Однажды

Анастасия Ветрова (2024)

У Владимира есть любимая работа — он инструктор по вождению. Его уважают и ценят на работе за порядочность, ответственность, умение найти к каждому свой подход в обучении. Однажды к нему в группу приходит новенькая, Оля. Поначалу Владимир и не думал, что, случайно узнав её непростую историю и решив помочь ей, он может пересмотреть свои принципы и кардинально изменить свою собственную жизнь.

Глава 4

ГЛАВА 4.

В этот раз Оля опаздывала с работы, директор всю смену оставил на пятиминутку, затянувшуюся почти на час. Она позвонила Владимиру, предупредила, что задержится, в итоге, занятие началось вместо пяти только в начале седьмого, и, соответственно, закончилось уже почти в девять вечера. На улице была темень полнейшая, а до дома идти пешком и дворами. Оля нехотя потянулась к ручке двери, но Владимир вдруг спросил:

— Тебе далеко до дома-то идти?

— Да нет, тут через две улицы, там, где магазин круглосуточный — не особо…, — ответила сбивчиво Оля.

— Да всё равно, давай меняться местами — подвезу, а то по темноте-то ходить страшновато, наверно? Тут освещение фиговое, а мне всё равно в ту сторону ехать…, — он взглянул на неё вопросительно, Оля пожала плечами и согласно кивнула.

Выходя из машины, она поблагодарила его, слегка смущаясь:

— Спасибо, что подвезли, а то и вправду как-то стрёмно тут вечером…

— Да не за что! До послезавтра тогда, пока!

— Ага…

Владимир проехал вглубь двора, чтобы развернуться, а Оля пошла в сторону подъезда. Там кто-то стоял и курил, но из-за лампочки, светившей ему в спину, лица не было видно. Только подойдя совсем близко, она поняла, что это Виталик, и сразу же как-то резко тошно стало, возникло желание немедленно убежать, прыгнуть обратно в машину и уехать отсюда. Но уже было поздно, он её увидел, пришлось идти.

… Владимир развернулся и мельком глянул в сторону подъезда, выезжая из двора. Заметив, что Оля остановилась и разговаривает с кем-то, пробормотал: «Хм, парень, что ль, её? Мог уж и у школы встретить тогда, что ж она у него одна ходит-то по таким тёмным улочкам?» — и сам себя поймал на том, что его как-то неприятно удивило, что у неё кто-то есть, даже, скорее, огорчило… А почему — непонятно: «Да мне-то, собственно, какое до этого должно быть дело?” — и сам себе ответил: «Так, просто странно, для меня она по сути всего лишь ученик, и то как-то переживаю, как до дома дойдёт, а это — что ж? Девчонка ведь, мало ли что…» — и вдруг возникло какое-то неприязненное чувство по отношению к этому ему, и стало даже немного обидно за Олю. Она ему очень нравилась как человек, он успел уже привязаться к ней, она перестала быть чужой, просто очередной фамилией в графике. В принципе, он ко всем своим ученикам очень хорошо относился, тепло, он не мог просто как робот безразлично воспринимать их только как конвейер новых подопытных, раз в два месяца сменяющих друг друга. Переживал за каждого, получается у того или нет, помогал, настраивал, возился с девчонками, когда те ревели по поводу провала на экзамене, пытался их сам записать на пересдачу побыстрей, переделывал график занятий, ждал с перерывами и даже переносил на выходные, если ученик не успевал по работе или учёбе, волновался вместе со всеми при проезде элементов на автодроме, знал, как тот или иной ученик отреагирует в определенном случае, потому что это была не просто работа, а любимая работа, и учить он умел так, что у него хотели учиться даже злостные прогульщики. Правда, иногда это выходило ему боком, потому что другие инструктора, которые могли схалявить в чём-то или просто не хотели возиться с очередным не шибко понятливым, сплавляли таких Владимиру, потому что тот не отказывал. Хотя у самого нагрузки было под завязку. Но зато и от учеников была моральная отдача, а это же тоже немаловажно.

***

— Господи, ну что тебе ещё от меня надо, а? — Олю охватило какое-то чувство безысходности: всё снова — здорова. Краем глаза она отметила, что Владимир проехал на выезд, и вздохнула с сожалением — надо было Виталику сюда явиться и подпортить настроение! Это ж так здорово было — он до дома довёз, пускай просто от доброты душевной, но всё равно — приятно же!

— Я смотрю, ты каждый раз всё радостней при виде меня становишься! — съязвил Виталик.

— А ты какой-то другой реакции ждёшь? Чего тебе на сей раз надо?

Он проигнорировал её вопрос:

— Стало быть, ты от меня ни к кому не уходила, а просто так, утомилась от семейной жисти?

— Ты о чём вообще сейчас? — Ольга не поняла, к чему он это начал.

— Да я о том, милая, что ты мне по ушам ездила, а сама тут с доставкой на дом, да на учебной машинке, смотрю? С инструктором шашни водишь?

— Ты чего, дурак? — опешила Оля от такого вопроса, — И вообще, твоё какое дело? Чего ты ко мне лезешь? А? Я к тебе никаким боком теперь не отношусь! Достать больше некого? — Олю снова затрясло — её всегда пробивала холодная дрожь при виде Виталика после того дня, когда она очнулась только в больнице.

— Так значит, когда я тебе тут в прошлый раз предлагал мировую, ты тут из себя всю такую белую-пушистую строила, а сама уже хвост навострила?

— Отстань от меня, слышишь? — Оля почувствовала себя такой измученной, как будто из неё разом вся энергия вышла, высосалась.

— Не, дорогая, как это — отстань? Я сначала просветиться хочу!

— Обломишься! — проговорила она зло сквозь зубы, — Пусти! Я домой пошла!

Виталик придвинулся к ней вплотную и тихо, но отчеканивая каждое слово, сказал:

— Если ты думаешь, что ты этой бумажкой из ЗАГСа от меня отделаешься, то глубоко ошибаешься, зайка моя! Я не люблю, когда меня так кидают, запомни, или ты уже забыла, как в больнице побывала? Могу ещё раз проживание там обеспечить, если по-хорошему не понимаешь!

Тут ноги почему-то стали какие-то ватные, и слегка замутило от чувства страха, свербившего изнутри и начинавшего усиливаться. Он это заметил и ухмыльнулся. По сути, как любой человек такого склада, как правило, слабохарактерный и с кучей комплексов, он выбрал себе так называемую «жертву», и получал совершенно истинное удовольствие от того, что имеет над ней власть, пусть это власть страха, давления, пусть она его ненавидит при этом, но он-то имеет над ней влияние, она от него зависима.

***

С тех пор, как Оля от него ушла, Анна Николавна почти совсем с ним не разговаривала, запиралась и подолгу сидела в своей комнате, она вдруг посмотрела на него совсем по-другому, словно это был не её сын, а какой-то чуждый ей человек, совершенно незнакомый, потому что её сын никогда бы не смог так поступить: жестоко, зло и сознательно больно по отношению к Оле, к их так никогда и не рождённому ребёнку, и к ней.

У неё не укладывалось в голове: она не могла понять, когда он успел таким стать, отчего это всё? Может, она в определённый момент его упустила? Хотя, как? Ведь она даже замуж второй раз выходить не стала, забросила личную жизнь, и всё ради того, чтобы Виталик не чувствовал себя обделённым, чтоб ему не пришлось приноравливаться к жизни с мужчиной, который стал бы в доме хозяином. Таким образом, она считала, щадит его детскую психику, старается не травмировать… Да и потом, когда он уже подрос, она совсем забросила себя и уделяла всё свое свободное время только сыну, даже с подругами перестала встречаться, потому что они постоянно твердили ей о том, что пора бы подумать о себе уже, а она всё отговаривалась, считая, что теперь-то уже поздно, вот лучше дождаться, пока Виталик вырастет, найдёт девушку, с которой она скоро поладит, у них будут дети, и она сможет заняться воспитанием внуков… ан нет… Она всё больше убеждалась, что сын становится очень похожим на своего отца, от которого она когда-то давно ушла, собрав по-быстрому небольшой чемоданчик, надеясь, что больше никогда ничто не напомнит ей от тех нескольких годах её жизни с жестоким, властным мужем, третировавшим её и срывавшим свою злость даже на маленьком сыне, которому тогда едва исполнилось два годика. Но вместо того, чтобы стать добрым, заботливым, чутким, каким она пыталась его вырастить, Виталик рос самолюбивым, дерзким, капризным, пытался всё время привлечь внимание окружающих. Среди ровесников стремился быть первым во всех гулянках, чтобы никто не посмел назвать его маменькиным сынком, не подумал, что он слабак. Для этого он нашёл себе отличное средство: подбирал в своё окружение таких людей, на которых мог влиять, которые были ведомыми, побаивались его, среди которых он мог чувствовать себя лидером и создавать видимость своей значимости. Ребята постарше и те, кто были поумнее, понаглее, прекрасно видели, что это всего лишь показуха, и кто просто игнорировал его, кто откровенно издевался. Виталик злился, бесился от бессилия как-то им ответить, поэтому вымещал свою обиду на своих сотоварищах как умел: криком и кулаками, потому что ведь очень легко воздействовать силой на тех, кто слабее, да к тому же, боится тебя.

Анна Николавна поначалу просто не видела, потом стала замечать какую-то агрессию с его стороны, направленную уже на неё, если она пыталась в чём-то учить его или настаивать на своём. Он немедленно раздражался, лицо краснело, скулы напрягались, а почти прозрачного, ледяного цвета глаза приобретали мутно-серый оттенок, он сжимал кулаки и начинал прерывисто дышать, наступая на неё, пытаясь то ли напугать, то ли спровоцировать, и Анна Николавна, мямля что-то на ходу, побыстрей уползала в свою комнату.

А потом появилась эта Рита: неспокойная, шабутная, но добрая. Виталик привёл её жить к ним, Рита жила в общежитии, а здесь ей сразу приглянулось то, что можно самой что-то сделать, что это вроде как дом, где кухня и туалет не общие, а только для своих. Она готовила вкусные ужины, постоянно подбадривала Анну Николавну, усиленно поддерживала Виталика в его увеселительных прогулках, искренне полагая, что раз она разделяет его увлечения, старается не попрекать его ничем, значит, он будет ей за это благодарен. Но вышло отнюдь наоборот: Виталику стало казаться, что она таскается за ним повсюду, потому что хочет его контролировать, как-то подчинить себе, и раз за разом он стал придумывать предлоги, чтобы оставлять её дома. Риточка недоумевала, обижалась, плакала, просила, пыталась объясниться, а в ответ получала сначала просто враньё, потом резкие реплики, а один раз — даже оплеуху, вроде как, чтобы не лезла не в своё дело. Рита схватилась за вмиг покрасневшую щёку, сглотнула, молча посмотрела на него ошеломлённо-обиженным взглядом и ушла в комнату. Виталик спокойно пошёл отдыхать в очередную компанию, снимая стресс любимым коктейльчиком «Чёрный русский», вернулся домой уже за полночь и плюхнулся не раздеваясь на кровать, не заметив сидящую в кресле Риту. Убедившись, что он захрапел, уткнув лицо в смятую плюшевую подушку, она тихонько открыла шкаф, сложила скудные вещички в хозяйственную сумку, аккуратно, чтобы не шуметь, по одной штучке сложила в маленький пакетик квадратный флакончик духов, косметичку, пластмассовую коробочку с украшениями, два тюбика с кремом, пудреницу, которая, правда, нечаянно пролетела мимо пакета и шмякнулась на пол. Рита зажмурилась, потом быстро глянула на Виталика: он по-прежнему спал в той же позе, засунула обратно вывалившуюся пуховку, ладонью стряхнула бежевые крошки под тумбочку, подхватила пакет, также бесшумно прокралась ванную, взяла своё полотенце, шампунь и мочалку, тихонько вылезла в коридор, умудрившись не наступить на вечно поскрипывающую доску под вырезанным из старого настенного ковра половиком. Глянула на дверь Анны Николавны, за которой слышался монотонный говор телевизора, вздохнула, мотнула головой, отбросив упавшую на глаза длинную чёлку, отодвинула защелку и, плавно закрыв за собой дверь, сбежала вниз по лестнице в подъезд, а дальше на улицу, и быстро-быстро пошла прочь, обратно в общую кухню и ванную, где, по крайней мере, она была сама себе хозяйкой в своей половинке комнаты, в которой стояли старенькая кровать, тумбочка, покрытая растрескавшимся лаком, и журнальный столик, который был по совместительству и обеденным, и письменным, и праздничным.

Поутру проснувшись, Виталик не сразу, конечно, сообразил, что Рита ушла, он решил, что она на учёбе. Естественно, он не заметил отсутствия её вещей в коридоре и на тумбочке. Вернувшись вечером и не обнаружив её дома, он стал злиться от того, что она где-то гуляет, вместо того, чтобы сидеть дома и ждать его. Набрав несколько раз её номер, получил в ответ голос автоответчика: «Абонент находится вне зоны действия сети». Распахнув дверь в комнату матери, он с порога проорал:

— Где Ритка шляется?

Анна Николавна взглянула на него с изумлением и проговорила:

— А Рита ушла… совсем… ты разве не заметил?

… А потом появилась Оля, с который всё вроде бы было неплохо до определённого периода: пока она не сообщила ему, что у неё, с какой-то стати, будет от него ребёнок. Виталик совсем не представлял, что вообще теперь делать, и почему вся его такая замечательная жизнь должна в один момент перекроиться и пойти совершенно в другом ритме. Ведь ребёнок — это вечный ор, хныканье, эти бутылочки, разбросанные повсюду, постоянные просыпания ночью и прочие «прелести» — так он воспринимал это событие. Он растерялся и не знал, что делать: с одной стороны ему было вполне комфортно рядом с Олей, она ему нравилась, но вот этой самой большой любви, которой все так восхищаются, у него к ней не было, просто она ему подходила. Враз менять свою жизнь как-то не очень хотелось, было же очень хорошо: домой приходишь, когда хочешь, скучно — пошёл погулял с Олей, надоело гулять — соврал, что надо по работе что-то доделать, и свинтил к друзьям, ну, а потом домой — отсыпаться. Вот она, радость жизни, а теперь чего ж? Жениться ведь придётся, наверно, да ещё и делать вид, что ты счастлив… Как-то странно…

И тут впервые за долгое время он пошёл к матери поговорить. Анна Николавна, разумеется, очень обрадовалась, успокоила сына, сказав, что ребёнок — это не проблема, он не меняет жизнь кардинально, точно так же можно заниматься тем же, чем и раньше, а она, если что, поможет. В общем, убедила, что это, наоборот, хорошо, и Оля стала его женой. Но эгоизм всё равно взял своё, так что все мечты Анны Николавны превратились в фикцию. Правда, сама она чувствовала себя в какой-то мере виноватой в том, что так получилось, теперь она уже думала, что надо было поговорить с Олей заранее, рассказать ей о Виталике, тогда, глядишь, у неё сейчас был бы внук или внучка, пусть даже на расстоянии, но — увы…

И ещё отвратительней и страшней становилось от осознания того, что Виталика, похоже, это не всколыхнуло. Да, сначала он переполошился, когда понял, что натворил, но вовсе не от того, что избил Олю, и она из-за него потеряла ребёнка, и хорошо ещё, закончилось без необратимых для неё последствий: дети у неё ещё будут. А от того, что все узнают, что это он, начнут тыкать пальцем, обсуждать, он потеряет свой авторитет среди окружения, его не будут воспринимать так, как раньше. Поэтому и на примирение с Олей в больнице он пошёл в основном из этих соображений, а не потому что сожалел о своём поступке или вдруг посмотрел на всё другими глазами. Зато, когда Оля сказала, что подаёт на развод, он взбеленился, он-то считал, что она его побаивается и будет сидеть себе тихонько и не возникать, а она — вон как…

Ещё и мать перестала на него обращать внимание с тех пор, единственное, бросила ему как-то: «Одумался бы, вернул бы Олечку!» И почему-то эта мысль ему запала в голову, повлияли ещё слова директора фирмы, который предложил командировку за границу на полгода, но там были условия: наличие семьи и выезд вместе с ней. Поэтому-то он и ходил теперь кругами вокруг Олиного дома, но для уговора выбрал самый простой для себя способ: угрозу.

***

… Оля озиралась по сторонам: вдруг кто из соседей пойдёт, чтобы побыстрей домой прошмыгнуть, но, естественно, как назло, никого и в помине не было.

— Виталь, ну вот скажи, ну зачем тебе это, а? Ну устала я уже от тебя, сколько можно? — она обессилено вздохнула.

— Много будешь знать — скоро состаришься! — отговорился он, — Но чтоб я больше этого козла здесь не видел!

— Да какое ты имеешь вообще право? Я же к тебе не лезу!? — у Оли непроизвольно потекли слёзы, — Это моя личная жизнь, она у нас с тобой теперь уже не совместная, слышишь?

— А, — злорадно воскликнул он, — вот оно как! Не, дорогая, это ты иллюзию себе нарисовала, значит, появилось, к кому свинтить, ты так заговорила? А то, как залетела, Виталик — женись?! А?

— Я тебя не заставляла… — безнадёжно проговорила она.

— Не заставляла? А кто, твою мать, песни мне тут пел о том, какое у нас радужное будущее, сю-сю-сю!

Оля молчала, опустив голову: препираться с ним было бесполезно, он её не слышал.

Он говорил, надвигаясь на неё, она пятилась обратно во двор, к детской площадке, нащупывая, куда наступить, чтобы не споткнуться о песочницу или ещё что-нибудь.

— Виталь, иди домой, пожалуйста, а?

Он приблизился вплотную, и Оля почувствовала запах то ли водки, то ли ещё какой-то гадости и уже окончательно испугалась, потому что поняла, что не справится с ним.

— Родная, — он наклонился с издевательской улыбкой к её лицу, — подумай, а?

Оля инстинктивно его оттолкнула руками.

— Что, воротит от меня? До этого как-то по-другому было!

— Ненавижу тебя, отстань! Не прикасайся ко мне! — не выдержала Оля, у неё началась истерика, она рванулась сбоку от него, пытаясь проскочить в подъезд, но Виталик с размаху отпихнул её, она отлетела назад и ударилась о железную стойку качелей. Показалось, что голова треснула, раздвоилась, а потом отдало резкой болью в висок. Она сползла вниз, затравленно смотря на него и держась за ушибленное место. Виталик скривился:

— Вот тебе и урок! Подумай, о чём я сказал, — он развернулся и преспокойно ушёл.

Оля какое-то время просидела, скрючившись на грязном и мокром снегу, потом поднялась и прислонилась виском к железному холодному столбу… Сердце пульсировало, паника не уходила, но почему-то восприятие замедлилось. Ей показалось, что она простояла не меньше получаса, а на самом деле прошло пара минут. Потом она поплелась к подъезду, поднялась в квартиру и наконец-то почувствовала себя защищённой…

Родители, конечно, перепугались, когда она вошла домой в таком виде, вызвали скорую, ей осмотрели ушибы и сделали укол успокоительного, потому что её всю трясло. Хотели ещё в полицию заявление подавать, но Оля отговорила их, потому что так не хотела с ним связываться, а там будет вся эта волокита, столько раз придётся с ним встречаться, всё объяснять всем, — нет, только не это, увольте.