313 дней: Агапэ

Анна Элфорд, 2020

Роман скорее о мести и эгоизме, чем о любви. О том, как прошлое всегда портит настоящее; что, чаще всего, мы живем именно прошлыми воспоминаниях, в которых останемся даже после смерти. О двух людях, сошедшихся на основе общей философии и культурных ценностей. И важны здесь не секс и не нагота, а то, что стоит за этим. Платон делил любовь на разные виды. «Агапэ» – это то самое «золотое сечение», «романтический идеал», а в нашем варианте – «новая философская модель любви». Талантливый художник Дилан – двигатель сюжета – и преуспевающая актриса Грейс – душа романа – Орегон; театры; выступления; два человека искусства. Они самостоятельно строят свою судьбу, отличаясь от своего вялого окружения. Грейс проходит через: цикл роста и падения, принятие полигамии, физические увечья от преследующей ее француженки. Она борется с повсеместной завистью и матерью, доводившей дочь в детстве до невроза. И все вышеперечисленное меркнет перед людским комом чувств, однажды созданным и наросшим в прошлом.

6

Грейс

Полицейская сирена одиноко разрывает воздух, звуки прибоя. Я вжимаюсь в спинку сиденья вместе с Логаном и немым взглядом умоляю друзей ехать быстрее; мать так и не объяснила, что произошло. Мотаясь по извилистым склонам, мы проезжаем кварталы, которые этой ночью подобны туманному Константинополю в тенях. Заворачиваем за угол улицы, и перед нами открывается вид на площадь соседской общины, куда выходят палисадники домов. Их заливает свет фар полицейских машин. Логан останавливает автомобиль, оборачиваясь ко мне всем телом и намереваясь что-то сказать. Но к тому моменту я выбегаю на улицу, захлопывая дверцу так, что тонированные задние стекла звонко дребезжат. «Ничего серьезного?» — судорожно спрашиваю я в пугающей атмосфере. В очередной раз мне позвонил Майк, и я пообещала ему не бояться полиции, ибо они слишком некомпетентны ни для исполнения своих угроз, ни для справедливого раскрытия дела. Мне было важно увидеть случившееся собственными глазами.

Шумно. Небольшая толпа собралась возле дома; полиция не подпускает их близко. Стремительно пересекаю площадь и натыкаюсь на руку мужчины средних лет в форме. Рыжие усы над его верхней губой поддразнивают, извиваясь в движении.

— Полегче, девчонка. Это место самоубийства.

Самоубийства?.. Дух опускается ниже, куда-то прямо в пальцы ног, а мышцы живота стягивает сильнее. Впиваюсь ногтями в свою ладонь, чтобы проверить, реальность ли это. Я оборачиваюсь в поиске поддержки друзей, и ближе всех обнаруживаю знакомые фиалковые глаза.

— Это моя сестра. Немедленно пустите меня! — требую я. — Ее отец уже едет сюда из Портленда, и это займет несколько часов! — Рыжик оборачивается на вышедшую женщинадетектив с кофе в руках, жестом указывает на меня (я уже не вижу никого из своих друзей; мои мысли обратились в квинтэссенцию из обязательств перед тонкой душой Майка).

Детектив без промедления позволяет мне зайти на территорию дома. Неожиданно для всех, и даже для самой себя, я стремительно пробегаю изумрудный газон кузины и влетаю в дом. Я не откликаюсь на голос детектива, в беспамятстве взбираюсь по миндального цвета спиральной лестнице на второй этаж-чердак. Внизу слышатся громкие голоса. Здесь лишь одна большая комната, на полу сор и жутким образом раскиданы вещи; я задыхаюсь, когда впервые после гибели отца вновь сталкиваюсь со смертью. Тело крашеной блондинки двадцати пяти лет висит на люстре и резко контрастирует с наполненной светом комнатой. На запястьях Виктории я замечаю крепкие следы от стяжек, но вот меня уже выволакивают из комнаты.

Читатель, следующее, что я помню, это как я сижу в участке: серебристая мебель, такое же стекло, одинокий стол и два стула.

— Вероятнее всего, она повесилась, Грейс. — Пожилой следователь перешёл со мной на «ты», хотя никто ему и не позволял. Чувствую, как ком бесконечного напряжения постепенно проходит вниз по глотке вместе с тёплой водой. — Все улики указывают на это, точнее, их абсолютное отсутствие.

— А что до явно насильственных следов на кистях Виктории?

— Сама себя привязала.

— Вы видели погром в ее комнате, она защищалась! — вскрикиваю я.

— Она могла это устроить и сама.

«Что вы за подонки?» — подумала я.

Но чего я могу ожидать от семидесятилетнего шерифа, который занимается вышиванием крестиком на рабочем месте? Такой уж это городок (ведь даже если со мной произойдёт беда, я тоже не обращусь к властям). Я помню, как однажды заявила в полицию о краже, на что шериф мне ответил: «Я более чем уверен, что тебе это просто кажется. В моем городке никогда никто не крадет друг у друга, — вот что сказал мне престарелый сотрудник. — Милочка, отоспись, и утром найдешь потерянное. Твой юный ум фантазирует». Некомпетентные правоохранительные органы.

Звёздная Ночь

«Тело, душа, ум. Телу принадлежат ощущения, душе — стремления, уму — основоположение». Ночь чувствовала себя раздавленной этой мрачной тишиной и красотой предрассветного часа, чувствовала, что хочет быстрее увидеть её вновь. Ночь помнила каждое начало и каждое падение.

Грейс

Я оказываюсь в просторном коридоре. Холодный свет освещает периметр, а железные стулья вдоль стен пусты. Скользкий белоснежный кафель под ногами неожиданно для меня является поводом к новой картинке перед глазами — первый раз, когда я видела Викторию. Это был семейный вечер, и она стояла прямо напротив окна с ослепительным дневным солнечным светом. Единственное воспоминание о моей сводной сестре — тот вечер. То красное платье так шло ей, а сейчас… Виктория мертва. Так странно. Мы не были близки; теперь уже у меня есть второе о ней воспоминание — бездыханное свисающее тело в полуметре над полом. Мы со следователем проходим в общее отделение; здесь больше людей. Он скрывается в одном из многочисленных кабинетов, а я подписываю бумаги, и вот посреди всей суеты я замечаю знакомое лицо. Хоть кто-то в этом абсолютно бредовом мире! Спасаюсь от кошмара действительности, бросаясь на его плечи, не контролируя себя и проявления чувств. Дилан слегка отшатывается назад, не ожидая такой силы от меня. И вот колебания проходят, мы вместе останавливаемся на месте.

— Я понимаю, тебя ранит случившееся, — шепчет близкий друг Али.

Чувствую единственную горячую слезу, опускающуюся по моей щеке ниже. Обвиваю рукой его шею, а Дилан осторожно прикасается ладонью к моей спине, где-то прямо между лопаток. Такие успокаивающие прикосновения незнакомца. И вдруг, сражённая неуловимыми силами, поймавшими меня врасплох, я ударяюсь в слезы. Я стою и плачу, ничуть не стыдясь своих слез.

— Нет, я… — я замолкаю на мгновение, вдыхая взахлёб воздух как спасение. — Мне должно быть больно, но я видела её лишь дважды в жизни. И это был второй раз. Возможно, мои слезы и неоправданные. Я просто впервые со времени гибели отца столкнулась со смертью снова, — озвучила я свои мысли прямиком из дома Виктории.

Ещё одна слеза, но теперь уже тонкая и тихая, опускается в тот момент, когда я отстраняюсь от Дилана. Обнаруживаю карие глаза, а моя рука локтем всё ещё опирается о его плечо. Дилан изучает мои черты со скорбью в глазах, а я ощущаю его дыхание. Кроме трагедии, внутри самой себя я обнаруживаю дрожь и воздух в диафрагме; по крайней мере, я перестала задыхаться. Но Дилан встрепенулся, отозвав свои несказанные слова, и я в ответ отстраняюсь. Мы сели на железную жёсткую скамью, и к нам присоединилась Алиша до того момента, как ночь перешла в утренние часы. Я вновь облокотилась о его плечо от невероятной слабости.

— Виктория оставила хоть что-нибудь? — бормочет Алиша. — Может быть записку…

— Мы уже слышали неоднократно от Грейс, что ничего не было найдено. Но они продолжают обыскивать дом.

Разговор всё продолжается, подменяя темы, но я вовсе не участвую в нем, не чувствую его. Ощущаю только прожигающую внутренности пустоту, и сквозь часы пугающее равнодушие спускается на моё сердце. Теперь вместо картинок мёртвой я думала лишь, что мне нравится версия людей в шесть утра. Такие уязвимые, честные, настоящие.

Звёздная Ночь

Ночь чувствовала себя такой предательницей, чувствовала, что человеку хочется более задушевной беседы, но была к ней не способна. И нашла на Ночь тоска, стало скучно — сидеть тут и ждать новостей. Свет Ночи такой же, как свет, давно потухших звёзд. Он излучается ещё до нашей жизни, и постепенно, сквозь дни, месяцы и года доходит до нас, постепенно вразумляя. Потом мы осознаём, потом мы благодарим.

Грейс

Покрывшись мурашками, я выбегаю на улицу, заметив первые утренние лучи. Туманный восход; густые ночные пары рассеиваются отдельными хлопьями, ожидая той минуты, когда будут обращены ни во что. Высоко в воздухе, не видные глазу, трепещут и звенят жаворонки. Чувство в глотке — словно это последнее утро на другом континенте, где ты больше никогда не окажешься. Меня немного знобит от утренней свежести, и машины въезжают на полупустынную парковку перед участком, позади же дорога и стройный ряд закрытых магазинов. Но вот мои мысли прекращаются; в окнах только что заехавшего автомобиля я замечаю Кэррол, Майка и Зеда с ними.

— Грейси, что предположительно произошло? — спрашивает Кэррол удивительно спокойным тоном, выходя из салона автомобиля.

«Только мой отец может так меня называть!» — почти что вскрикиваю я, но в очередной раз сдерживаюсь. Она не поймёт. Никогда не понимала. А Майк неохотно выходит наружу. В его покрасневших глазах стоят слезы. Кажется, будто впервые в жизни вижу его таким; вот в чем причина всех бед — привязанность к ближним (но ведь это его дочь!). Кровные родные остались на опознание тела, и Зед молча посадил меня в автомобиль. Серьёзный и твёрдый духом, он оказывается рядом со мной. Перевожу взгляд на Зеда и бессознательно вздрагиваю, жду, когда его бескомпромиссный самоконтроль смягчится. Он, словно волчонок, совершенно позабыв причины нашего отдаления друг от друга, нашей ссоры, прижимает моё тело к своей груди, не обращая внимания на перегородку. Все резко забывается, все проблемы и конфликты. Ладонью он держит меня за затылок, переходя на шею пальцами и постепенно отдаляясь. Я больше не плачу.

— Мне так жаль, Грейси, так жаль…

«Никто и никогда, кроме моего отца», — повторяю я про себя. Лишь ему за всю жизнь я говорила, что люблю его, лишь ему позволяла так себя назвать.

— Я люблю тебя, Грейси, — солгал он.

Я вздрогнула, но Зед и не заметил.

— И я люблю тебя.

Я заметила этот диссонанс в наших с ним отношениях и замолчала.

От автора

Я думала, мучилась, грустила. Я пересмотрела первую часть романа строго, самоуничтожительно, заглядывая и в себя саму, и в актуальность тем. Возможно, можно было бы написать проще; возможно, стоило развить какую-нибудь мысль глубже, да и не вдаваться в романтику, в любовь. Цензуре заплачу я долг и все равно продолжу описывать, кажется, один из самых иррациональных аспектов человеческой жизни: секс и виды любви, её последствия, человеческую душу и то, как просто её вывести из себя.

Если вам, милый друг, уже наскучило, то могу лишь посоветовать перелистнуть на главу № 24.