Лоботомия. Роман

Анжелика Сергеевна Лавицкая

Аннотация от Feder Fuchs: Мрачная атмосфера, налёт абсурдистской мистики, мясо и хардкор, а за всем этим – крутейший стёб над теми, кто мнит себя дофига нормальным. Особенно хорош образ «писателей», которые оторваны от мира настолько, что выглядят полными шизофрениками. После «Лоботомии» не могу называть подобных персонажей иначе, чем «атланты».

Глава третья

–…Ты не мог бы меня забрать из моего дурдома? — говорю шепотом, потому что голос пропал от пережитого несколько минут назад ужаса.

— Ну, окей. А куда дальше? — Димка на том конце беспроводной мобильной связи явно не торопится меня забирать. Наверняка он лениво протянулся, сидя за своим компьютером, сделал глоток остывшего чёрного чая и думает о том, как ему не хочется выходить из квартиры, идти к гаражу и ехать к дурке.

— Хоть куда! Ты меня в караоке сводить хотел? Лови момент! Приезжай быстрее! — не дожидаясь его ответа, отправляю трубку в карман халата. Мне нужно отдышаться, я так убегала от этого деда в огромных очках… Учителя физкультуры, которые вечно были мной недовольны, сейчас бы аплодировали стоя, я ведь ещё и через забор перемахнула. Господи, что же это получается-то? Дед Вася не токарь никакой, правду рассказывал и про КГБ, и про Ельцина, прости Господи, Бориса Николаевича?

А как хорошо начинался день: я спокойно, не опаздывая, подходила к своей любимой работе, увидела странного толстого деда в огромных тёмных очках с рогожей оправой, и всё, на этом всё хорошее этого дня закончилось. Он встал у меня на пути, поздоровался, а я, потеряв дар речи от полного несоответствия его внешности и речи, тупо смотрела на него, совершенно ничего не понимая.

— Я не буду ходить вокруг да около, — несмотря на это обещание, он мялся, но мялся наигранно и наигранно то опускал глаза, то оглядывался, то снова смотрел на меня, после чего приблизился вплотную, схватил меня за ворот пуховика и над ухом прозвучал его вопрос: — Василий Николаевич, дедушка такой, лы-ы-ысенький, худенький, здесь лежит? — пока он кивал головой в сторону психушки, моё сердце успело остановиться, а дыхание пропасть.

Не знаю, что сработало — инстинкт самосохранения или страх, но вцепившись в его руку, я зачем-то очень быстро натянула его вязаную шапку ему же на глаза и толкнула со всей силы. Вот уж не знала, что сил моих хватит уронить его, а после этого ещё и побежать, забыть о том, где находится вход, и, подняв колючую проволоку, которая меня нехило покалечила, перепрыгнуть через забор. Господи, что же это было?!

Нет, никому и ничего я не сказала. Пока Акула тихо-мирно рисовала очередной цветок, я лишь, стараясь быть незаметной, выглядывала в окно и видела, как этот дед бомжацкого вида крутился около нашей психушки, либо переходил через дорогу, к остановке, и делал вид, что ждёт автобус.

И почему-то я подумала, что он больше ко мне не пристанет, а потому, спокойно собралась домой и вышла из двора больницы. Бомжа этого нигде не было видно, успокоившись, я даже вздохнула, ещё раз огляделась вокруг, и в тот момент, когда уже собралась устремить свой взгляд вперёд, — он появился передо мной. Воображение предательски воспроизвело где-то в мозгу музыку из фильма ужаса. Он довольно улыбался, выдыхая мне в лицо, я отступала назад, прижимая свою сумку к груди. На улице, как всегда, ни души, даже кричать бесполезно, хоть и от стен психушки я была не далеко, никто бы мне не помог.

— Вася, ма-а-аленький такой старичок, — бомж напоминал маньяка, ему не хватало только ножа в руке, он явно чувствовал мой страх, а потому был уверен, что сейчас я сопротивляться не стану.

— Он умер! — я заорала во все горло, после чего сорвалась с места к уже известному маршруту — через забор. Проволока прорезала рукав пуховика, но мне впервые было плевать на такую мелочь.

Вернувшись в стены родной психушки, чувство того, что теперь я в безопасности, дало спокойно дышать. Прошмыгнув в ванную комнату, я надела снова свой халат, позвонила Димке и вот теперь сижу на краю ванны и жду его. Этот придурок явно не торопится забирать меня отсюда.

Наверное, если бы змею, которую вроде нашли, ибо объявления о ней больше нет, нашли бы в моей квартире, я бы отреагировала куда спокойнее, чем на всё то, что произошло сегодня. Не знаю, почему не сказала этому бомжу про Васю. Всё же Вася — любимый псих: тихий, спокойный. Нет, не такой, как Акула, но к нему у меня тоже свой подход: я отбиваю об косяк три раза, прежде чем зайти, и он знает, что это я, потому что он сам просил меня это делать. Мы друзья. Только почему я сказала, что он умер? Да чтобы бомж сюда больше не приходил.

— Сго-о-рело! Издательство сгорело-о-о! И рукопись моя с ним вместе! — истеричный крик-плач снова заставляет меня прекратить дышать. Голос незнакомый, скорее всего, поступила новенькая, так как крик женский.

Приоткрываю дверь. В коляске сидит безумно худая женщина с абсолютно седыми волосами, пряди которых успели вылезти из-под шпилек и растрепаться. Она в чёрном длинном платье, кажется, бархатном, у этого платья белый кружевной воротничок под горло. Женщина закрыла лицо ладонями, как только увидела меня и перешла навзрыд.

— Тебя не очень рады видеть, — за моей спиной возникает Колян, на его и без того неприятном лице, усмешка; ему нравится наблюдать за подобными истериками, он мечтает успокаивать свою жену так же, как успокаивает наших психов. Наверное, с тех пор его и прозвали БДСМ.

— По-твоему, это забавно? Ей же плохо, — говорю ему, не отрывая взгляд от этой женщины; в самом деле, она выглядит несчастной, и мне почему-то хочется её пожалеть и как-то успокоить.

Женщина внезапно замолкает, смотрит пристально на меня, поднимает руки вверх и, сползая с кресла на колени, хватает меня за ноги.

— Десять лет работы! Все сгорело! Они же говорили мне, чтобы я туда ни в коем случае не относила! — мои попытки помочь ей встать ни к чему хорошему не приводят, она цепляется за мои руки и тянет меня за собой.

На помощь приходит Колян, он быстро возвращает её в кресло.

— Они однажды тебя убьют из-за твоей мягкотелости, здесь так нельзя! — он кричит на меня, пристегивает женщину к креслу, но я его почти не слышу, у меня зазвонил телефон.

— Я приехал, выходи, — не сразу сообразив, что это Димка, я стою и смотрю вслед Коляну, который увозит несчастную, вероятнее всего, писательницу, и мне хочется послать Димку к черту, пойти за ними и познакомиться с новой сумасшедшей. Ей нужна помощь, я уверена, что она здесь по какой-то ошибке. К тому же, это намного лучше, чем вечер в караоке в компании этого куска сала.

— Извини, меня оставили на дежурство, Зинка заболела и не вышла, — вру ему о Зинке, которая никогда у нас не работала.

— Ты охренела?! — это последнее, что я услышала от него, пошёл он к черту.

— Стойте, я с вами! — я срываюсь с места и бегу за Коляном. Он останавливается и, ошалев от этой новости, уставился на меня.

— Ты совсем больная что ли?! — он никак не привыкнет к тому, что психи меня любят, он просто не знает, как сильно они нравятся мне.

— Да. Приготовишь мне отдельную палату? — мне приходится сводить всё на шутку, чтобы он ничего не понял и в самом деле не запер где-нибудь здесь, в палате, навсегда.

— Дома совсем не ждут? Вышла бы замуж, что ли, — он соглашается с моим решением, мы идём вместе. Да, кроме Фимки, меня никто не ждёт, надеюсь, он мне простит это и не разнесет квартиру за ночь.

Женщина спокойна. Она смотрит впереди себя, она кажется неподвижной, замершей, как будто перед ее глазами прокручиваются кадры фильма, где горит издательство, где показаны все десять лет работы, где сгорают рукописи, где мы с ней встречаемся…

Дверь открывается, тусклый свет, который слегка синего оттенка из-за стен, проливается на нас.

— Как вас зовут? — забирая у Кольки ручки коляски, я смотрю впереди себя и чувствую какую-то неизвестную мне до этого власть над человеком, над этой несчастной женщиной, оттого и голос мой почти командный.

— Анна Горц, — довольно улыбаюсь, она ответила так, будто ее привели на эшафот. Теперь мне становится ясно, что это не просто ошибка, всё было подстроено специально.