Лето, в котором снова ты

Анастасия Борисова (2024)

Еще вчера невеста — сегодня уже вдова. Страшная авария разделила жизнь Оли на "до" и "после". Пытаясь смириться со своей утратой, девушка проводит ночь на реке, неосознанно проведя ритуал прощания. Магия особой ночи уносит Олю во временную петлю, которая выбрасывает девушку прямиком в средневековую Россию. Сможет ли Оля выжить в новых условиях, обрести счастье и вернуться домой?

Глава 4. Цена свободы

— Вот, клади на лавку. Да не так, переверни же её, горе луковое! — дал указание парнишка.

Саша осторожно сгрузил Олю на лавку. На предплечьях остались следы крови.

— Раны надо промыть. Воду тёплую давай из печи да ушат готовь.

Саша принялся выполнять поручения ведьмы, не забывая задавать вопросы:

— Как она попала сюда? И как ты узнала, что мы знакомы?

Ведьма открыла котомку, достала несколько баночек и стала смешивать лечебную мазь для Оли. Саша осторожно снял с Оли разорванную майку, намочил чистую ткань и стал смывать с неё грязь и кровь.

— На ней твоя энергия. Я как её увидела, сразу про тебя вспомнила. Надо было сразу тебе весточку послать, да я ошибиться опасалась. А вот как она сюда попала…

Ведьма крепко призадумалась, продолжая помешивать в ступке. Затем поставила её на стол.

— Давай-ка перевяжем её. Бери мазь, наноси, а сверху чистым полотном закрой.

Саша положил мокрую тряпку обратно в ушат, вытер руки и намазал раны на спине Оли толстым слоем лечебной смеси, накрыл куском ткани. Длинный кусок полотна продел под животом и сделал повязку.

— Ну-ка айда сюда! — приказала ведьма и подошла к Оле, — возьми её за руку. За правую.

Калинин отстранённо кивнул и взял холодную ладошку Оли. Внутри все переворачивалось от этого простого прикосновения, только вместо трепета была тревога. Ведьма в образе мальчишки прищурилась, глаза засветились зелёным светом, как у кота в темноте от пламени свечи.

Синеватое свечение вокруг Оли было слабым. Чуть сильнее, зелёным цветом, переходящим в жёлтый возле головы, светился Саша. И ярко горела красная нить, соединяющая их, да не просто так. Нить от сердца Саши проходила в правую руку Оли.

— Вот оно что…

— Да что там, баб Грунь? — нетерпеливо спросил Саша.

Баба Груня прошептала заклинание от подслушивания и взяла девушку за руку.

— Ты дарил? — кивнула она на кольцо. То самое, из белого золота с голубым топазом, цвета Олиных глаз-океанов.

Саша сглотнул.

— Да, когда замуж её позвал.

— Это оно её сюда привело. К тебе прямиком. Ты — будто звезда её путеводная, маяк, а кольцо — будто компас.

— У меня, получается, тоже маяк или компас были? Как я-то сюда попал?

— Мыслю я, что да, было кое-что. Да сразу не поняла я, что это было. А рядом с Олей он проявился, загорелся.

Ведьма показала пальцем на браслет Саши.

— Сними-ка, яхонтовый, наруч свой, да на стол сложи.

Саша недоуменно пожал плечами, снял браслет, положил на стол и отошёл.

Баба Груня забормотала слова заклинания, стала водить руками над браслетом. Браслет засветился цветом индиго, сверху его заклубился сизый дымок. Немного покрутившись воронкой, дымок сформировался в эмблему: круг с изображённой внутри сорокой.

— Что это значит? — спросил завороженный Саша.

— Это оберег. Сильный оберег, и притом скрытый. Грамотно заговоренный. Сразу и в толк не возьмёшь, что магическая вещь. Он заговорен на однократное спасение жизни своего владельца. Свою задачу он уже выполнил.

— Вот это подарок от мамы… Ну допустим, он спас мне жизнь. Почему не в больницу перенёс и не домой, а в 16 век–то?

— Узрел сороку на эмблеме? Оберег этот ведьма из моего ковена заговорила. Видимо, он на меня и взял прицел. Отправил тебя к ближайшей ведьме, которая могла спасти. Сама-то она, видно, хвори заговаривать не сильна. Измельчали небось к вашему веку ведьмы, окромя пасьянсов-то на любовь и не могут ничего.

Баба Груня села за стол и взяла блюдо. В блюдо плеснула воды и провела над ним рукой. Вода зашипела, испаряясь, а ведьма зашептала заклинание. На остатках воды проявилась, чуть подсвеченная, карта.

Из складок дорожного плаща баба Груня достала мешочек с какими-то семенами, и стала их щепотью сыпать на блюдце.

Семена падали на воду и, приземляясь, формировали узор, похожий на наряженное новогодними шарами дерево. Там, где семена ложились сгустками, свечение усиливалось.

— Гляди-ко, вот тут я тебя нашла, — ведьма ткнула пальцем в землю, недалеко от одного из огоньков.

— А вот отсюда благоверная твоя явилась, — ещё одна светящаяся точка на карте.

— Это что, карта временных аномалий?

Мальчишка усмехнулся и озорно подмигнул Саше.

— Больно мудрёно баешь. Нет, яхонтовый, это карта коротких ведьминых ходов. Однако ж для простых людей они работают редко, а куда по ним придёшь — сложно предсказать. Кто в ведьмин ход попал — тот считай уже пропал. Для перемещения ведьмы используют метку, чтобы указать, в какую точку этих переходов она хочет попасть.

— Оля сама зашла в переход, и у нее была метка на меня, её кольцо. А у меня была метка на вас. Но в переход я сам не заходил.

— В ближайший переход тебя твой оберег отбросил, спасая. А уж переход считал остаточную магию, и выбросил туда, где есть ведьма Сорочьего ковена.

Баба Груня потерла переносицу и продолжила.

— Ходы эти не предназначались, чтоб во время чужое шастать. Я все книги ковена перечла от корки до корки, но нигде нет описания таких переходов. Только колдовские метки для выхода в нужной точке, только перемещения по земле в том времени, в котором живёшь. Выходит дело, то, что с вами случилось — то сущая оказия. Но я смекнула теперича, как можно колдовскими ходами повелевать да заведовать.

Саша слушал, не перебивая, но ведьма и не думала продолжать.

— И как же это сделать?

Баба Груня хитро осклабилась.

— Обожди, голубчик, расскажу в свой час.

***

Дверь за мальчишкой с глухим стуком затворилась.

Плотную тишину, воцарившуюся в доме, можно было резать ножом.

"Неужели спустя столько лет ему нечего мне сказать? Что с ним случилось за это время?" — Оля украдкой посмотрела на Сашу. Он отвернулся к окну, заложив руки за спину. Провожал взглядом чуть сонную муху, ползающую по подоконнику.

Оля подошла к нему сзади, встала рядом, осторожно провела тонкими пальчиками изнутри вдоль его предплечья и взяла его за руку, не проронив ни звука.

Саша не отстранился, сжал маленькую Олину ручку в своей и повернулся к ней.

Полуобнаженная. Только тряпками перемотанная поперёк спины через грудь, да джинсы — как злой привет из прошлой жизни. Тёмные волосы растрепаны спросонья. Голубые глаза смотрят прямо туда, где он бережно похоронил все свои воспоминания о ней, чтоб не болело. Будто призрак, только рука теперь тёплая, живая…

Саша поднял её руку и прижал ладонью к своей груди. Второй рукой чуть касаясь пальцами обвел её лицо. Оля стояла, не шелохнувшись, не смея прижаться к его руке. Не понимая, кто он ей теперь.

— Такая же, какой я тебя запомнил. Нисколько не изменилась…

Калинин просто смотрел, почти не моргая. В глазах было смятение.

— А ты совсем другой теперь стал. Что они сделали с тобой…

Саша отпустил её и отошёл к столу. Снова к ней спиной.

— Если бы ты только знала, сколько раз я бегал к той чёртовой реке, пытаясь вернуться домой… Ну или хотя бы туда, откуда переместился, на место аварии, — Калинин сжал кулак и поднёс к лицу, — я же вообще ничего не помнил, что произошло. Где именно я появился из воздуха, как это случилось, что я думал в тот момент… А это, оказывается, было важно. Бабка только руками разводила, мол не знаю, как помочь тебе, добрый молодец, значит надо учиться жить здесь и сейчас. А я не мог и не хотел так жить.

Плечи Саши затряслись. Оля собрала остатки душевных сил и обняла его сзади, готовая к тому, что он оттолкнет. Но он не оттолкнул. Взял её руки в свои, заключая себя в кольцо её объятий. Оля прижалась щекой к его спине и слушала. Калинин продолжил.

— Мне много времени понадобилось, чтобы смириться. Больше года. Все это время я ведьму допекал, чтобы помогла вернуться. Она, конечно, пыталась выяснить, как отправить меня обратно, но я думаю, что лишь с целью поиметь самой от этого выгоду. Однако путешествия во времени оказались довольно трудной дисциплиной, и со временем она бросила попытки. К тому же она свое от меня и так получила.

Саша вздохнул, углубляясь в воспоминания.

— Кроме неё у меня не было тут никого. Ты и сама знаешь, каково это. Некуда податься. Куда я со своими навыками проектирования электроподстанций? Тут про электричество еще даже слыхом не слыхивали. Одежда опять же… Речь. Я остался у неё жить на правах прислуги. За год уловил немного манеру речи, уже мог с местными разговаривать. Дом ей перенёс в другое место, к роднику, пристроил кладовку. Ну и так по мелочи — где доску прибить, где дыру мхом затыкать, по дому все на мне…

— Дом ей построил? Откуда такие навыки? — удивилась Оля.

— Я же пацаном когда был, с отцом баню строил. Помнишь ту, что на даче у моих родителей? Старенькая такая. Вот это её мы вместе строили. Сруб вместе ставили, бревна нумеровали. Отец тогда многому научил: как из леса бревна заготовить, как бревна лопатой шкурить, как желоб под утеплитель прорубить, да чтоб лежало одно на другом ладно, как крышу крыть, чтоб не протекало. Конечно, я это делал всего раз, но много запомнил, пригодилось.

— Ладно, допустим. Но бревна–то ты как из лесу таскал? — видно было, что Оля с трудом может поверить в его рассказ.

— Медведь помогал.

— Кто, нахрен?! Медведь? — Оля истерично хихикнула, отпустила Сашу и отошла в сторону, — действительно, почему бы и не медведь. Раненого же тебя медведь катал…

— Кстати, это тот же самый. Он ведь и не медведь вовсе, а провинившийся купеческий сыночек. Бабе Груне нагрубил сильно, обидел, а она как раз сестрицу его лечить приходила. Не стерпела, да прямо при отце в медведя и обратила. Отец сказал, что правильно сделала, и стыдобу эту невоспитанную проучить надо, чтобы не смел семью позорить да добрым людям грубости говорить. Наказание ему назначили отец с ведьмой на три года. Жить в лесу медведем, ведьме помогать по первому зову. Вот он тогда последний год в медвежьей шкуре отбывал. Осенью она его отпустила домой.

— Добрым людям… Не такая уж она и добрая, как я погляжу…

Саша серьёзно без тени улыбки предупредил:

— Искренне не советую тебе это выяснять. И помощь её принимать спешить не стоит.

— А какие у нас варианты? Если мы хотим домой, нам придётся с ней сотрудничать. Нам необходима её помощь!

Саша промолчал и отвёл взгляд.

— Так, Саш, игра в молчанку нам не поможет. Расскажи, что тебе известно.

Калинин вздохнул и поднял умоляющий взгляд на Олю:

— Не надо тебе с нею связываться, Олюшка. Она не добрая фея. Я за то время, что с ней жил, успел насмотреться, как она дела ведёт. Опасно это.

— И что, ты предлагаешь мне оставаться здесь что ли? Язык учить, печку топить, кашу варить, деток кормит?

Саша дернулся, будто от пощечины, поморщился и вновь отвернулся к окну.

"Снова сбегает! Ещё немного, и я сорвусь и просто накричу. Устала быть мудрой и спокойной!" — Оле казалось, что ещё немного, и из её ушей повалит дым от бешенства, которое у неё вызывала эта манера отстраняться и совершать побег от разговора.

— Так, давай на минутку отвлечемся от этого. Мне не даёт покоя то, что я услышала, когда вы говорили на кухне.

— А что ты услышала? — недоуменно покосился Саша.

— Какую–то ересь про три гвоздя в розетке. Полную бессмыслицу.

— Ах это… — Саша улыбнулся, — это она заклинание накладывает от подслушивания. Мы же близко к двери и к окну сидели, чтобы с улицы кто не услышал нечаянно того, что ведать ему не положено.

— И что за секреты вы там обсуждали?

— Да никакие в общем-то и не секреты. Она просто наконец поняла чуть больше о том, как мы сюда попали и как нам вернуться…

Саша рассказал Оле обо все, что произошло, пока та лежала без сознания.

— Получается, она реально знает, как нас отправить назад? — задумчиво спросила Оля.

— Я бы сказал, она имеет предположение, которое может оказаться верным. Это нам ничего не гарантирует.

Оля медленно выдохнула и стала мерить шагами комнату.

— Хорошо, пусть так. Не гарантирует. Но попробовать мы должны.

Саша в ответ горько усмехнулся.

— Нам боком может выйти эта попытка.

— Почему же?

Саша сел на лавку и жестом пригласил Олю присоединиться, затем ответил.

— Расскажу тебе сейчас об одном случае, который произошёл, когда я с ней ещё жил.

Оля села рядом с Сашей, сохраняя дистанцию, подтянула колени к груди, обняла их и положила голову на колени.

— Баба Груня эта оказывает весьма широкий спектр услуг: от родовспоможения и заговора ячменя до порчи и разных деликатных дел. Однажды к ней обратился один человек… Влиятельный. Я не могу назвать ни титула, ни фамилии — связан её заклятьем. У этого влиятельного человека любовница понесла, и это могло сгубить ему и семейную жизнь, и репутацию. Да и самой любовнице тоже. Они обратились к бабе Груне, чтоб помогла вытравить плод.

— Чего?

— Аборт сделать. Ты же знала, что в 16 веке всё плохо с контрацепцией?

— Догадывалась. Пока об этом задумываться всерьёз ситуации не представлялось.

— Чёрные знахарки-то дело свое знают. То луковицу туда воткнут, чтобы проросла сквозь плод, а потом выдирают. То крюки туда засовывают. То отвары разные дают да впрыскивают. Беременность-то прервут, да как после такого выжить? Антибиотики ещё не изобрели, антисептиков нет, медицины толковой нет. После таких процедур часто умирают. У бабы Груни выживаемость 100%. Никто ещё после её аборта не помер. Какой-то заговор знает и зелье варит. После этого просто случается выкидыш. Но оплатить её услуги непросто бывает.

— Цену слишком высокую ломит?

— Смотря с кого и за что. Она всегда думает и видит наперёд, кто и чем ей может пригодиться. С крестьян простых берет едой. Сами ей привозят крупу мешками, соленья бочками. Кто-то дичи из лесу принесёт, кто-то грибов, кто-то яиц — чем могут, тем и платят. Питаться чем-то надо и ведьме тоже. С остальных берет одну услугу, да не сразу, а когда ей понадобится. Но берет хитро: чтобы отказать потом не смели, требует закрепить договор клятвой на крови. В клятве говорится, что она сохранит в тайне обращение к ней, а взамен получает возможность по первому требованию получить ответную услугу. За отказ в ответной услуге — смерть.

Договор заключён, палец зажил, время идёт. И вот случилась бабе Груне задачка хитрая от ковена, что понадобилось ей втереться в доверие к великому князю московскому. Спустя год обратилась она к этому человеку, напомнила про должок. И знаешь, чего попросила?

— Не представляю даже, — Оля округлила и без того удивлённые глаза.

— Бабуленька наша оказалась вплетена в некоторые политические события… Ох, Олюшка, мы ж тут как на пороховой бочке постоянно были эти годы. Я когда сюда попал, эти земли даже к Русскому государству не относились. Здесь было Рязанское княжество. И правил им Иван Иванович Коротопол. Как раз через год, как я от старухи в город жить ушёл, прогнули его, заставили к Москве присоединиться. Боялись, наверное, что он будет в сговоре с крымчанами, которые тогда на Москву напали. Сам он в Литву бежал, его местные не приняли, а здесь началось черт те что. Постоянно какие-то новые лица из Москвы, наместники московских князей. Кто-то должен был взять управление, навести порядок. Так вот, баба Груня потребовала устроить ей вхожесть в ряды наместников московских князей. Ни больше, ни меньше. И сделать это нужно было непременно под личиной этого самого"влиятельного человека". Она превращалась, а самого его на то время, что она брала его личность, вмуровывала в стену. Чтобы не сбежал, не рассказал, никому на глаза не попался.

— Так как же он расскажет, если, как ты говоришь, он связан клятвой на крови.

— Понимаешь, в чем дело… Это заклинание клятвы не за предательские помыслы убивает, а карает за само предательство. Получается, можно успеть рассказать тайну, прежде чем за это поплатиться страшной смертью. И какое уже дело, жив он или мёртв, если тайна раскрыта.

— Ты видел, как она такие заклятия накладывает?

— Видел. Но лишь потому, что сам связан такой клятвой. Я не могу рассказать что-то, что поможет определить, что это был за человек. Анонимность — это самое важное её правило. Потому и не боятся к ней обращаться.

— Думаешь, она свяжет меня такой клятвой?

— Уверен. Думаю, что их политические игры с ковеном требуют использования новых людей, которых не станут искать. И ты очень подходишь для этого. Услуга по переносу во времени — достаточно крупная. И ответная услуга от тебя должна быть не меньше, это уж точно. А самое главное — сначала выполнишь услугу ты, но вот получишь ли ответную — никто не гарантирует.

Оля крепко призадумалась. Возвращение домой вместе с Сашей её манило, как мотылька огонь. Но что, если цену она не потянет? И как получить от ведьмы гарантии, что за риск своей шкурой они действительно получат её помощь?

Саша будто поняв, о чем она думала, произнёс:

— Одно могу сказать: она по всей видимости не настроена тебя обмануть. Чем-то приглянулась ты ей, наверное. Даже вот мазь тебе лечебную для спины оставила.

— Или усыпляет бдительность, задабривает. Хотя, может и сроки у неё горят. Без мази ведь тоже заживёт, а ей возможно надо, чтобы я выздоровела побыстрее.

— Авось и так. Узнаем завтра.

— А сейчас что будем делать?

— Сейчас отдохнуть тебе надо.

Оля прислушалась к ощущениям в теле. Спину саднило, хотелось пить и есть, но не отдыхать.

— Хорошая попытка уйти от разговора, но нет. Давай поедим, и я хочу узнать, что с тобой произошло, когда ты ушёл от бабы Груни.

Словно ухватившись за возможность ничего не говорить и собраться с мыслями, Саша засуетился на кухне: достал ржаную подовую буханку хлеба, горшок с тёплой кашей и стал накрывать на стол. Поставил деревянную посуду, налил в кружки квас из крынки, наложил каши. Посреди стола поставил чашку побольше с квашеной капустой и луком. Жестом пригласил Олю к столу.

Она принялась за еду, выжидающим взглядом прожигая Сашу буквально насквозь. Наконец, он сдался.

— У бабы Груни я прожил около полутора лет. Когда она сочла, что за свое спасение я рассчитался, то помогла устроиться в городе. Был тогда кузнец один, Демьян. Наследника у него не было, а стар уже был. Взял меня подмастерьем, обучил всему, что сам знал. Так стал я кузнецом, а жил у него же в каморке на кузнице, она недалече от избы его была. Сам кузнец умер вскоре, у него дочь осталась. Есения. Красавица, каких мало, кроткая да добрая, — Саша улыбнулся, предаваясь воспоминаниям, а у Оли сердце ухнуло вниз от осознания, что он сейчас скажет.

— Не выгнала она меня с кузницы отца. Тяжело девице в доме-то одной, но не жаловалась, редко о помощи просила. А я… Устал я тогда, Олюшка, один быть. Человеку нужен человек. Надежда вновь с тобою встретиться угасла давно. С ведьмой близости искать — даже звучит странно. Стали мы с Есенией поддержкой да опорой друг другу. Полюбили крепко. Да и повенчались потом тихонько в церкви. Жить стали в доме старого кузнеца.

Оля старалась не выдать слез. Невыносимо было знать, что жених её женился не на ней. Ладно — женился, а то ведь — полюбил… Уняв предательски дрожащие плечи, Оля глубоко вздохнула и спросила:

— Она скоро придёт, да? Это тот самый дом?

Саша глубоко вздохнул.

— Дом-то тот, да не придёт она. Никогда уж не придёт…

Оля подняла заплаканное лицо и вопросительно поглядела на Сашу.

— Умерла она в родах. Уже 4 года, как нет их. Один я остался. Ни жены любимой, ни дочери. Девочка у нас. Была.

Саша закрыл лицо руками и зарыдал.

— Дурак! Не хотел к ведьме на поклон идти! А повитуха деревенская не справилась. Не вытащила, не спасла их. Гордость моя их сгубила… Побоялся долга перед ведьмой… Трус…

Оля не сдерживаясь, рыдала рядом. Сердце разрывалось от обиды, а ещё от жалости к Саше. Хотелось злиться и обвинять его, да не получалось. Было бы легче, знай она, куда эмоции направить, да он ведь был не виноват. Не по своему желанию попал сюда. И жил, как мог. И ждал её долго. А теперь корит себя за смерть любимой, и от того ещё поганее становилось у Оли на душе.

Саша утер слезы и сгреб Олю в охапку, крепко обнял её и поцеловал в макушку.

— Ты прости меня, Олюшка, что не встретил, как должно, тебя. Трудно мне. И видеть тебя трудно, и стыдно перед тобой. И по Есении тоскую, любил её ведь. И себя виню, что не сберег жену и дочь. Дай мне время, слишком много всего произошло.

Оля прижалась к его груди и зажмурилась. Страшно было спрашивать, но не знать наверняка — невыносимо.

— Ты больше не любишь меня, ведь так?

Саша промолчал и обнял её чуть крепче.

— Я помню, как любил тебя. И как невыносимо тосковал по тебе, когда загремел сюда. Но столько лет прошло… Чувство такое, что обнимаю сейчас одноклассницу, в которую был влюблен ещё совсем мальчишкой. Вроде тепло и хорошо на душе, но страсть ушла, и есть лишь ностальгия.

Оля потерла грудь в районе сердца, неосознанно пытаясь унять боль в душе. Оказалось, что может быть ещё больнее. Он не только полюбил другую и заделал ей ребёнка, но и её, Олю, забыл.

Забыл, как носил на руках, как красиво ухаживал и добивался её внимания. Забыл обо всем, что их связывало…

Осознание шарахнуло, будто молния. Оля прервала объятия и взглянула на Сашу.

— Саш… Я правильно поняла, ты не хочешь возвращаться домой?

Он озадаченно потёр лицо.

— Я не знаю. Моя жизнь теперь здесь. Да и что меня там ждёт? Я уже забыл, что такое жить в 21 веке.

— Ты дурак? — вспылила Оля, — тебя там родители ждут! И друзья. Твоя жизнь — там, не здесь! Тут ты каждый день смотришь на эти вот занавесочки, что жена твоя вышивала, и каждый день сгораешь от чувства вины. Ты ведь одинок, я вижу… Давай вернёмся вместе?

— Или оставайся здесь со мной. Может я и дурак, но ведьму эту знаю достаточно хорошо, и не хочу с ней связываться.

— Саш… — Оле самой стало гадко от того, что она собиралась сказать, — а как ты думаешь, если бы ты обратился тогда к бабе Груне, была бы сейчас жива Есения?

Саша покачал головой, грустно улыбнувшись. Удар был ниже пояса.

— Я каждый день себя об этом спрашиваю. Ответа нет. Никто не знает, выжила бы она или нет, однако у неё был бы шанс, это точно. Но я понял, что ты хочешь мне сказать. Хочешь уберечь от второй такой ошибки?

Оля кивнула.

— И жить со мной в доме моей умершей жены ты точно не станешь…

— Не задержусь здесь ни одной лишней секунды. Лучше на виселицу, — глухо и безэмоционально проговорила Оля.

— Не нужно на виселицу. Я понимаю, почему ты так рвёшься домой. Сам так же рвался, да шанса не было. Я помогу тебе вернуться, раз есть такая возможность. Но с тобой не пойду, останусь здесь, не обессудь.

Оля молча кивнула, приняв его решение, а сердце её в этот миг разваливалось на куски.

— Мне нужно в кузницу, Оль. Вернусь вечером. Опочивай пока.

Саша провел руками по её плечам, подхватил мешок с инструментом и спешно вышел из дома. Оля же вернулась на лавку, легла на живот и стала безразлично разглядывать, как слезы капают на пыльные доски деревянного пола.