабовладельцами». Но я еще никогда не видела оборотня столь чисто и даже элегантно одетого, не говоря уже о том, что не ожидала встретить представителя этой расы в Университете.

Наши южные ликантропы, честно говоря, туповаты. Они способны к простым действиям — рубить или копать, подать или принести, и даже к сложным действиям способны, если все подробно объяснить…. Но в Университете! Удивительно! Загадочно! Надо обязательно с ним познакомиться, и узнать откуда он родом.

Судя по ушам, он — из кошачьих. Лицо молодое, и да простят меня люди, вполне приятное для тех, кто, как и я, привык видеть оборотней в их человечьем обличье. Серая шерсть на голове, совершенно кошачьи уши, и жесткие белые усы — вот собственно и все, чем наш новый сокурсник отличался от молодых людей.

Пока я рассматривала оборотня, началась новая пара. Лектор привлек мое внимание, звонко постучав по кафедре деревянной указкой:

— Г-да студенты, занятие началось. Мое имя — Матвей Думинг, а мой предмет называется «фиксация». Молодые люди, ваши смешки неуместны. Мой предмет необходим вам как будущим историкам. Ведь с чем работает историк? С древностями! Зачастую эти древности находятся не в лучшем состоянии. Иногда эти древности вам придется самостоятельно извлекать из земли. Извлеченную древность необходимо сохранить, то есть зафиксировать. А если это невозможно, то хотя бы правильно описать, то есть опять же зафиксировать, и как можно быстрее, пока она не рассыпалась в прах у вас на глазах. Вот этому умению я и буду вас обучать. Но для начала я хочу, чтобы вы представились. Ну, Поля Дюбуа я уже знаю…

Поль приподнялся и поклонился преподавателю.

Поль как-то уже называл мне свою фамилию, но я пропустила ее мимо ушей. Ведь для меня он — просто «мой Поль». Мой? А вот это уже интересненько. Мои собственнические инстинкты уже занесли Поля в категорию близких мне людей, среди которых мой отец и мой брат. А еще кто? Мой Генрих? Мой Гвадьявата? В каком-то смысле, да. Моя Яся? Вполне. Мой г-н Яцек? Ну, нет. Мой Вахтанг? Не, не то. Моя г-жа Ольга? Никак нет!

— Кульчицкая Светлана?

Я вскочила, стукнув крышкой парты.

— Грымза Франтишек?

Франтишек начал выбираться из-за стола, и ему это было нелегко при его комплекции.

— Вижу, не вставайте.

— Понятовская Яна?

Кивнула миловидная девушка, изысканно одетая, единственная, кроме меня, кого на занятия сопровождал охранник. Я помнила, что Понятовские являются младшей ветвью Дома советника Оклифа.

— Гранде Мария?

— С Вашего позволения, господин Мария Гранде.

У ответившего преподавателю явно были проблемы с полом. То есть худощавое черноволосое существо в мужской одежде могло быть хоть девочкой, хоть мальчиком. Ладно, запомню.

— Самохвалов Салман?

— Здесь!

…

Перекличка продолжалась недолго, нас и было чуть больше двух десятков учеников. После нее г-н Думинг вернулся к предмету. И мы многое узнали о разнообразных способах фиксации объектов, таких как описание, зарисовка, дагерротипирование и даже изготовление отливок, о разнице между фиксацией и копированием, и о случаях, где нужно то или другое.

По окончании лекции, складывая свои конспекты, я излагала Полю план:

— Поль, ты заметил ликантропа из вольнослушателей? В Университете это — обычное дело?

— До сих пор о таком не слышал…

— Надо с ним познакомиться! Он, наверное, из-за границы. Помнишь, на экзаменах были вопросы по ликантропскому исчислению. Я еще недоумевала: зачем они, если наши оборотни умеют считать только до пяти. И вот мы здесь встречаем другого оборотня — представителя утраченной ликантропской культуры! Поль, это же бесценный материал!

— Конечно, паненка Светлана Кульчицкая.

Я замолчала. Села. Расплачусь прямо сейчас, или удастся сохранить лицо? Похоже, лицо меня выдало….

— Лана, прости, прости! Я — дурак, неудачно пошутил.

— Я так радовалась, что ты со мною дружишь не потому, что я Кульчицкая…

Поль взял мои ладони в свои, и сказал, серьезно глядя мне в глаза:

— Это правда. Ты — прекрасная девушка и отличный друг. Я понимаю, что у каждого есть свои болевые точки. Я обещаю, что не буду больше так шутить. Перестань хлюпать носом, и пойдем обедать, я покажу нашу студенческую столовую.

— А ликантроп?

— Его зовут тан Лоуренс Катц мак-Нимрод О'Шверн. Если бы ты не витала в облаках, то слышала бы, как он представляется. Ты права, г-н тан Лоуренс — уникальное явление и достоин всяческого внимания. Франтишек, ты как считаешь?

— А что я? — пробасил Франтишек, — У нас в горах таких нет. Сейчас нет. Но говорят, раньше были.

— Вот и повод, — продолжал гнуть свою линию Поль, — предложу ему показать столовую. Пойдемте, копуши, а то упустим нашего котика.

Мы его не упустили. Когда мы вывалились из дверей, то узрели картину, уместную для театральной сцены. Г-н Катц стоял ровно посередине коридора, задумчиво глядя в окно, и положив руку на эфес шпаги.

Пока мы сидели в аудитории, мне было не видно, что он при шпаге. Ношение личного оружия является одной из студенческих привилегий. Но среди первокурсников с мечом или саблей никто не явился. Перевязь от меча на современный пиджак не положишь, здесь мода нас победила. Под меч нужен мундир или камзол. Собственно, на г-не Катце и красовался классический камзол лилового сукна. Тан Лоуренс носил свой наряд и оружие совершенно естественно и элегантно.

Было заметно, что его сторонились. Похоже, что ликантроп в Университете вызывал недоумение. Не зная, как отнестись к такому явлению, его настороженно избегали. Студенты либо огибали оборотня, направляясь к выходу, либо никуда не торопились, — собирались группами, беседовали.

Вокруг Яны Понятовской собралась небольшая толпа. Яночку это вполне устраивало. Она была хищно небрежна. Раздав своим кавалерам веер, сумочку и перчатки, сейчас она непринужденно беседовала то с одним, то с другим, поблескивая глазами и мило посмеиваясь. До насмешек над оборотнем им оставалось немного, уже доносились приглушенные смешки в его сторону.

У противоположной стены, как бы в пику Яне, г-н Мария Гранде также оказалась в центре компании. Три девушки, видимо подруги Гранде, носили черные пиджаки поверх платьев. Сама же г-н Мария Гранде щеголяла в мужской фрачной паре и вертела в руке трость. Ее выдавали плечи, слишком узкие для юноши.

Поль тем временем разглядывал Катца.

— А он — смелый парень, — хмыкнул Поль, кивая на оборотня, — и, похоже, не дурак подраться. Всей своей позой — и растопыренными локтями, и местом, где он встал поперек прохода, — оборотень как бы подначивал: «Ну, кто рискнет?»

Поль решительно направился прямо к Катцу:

— Г-н тан Лоуренс, рад знакомству с Вами. Мое имя — Поль Дюбуа.

Ликантроп обернулся за мгновение до того, и теперь смотрел на Поля:

— Г-н Поль Дюбуа, — ответил он, слегка растягивая слова, — если Вы рады нашему знакомству? — здесь оборотень сделал вопросительную паузу.

— Да, я предлагаю свою дружбу, г-н тан Лоуренс.

— В таком случае я тоже рад нашему знакомству. У людей это принято скреплять рукопожатием? Извините, я еще плохо говорю на вашем языке.

— Ну, если Вы принимаете мое предложение, то я с удовольствием пожму Вам руку.

Поль протянул руку, и оборотень осторожно прикоснулся к ней своей ладонью. Поль продолжил говорить:

— Позвольте представить Вам моих друзей — паненку Светлану Кульчицкую и Франтишека Грымзу.

— Тан Лоуренс, — поспешно вступила я в разговор, — Вы — подданный нашего государства или приехали из-за границы?

Тот оценивающе глянул на меня своими зелеными глазами, помедлил, как бы выбирая варианты ответов, и задумчиво произнес:

— Прошу прощения, я слишком плохо понимаю ваш язык.

«Не желает говорить на эту тему?» — удивленно подумала я, и как выяснилось позже, была права. Если Лоуренсу не нравился вопрос, то он немедленно ссылался на незнание языка. Впрочем, в остальном Катц оказался отличным парнем.

…Следующим занятием у нас была лекция «Языкознание и литература». Преподаватель Иржи Алексеевич Белинский — моложавый, чуть лысоватый, с мягким голосом и доброжелательной усмешкой, — мне сразу понравился. Он огласил список книг, признанных действительно древними, с которыми нам предстояло ознакомиться по предмету. Авторы и названия книг были мне большей частью незнакомы. Разве что сказки Толкиена и леди Крапивы матушка рассказывала мне еще в детстве. На предмете студенты начали разбор с произведения «Капитанская дочка» за авторством Александра Сергеевича Пушкина. Г-н Белинский предупредил, что язык первоисточника изрядно отстоит от современного, и поэтому понимание его трудно, и требует занятий с преподавателем.

Первый день занятий, наполненный новыми впечатлениями и знакомствами, пролетел для меня стремительно, так, что я и думать забыла об утренних сомнениях.

Светлана докладывает отцу об опасном объекте

Когда я вернулась домой после занятий, то как раз приехали отец и матушка со свитой. В доме немедленно стало многолюдно, и поднялась суета. Г-н Силантьев, начальник папиной охраны, определял порядок действий для своих бойцов. Г-н Яцек расселял слуг и служанок.

Отца я встретила на лестнице.

Среднего роста, в свои годы уже скорее плотного телосложения, с походкой лошадника, отец в столице одевался по-столичному. Вот и сейчас был на нем богатый, хоть и домашний камзол, мягкий, с широкими обшлагами, а также жилет медового цвета и белейшая сорочка, выглядывавшая из-под жилета двойным воротничком. За батюшкой неотрывно следовал лакей, из младших, готовый записать хозяйское распоряжение, подать, принести, вызвать… Выражение лица у батюшки было скептическое. По обыкновению своему, прибывая в особняк, отец первым делом обходил свои владения — гостиные и столовую, библиотеку и оранжерею, и спускался в сад. Слуги старались быть поблизости, чтобы если нужно перевесить картины, сменить занавеси, передвинуть мебель, это переставить, то убрать, — как только пан Кульчицкий изволит распорядиться, не дожидаясь панского гнева. В гневе отец бывал крут. Ошибок не прощал, но наказывал по справедливости. В иное время отец вел себя со слугами — язвительно, с домашними — снисходительно, с остальными — высокомерно, исключая разве что близких друзей.

Пан Кульчицкий как раз неторопливо выходил из оранжереи, чему-то ухмыляясь в густые усы. Я поприветствовала его:

— Очень рада Вас видеть, батюшка, — и поцеловала, — Как долетели? Где матушка?

— Хе! — отец остановился, разглядывая меня. — Иди, переоденься, за ужином все расскажешь.

Я собрала решимость:

— После ужина позвольте зайти?

Он, конечно, нахмурился и проворчал, что на порог ступить не успели, а дочь уже аудиенции требует.

— Что-то срочное?

— Не знаю, отец, потому и тороплюсь.

— Ладно, зайди после ужина.

…После ужина я явилась к отцу в сопровождении Гвадьяваты, и рассказала, что в нашем новом преподавателе аналитик опознал «опасный объект класса „меняющий обличья“, о котором необходимо немедленно доложить в Совет». Ну, вот я и докладываю.

Отец нахмурился и обратился к Гвадьявате:

— Как ты его назвал?

— «Клыхладан рихта»

— И что это значит?

— Это на ликантропском языке. Тип существ особой опасности. «Меняющие обличья» могут выглядеть как угодно.

— И как же ты его вычислил?

— Я умею их опознавать, но не могу объяснить как.

Отец раздраженно хмыкнул.

— На каком основании о них следует докладывать в Совет?

— Протокол №13/б, утвержденный в первый год от Декларации, устанавливает необходимость передачи сведений в Комиссию по наблюдению и противодействию опасным объектам.

— Что ты мне голову морочишь! — рассердился пан Севастьян, — Такой комиссии при Совете нет!

— Так точно, — подтвердил Гвадьявата, — ее расформировали 25 лет назад по рекомендации пана советника…

— Ты что, испытываешь мое терпение? — вкрадчиво поинтересовался отец.

Гвадьявата замер как замороженный. А мне внезапно стало страшно.

Отец сказал, как плюнул:

— Ты ошибся, Четверка. Еще пара подобных ошибок, и я тебя сменю на более совершенную модель. Пошел вон!

Гвадьявата вышел молча.

Отец прошелся по кабинету, недовольно ворча:

— Ну раз уж ты, дочь, все равно отнимаешь у меня время… Так кто этот опасный субъект?

— Г-н Черный Дагда Брюсович, преподаватель практической истории.

— Слышал о нем, Эккерт его хвалит. Надо бы самому посмотреть… Разрешаю пригласить этих твоих студентов к нам в субботу. И Черного тоже. Сам взгляну. Все. Свободна.

Я поклонилась и выскочила за дверь.

…Все были чем-то заняты. Матушка беседовала с г-жой Владиленой. Яся навещала брата в больнице. Об этом сообщил г-н Яцек, остановленный мною в коридоре, а также заверил меня, что здоровье Генриха идет на поправку. Г-н Яцек слишком воспитан, чтобы показать нетерпение, но когда в коридоре остановился сначала лакей, а потом служанка, я поняла, что создаю затор, и отпустила его. За моей спиной служанка торопливо защебетала.

Мимо меня в сторону отцовского кабинета прошел Гвадьявата с папкой в руках. Бедняга! Получается, что я его подставила… Или нет? Он все равно доложил бы отцу, и испытал его гнев. Отец считает, что Гвадьявата не имеет права на ошибку? Удивительно! Ведь даже ружье бывает, что дает осечку… Раньше, когда Гвадьявата называл себя «вещью», я полагала в этом некоторое преувеличение. Но теперь, услышав отца, мне пришлось допустить, что пан Кульчицкий действительно считает своего секретаря «говорящим орудием». От таких мыслей у меня начала болеть голова. «Но не следует торопиться,» — сказала я себе, — «Гвадьявата — загадочная фигура, и со временем я надеюсь понять больше».

«Пойду-ка, поищу что-нибудь почитать», — решила я, и поднялась в библиотеку. Слуга зажег лампы и удалился.

Днем библиотека представлялась мне подводным царством, где властвует сонная тишина и медленно стынут спрессованные знания. Иное — вечером. Лампа на столе светила как теплый огонек в ночи, а книжные шкафы обступили ее как дремучий лес. Добрый библиотечный лес приготовил мне мягкое плюшевое кресло и отгородился от улицы тяжелыми шторами.

Что же почитать? А, сегодня г-н Белинский как раз продиктовал список книг. Некоторые я видела у нас в библиотеке. Вот, например, «Воспоминания леди Крапивы». Матушка кое-что пересказывала мне в детстве.

Надо сказать, что наша семья придерживается старой религии, и мы, дети Кульчицких, воспитаны в традициях верности Богу-Императору, который является Владыкой живых и мертвых. Культ этот в настоящее время стал тайным, скрытым. По крайней мере, я никогда не слышала, чтобы отец и мать говорили с кем-то о своей вере, и мне в детстве запрещали упоминать об этом при посторонних. Ежегодные приношения деньгами и подарками в канун середины лета мы всегда проводили в узком семейном кругу — отец и мать, дед, пока он был жив, сыновья и дочери папы от наложниц, но никогда ни сами наложницы, ни слуги не присутствовали. Об Императоре было мне немногое известно. Рассказывали, что сотни лет назад он проявил себя в мире и создал Империю, в которой сосуществовали разные расы и народы. Империя была обширна, сильна и богата. Император правил, железной рукой утверждая свою волю, награждая верных и карая отступников.

Пришло время, и Бог-Император покинул своих подданных в мире живых, но не умер, ибо не может умереть Владыка смерти, а ушел за грань. От этого в империи произошла смута. Род Кульчицких, вознесенный Императором при его жизни, продолжил быть верным Ему. Такова честь моего рода, и всех моих предков, а значит и моя честь.

В ответ на мои детские вопросы матушка рассказывала мне, что Бог-Император родился среди эльфов, и его матерью была леди Крапива, а отцом лорд Спящий-в-листве — так звучат имена родителей Императора на человеческом языке. Лорд Спящий был знатного рода, а Крапива — незнатной девушкой. Но они встретились, полюбили друг друга, и от их союза пришел в жизнь Бог-Император, чье скрытое имя на человеческом языке означает дикую розу, иначе шиповник.

«Воспоминания леди Крапивы» — одно из немногих произведений, сохранившееся с имперских времен. Точное количество томов неизвестно, но у нас в библиотеке есть том восьмой и тома первый и второй под одной обложкой. Я взялась читать с первого тома. Как и предупреждал наш преподаватель г-н Белинский, читать было сложно. За столетия, прошедшие от времен написания, язык изменился, и не все слова были понятны, и о чем-то приходилось догадываться. Я утешала себя тем, что книга издана в переводе на человеческий язык. Если бы леди Крапива писала на эльфийском, что вполне вероятно, то мне не удалось бы ее прочитать иначе, чем освоив эльфийский.

А так, хоть и с трудом, я штурмовала страницу за страницей, и передо мною открывался древний мир. Мир, где по городу бродили люди, эльфы, оборотни и вампиры. Мир, где дороги упирались в край света. Мир, в чем-то похожий на наш, а в чем-то бесконечно чуждый. Любовь, страх, зависть и ревность, гнев и расчет продолжали тревожить умы живущих и руководить их поступками. Боги выходили к смертным легко, а смертные были готовы к их божественным проявлениям. То, что мы сейчас назвали бы чудом, и раньше называли чудом, но принимали как обстоятельство жизни.

Первый том начинался как путевые заметки. С того момента, как юная Крапива, тогда еще не леди и не мать Императора, отправилась в дорогу, она писала о чудесах, которые ей довелось увидеть. А я читала ее повествование как волшебную сказку. Как такое может быть? Как может быть так много чудес? Я удивлялась, и одновременно верила, что все написанное — правда, потому что суть оставалась знакомой и в моем мире — радость от встречи друга и скорбь о потере друга, великое чудо обретения любви и разъедающие душу сомнения, ревность, страх и преодоление страха, честь, верность, и сомнения, опять сомнения… Наверное, редакторы этой книги просто не осмелились поправить хоть букву в писаниях матери Божественного Императора. Иначе почему текст беседовал со мною голосом юной девушки, многое непонимающей, многому удивляющейся, где-то признающей свое несовершенство, а порою наоборот самоуверенной там, где самоуверенность ведет к поражению.

Время летело незаметно. Когда в окно заглянул рассвет, я пообещала себе, что обязательно вернусь, и, зевая, отправилась в спальню, чтобы вздремнуть хотя бы пару часов.