Лето, в котором снова ты

Анастасия Борисова (2024)

Еще вчера невеста — сегодня уже вдова. Страшная авария разделила жизнь Оли на "до" и "после". Пытаясь смириться со своей утратой, девушка проводит ночь на реке, неосознанно проведя ритуал прощания. Магия особой ночи уносит Олю во временную петлю, которая выбрасывает девушку прямиком в средневековую Россию. Сможет ли Оля выжить в новых условиях, обрести счастье и вернуться домой?

Глава 9. Шпионские игры

Огромный костёр уютно потрескивал поленьями, стреляя гончими оранжевыми искрами. В воздухе лилась тихая песня, распеваемая хором дивных женских голосов. Иногда женский хор стихал, и тогда вступали басовитые мужчины, до мурашек чисто выводя мелодию песни. Гусляр смотрел на огонь, не отводя взгляда, и продолжал играть, вплетая в чарующую мелодию и дым костра, и звезды ночи, и ветер города. Вокруг костра на почтительном расстоянии, положив деревянные чурбачки на бочок, сидели парни и девушки. Вся дворцовая молодежь пришла, и даже иные старенькие мамушки, нянюшки и кухарки украдкой посматривали со стороны, не подходя к молодым слишком близко. Парочки сидели, нахохлившись, как голубки на морозе. Девицы доверчиво склоняли хорошенькие головки на плечо своему спутнику, а те лишь щекой украдкой касались их макушек, не позволяя себе лишнего.

Оле не хотелось нарушать атмосферы, проводя поиски, а потому она тихо стояла, прищурившись и пытаясь разыскать Сашу.

"… — Саш, ты где? Подними хоть голову или рукой помаши!…"

Ответом ей была тишина.

"… Закрылся? Или ушёл куда?…"

Отправив ещё несколько сигналов в пустоту, Оля вздохнула и уселась на никем не занятый чурбачок. Немного погодя к ней подошла Варя и села рядом.

— Хорошо как, Олюшка! Погляди, какая ночь красивая! Звёзд сколько на небе! И с костром так уютно!

Тут гусляр заиграл другую песню, и Варя стала петь со всеми. Оля невольно заслушалась, такой чистый и звонкий был голосок у её новой подруги. Когда песня закончилась, Оля символически негромко похлопала Варе и показала, как сильно ей понравилось её пение. Варя засмущалась и чуть приобняла Олю.

— Ты прости, я не подумала сразу, что тебе обидно может быть, если я запою, а ты — не сможешь. Но так душа пела, что смолчать я не смогла!

Оля погладила Варю по руке и погрозила пальцем, мол не смей меня жалеть.

Позади девушек послышалось робкое кряхтение. Оля и Варя одновременно обернулись. Позади них стоял молодой парнишка, как Оля потом вспомнила, из дружины. Он как раз стоял на входе, когда они с Сашей прибыли в княжеский терем. Только теперь он был одет не в обмундирование, а в простую косоворотку. В руках он держал букетик цветов, очевидно сорванных в саду. Парень смотрел на Варю, смущаясь отводя глаза, и бормотал что-то несвязное.

— Осип, что с тобою? Неужто дурно стало? — Варя вскочила и озабоченно оглядела добра молодца.

— Н–н–н–ет, Варюша, — чуть заикаясь от волнения сказал он, — я тебя позвать хотел…

— Далеко ли?

— В с–с–с–саду прогуляться…, — и с поникшей головою он вручил Варе свой букетик.

Оля тихохихикнула в кулачок, вспоминая, каким бравым, могучим и бесстрашным был этот Осип на своём посту, и каким телëнком вдруг сделался при Варваре.

Варя вспыхнула пунцовой зарёй, зарделась, но букетик приняла и тихонечко кивнула головой в знак согласия. Взяла своего дружинника под ручку, и вскоре они скрылись в темноте садовых дорожек.

Оля с тоской посмотрела вслед удаляющейся собеседнице, вздохнула и перевела взгляд на огонь.

Костёр шумел всё тише, пламя становилось ниже, и уже не так далеко дарило своё тепло. Парочки разбредались по саду, а оставшиеся у костра пересаживались, жались ближе к огню, чтобы уловить последние всполохи и хоть чуть-чуть обогреться. Оля осталась позади, не смея приближаться к ним. Незнакомые, чужие люди…

"… Сашка, куда же ты запропастился в такой вечер…" — думала Оля, отгоняя тревогу, — "…совсем ты затворником стал, сидишь где-то один, как сыч, даже не вышел на двор, чтоб встретиться…".

Позади послышались шаги.

"…Саша? Или Варя вернулась?…"

Рядом с Олей на чурбачок присел парень. Приглядевшись, Оля узнала его. Это был чеботарь Стёпка из швейной мастерской. Оля слегка поклонилась коллеге, приветливо улыбнулась. Хмурый и неразговорчивый на работе, парень неожиданно расцвёл в улыбке и заговорил.

— Доброго вечера, Оля! Не станешь ли возражать, если посижу подле тебя?

Оля покачала головой в знак отсутствия возражений.

— На редкость чудный вечер выдался, уютный. А тебе он по душе пришёлся?

Оля кивнула. Ей действительно нравились посиделки у костра. И даже при замене гитары гуслями, а друзей — незнакомцами, всё равно вышло славно. Славно, учитывая всё то, что с ней произошло.

— А братец твой где же? Я так разумел, вы вместе держаться с ним станете.

Оля пожала плечами и помрачнела. Один великий Хрен был в курсе, где Калинина носили черти в этот вечер.

— Вы с ним сироты, верно?

Оля кивнула, подтверждая легенду.

— Жаль твоих родных.

Девушка покивала головой, принимая соболезнования фальшивой утрате фальшивых родителей, и перевела взгляд со Стёпки на костёр. Тот ничуть не смутился, расценив её жест как скорбь о родных.

— А у меня матушка да сестрица в городе остались. Сестрица меньшая, тринадцать годков ей покамест. Скоро уж будет невеста на выданье — держитесь тогда, женихи! Красивая растёт! Я им помогаю, как могу, денег привожу раз в три седмицы, да раз в оную прихожу дров да воды помочь натаскать, чтобы мать не надсаживалась. Трудно им одним…

Оля сдержанно продолжала прожигать взглядом затухающие угли костра. Присевший ей на ухо Степан вызывал желание поинтересоваться, на кой черт он ей вообще всё это рассказывает. Но потом вспомнила, что говорить-то с ней сейчас можно только в режиме монолога. А чтобы беседа не превращалась в допрос немтующих, ему нужно и самому что-то рассказывать. Умно, ничего не скажешь. Единственный способ избавиться от вопросов — ответить на них, а потому Оля приняла волевое решение включиться в беседу и быть при этом максимально миленькой и не вызывающей подозрений.

Ещё около часа Степан развлекал Ольгу светской беседой, понемногу выпытывая у неё сведения. К облегчению Оли, его интерес к её биографии был скромен, и закончился примерно там же, где были соболезнования об утрате родителей. Степана всё больше интересовала её личность: что любит есть и пить, есть ли жених, почему немая и как давно, как с этим справляется. Сложно, но успешно Оля смогла объясняться с ним. Иногда казалось, что Степан тоже читает её мысли, произносит их вслух, и ей остаётся только покивать в знак согласия.

Когда костёр совсем потух, на улице было уже прохладно. Стёпка накинул Оле на плечи свою нагретую телогрейку и предложил сопроводить внутрь, до женской комнаты.

В тот вечер Саша на связь так и не вышел. Не вышел на связь он и на рассвете.

Оля встала раньше всех, с первыми петухами. Непривычное звуковое сопровождение не оставляло шанса проспать. Все девушки в её комнате ещё спали, и Оля не стала их будить. Маскимально бесшумно она накинула на себя сарафан и вышла из комнаты. Сходив на двор и умывшись, она вдруг вспомнила причитания княгини:"каждую ночь и каждое утро приходят они ко мне, мучают меня, изводят…".

Недолго думая, Оля нашла укромный уголок, надела шапку невидимку и отправилась в разведку под двери опочивальни княгини.

Заняв позицию чуть сбоку от двери, Оля стала слушать. Какое-то время в спальне была тишина, но вскоре люди внутри завозились. Были слышны приглушённые стоны запретной любви.

"… Да твою-то мать, опять что ли средневековая порнография меня настигла…", — подумала Оля с досадой, как вдруг дверь резко отворилась. Внутри стало тихо.

— Напрасно окно открыли, гляди, какой сквозняк. Затворить надобно — проговорила Елена.

Внутри послышались шаги босых ног, звук закрывающегося окна. Оля подскочила со своего места, и юркнула в открытую дверь за мгновение до того, как Иван её закрыл.

"… Надеюсь, продолжать они сейчас не станут…", — подумала Оля, спешно оглядывая комнату и решая, где бы так аккуратно встать, чтобы хозяева ненароком её не задели и не заметили.

Удачным местом ей показалась деревянная ширма, завешанная одеждой. За неё-то Оля и спряталась.

Какое-то время ещё были слышны звуки поцелуев и неугасшей страсти, но этой искре не суждено было разгореться в пожар этим утром.

С письменного стола поднялось в воздух тяжеленное пресс-папье и полетело в голову Ивану. В комнате раздался истошный женский визг. Оля вздрогнула и, если бы могла, завизжала бы сама, когда выглянула и увидела окровавленный затылок Ивана. Он держался за него рукой, блуждая помутневшим взглядом по комнате. Раздался оглушительный скрип и срежет, а затем воздух прорезали слова, произнесённые неизвестно кем:

— Ты умрёшь! Вы оба поплатитесь за то, что совершили!

С разных сторон комнаты летели тяжёлые предметы, и все они были нацелены или на Елену, или на Ивана. Будто брошенные сильной меткой рукой, они не достигали цели лишь потому, что Елена успевала уворачиваться и отбиваться подушкой. Иван ещё был в сознании, но после удара по голове — дезориентирован и бесполезен.

— Не будет прощения! Не будет пощады! — беапелляционно и зло повторял жуткий, нечеловеческий голос, от которого шли мурашки и шевелились волосы на затылке.

А потом начался камнепад. Снаряды, размером, как для пращи, появлялись из воздуха и летели в Елену. Та спрятала живот и голову в подушках, и исступленно в истерике молилась, принимая ослабленные удары.

Сидеть дальше в засаде было нельзя.

"…Камни не могут появляться из воздуха сами по себе, это нелогично. Из воздуха — это портал должен быть, но его нет. Предметами тоже должен кто–то управлять. Дверь открылась. Сама ли? И что, если вошла не только я?…"

Оля выскочила из своего укрытия, незамеченная в общей суматохе, и кинулась к письменному столу.

"… Есть!…", — Оля взмахнула чернильницей, и чернила тёмным веером направились в полёт туда, откуда летели камни.

Часть чернил будто поглотило пустотой, остатки же разлетелись по полу. На мгновение в воздухе повисла тишина, прерываемая лишь скулежом княгини, а затем на чернильных разводах чётко отпечатались человеческие следы. Дверь снова резко с грохотом распахнулась, по инерции долетев до самой стены. Два шага до двери, два следа ступней, и дальше — тишина и пустота. Ни звука, ни следа в коридоре, и только два пятна на полу от обуви намекали на то, что в комнате присутствовал кто–то ещё.

Оставив Елену и Ивана одних, Оля аккуратно наступила след в след в те отпечатки, что уже были на полу. Ступая в коридор, сняла комнатные башмаки, и босиком рванула в сторону выхода из дворца.

***

"Сначала спрятать улики, потом найти Сашку, будь он неладен…" — думала Оля, спеша к саду. Перед выходом на улицу она украдкой стянула свою обувь из-под носа у дремлющего на своём месте Анисима. Теперь в саду ей нужно было избавиться от тапок, испачканных в чернилах. Только как? Закопать? Так нет лопаты, а руками глубокой ямы не вырыть.

В размышлениях Оля дошла до той самой беседки, где вчера видела княгиню с Иваном. Идея пришла внезапно: осмотрев и ощупав пол беседки, она нашла, какая из досок держится похуже, и оторвала её. В образовавшейся дыре она сделала тайник, засунула испачканные чернилами башмаки подальше, насколько пролезала рука, и вернула доску на место. Теперь даже если она отскочит случайно, то тапок с чернилами на подошве не будет видно.

За деревом Оля сняла шапку невидимку, обулась, поправила причёску и стремглав понеслась на конюшню искать Калинина.

Конюхи всегда просыпались с первыми петухами, засветло, и сразу шли кормить и поить княжеских коней. Работы на конюшне всегда было много, а потому в общем бараке, что стоял неподалёку от конюшни, никого не оказалось.

Озираясь среди малознакомых лиц, Оля тщетно пыталась высмотреть Сашу, но никак не находила.

"… — Ты живой вообще? Сашка, отзовись, ты мне так сейчас нужен!!!…"

Тишина в эфире. Тревога в сердце.

— Девица, шла бы ты отсюда, пока ножки свои беленькие навозом не перепачкала! — услышала она ворчание от ближайшего стойла.

Оля обернулась. Пара молодых ребят чистили и кормили коней, поглядывая на неё с подозрением.

— Ты чьих будешь? И что здесь тебе надобно.

Оля даже не представляла, как изобразить слово"брат"или его имя, не произнеся ни звука, а потому пантомимой показала бороду, рост и косую сажень в плечах.

— Ааа, сестра Александра. Говорил он о тебе, что искать придёшь. Не кручинься, жив-здоров твой соколик! Давеча князь спешно уезжал, в Казань совет держать, чтобы наша она теперь была, Казань-то. Конюхов с собой взял двоих — Сашку твово, да Терентия. Скорёхонько они убегали, не успел к тебе зайти. Вернутся, чай, спустя седмицу-другую!

Парень ободряюще подмигнул Оле и снова занялся конями.

"… Зашибись… Без Саши, без связи с ведьмой, зато с чернильным привидением в анамнезе… И то ли на неделю, то ли на две уехал. Что ж, не буду тратить время попусту, я и одна, без Саши, чего-то да стою! Нужно найти этого меченого и вывести на чистую воду!…", — и взяв себя в руки, Оля отправилась во дворец на завтрак, чтобы после него начать очередной рабочий день.

***

1526 год

За воротами монастыря послышался звук горна. Торжественно одетый, восседая на белом скакуне в сопровождении верной дружины ко входу подъехал сам князь Василий III.

Не испрашивая дозволений, он ворвался в главное здание монастыря, схватил первую попавшуюся монахиню, тряхнул её за плечи и зарычал:

— Где она? Где Соломония?!

Девушка испуганно залепетала, что не знает, и к ней ходить не велено.

— Кому не велено?! Знаешь ли ты, кто я?! Веди в её покои, сейчас же!

Монахиня тут же опомнившись, отвесила князю поясной поклон:

— Не гневайся, батюшка! Не могу я приказа настоятельницы ослушаться. Лучше я вас к ней самой и отведу, с неё и спрашивайте!

Молодая монахиня шустро посеменила по ступеням на второй этаж. Князь не отставал, летя стремглав на одной лишь мысли, что где-то есть его сын. В своём стремлении он совсем выпустил из виду, как другая монахиня вошла в неприметную дверцу недалеко от лестницы…

"Приехал, Васенька мой приехал! Получил моё письмо!" — полная надежд на счастливое воссоединение, она бросилась к двери. Но та открылась раньше, чем Соломония успела в неё выйти.

— Значит, всё-таки послала весточку? — зло посмотрела на неё только что вошедшая монахиня.

— Пусти, Серафима, не твоё это дело! — Соломония попыталась прорваться к двери.

— Правда твоя, не моё. А государственное. Так что помолчи.

— Вася, я… — отчаянный вопль Соломонии оборвался на полуслове, когда Серафима сжала кулак. Движением руки от себя она с глухим чавком впечатала женщину в стену, оставив снаружи одно лишь ухо, и то — за шкафом, чтоб не было заметно. Лёгкое вращение, словно в танце — и Серафима обернулась Соломонией.

Обычно спокойный и вежливый князь, не склонный к импульсивным поступкам, ворвался в келью матушки-настоятельницы грозным вихрем. Кулаком стукнув по столу так, что заскрипела столешница, он взревел, брызжа слюной:

— Как ты, неверная, могла скрыть от меня рождение наследника престола?! Отвечай!

Ни один мускул не дрогнул на лице женщины. Спокойная, она аккуратно промокнула лицо платочком.

— Прошу прощения, Ваша Светлость, не имею представления, в чем вы меня обвиняете, — сказала она, одновременно поднимаясь со своего места и кланяясь государю.

— Соломония прислала мне письмо. Это её почерк, уж можете не сомневаться! Я за 18 лет достаточно его изучил и не спутаю с чужим!

— Монахини имеют доступ на монастырскую голубятню, и могут слать письма, это не запрещено. О чем она писала, что так взбудоражило Его Величество?

Великий князь достал бережно хранимый на груди свёрток, в котором лежало письмо Соломонии. Развернув его, князь прочёл вслух:

"С тяжёлым сердцем пишу я тебе, государь батюшка!

Беременною вы сослали меня в монастырь. Надысь родился наследник ваш, Георгий Васильевич. Младенца отняли у меня.

Спаси нашего сына, великий государь!

Соломония (ныне София)".

Матушка Анисья внимательно слушала, поджав губы, а затем молвила.

— Мне известно обо всём, что происходит в моём монастыре. И уж рождение наследника престола не прошло бы мимо меня. Ваша Светлость, вы верите мне?

— Не верю никому. Веди меня к ней!

— Коль так, давайте спросим саму Софию. Идёмте за мной.

Анисья направилась из своего кабинета в ту самую келью, где несколько дней назад появился на свет младенец.

Войдя внутрь, они увидели Соломонию, стоящую на коленях перед образами с чëтками в руках, читающую молитву:"Достойно есть яко воистину, блажити тя Богородицу, присноблаженную и пренепорочную…"

Остаток молитвы она пробормотала быстро и неразборчиво. Осенив себя крестным знамением в последний раз, женщина встала с пола и посмотрела на вошедшего князя. Узнав, склонила голову в поклоне:

— Ваше Величество!

— Здравствуй, Соломония! — Василий держался сухо и официально, будто и не было вспышки ярости только что, — я здесь из-за твоего письма. Расскажи мне всё.

Губы женщины затряслись, на глазах появились слезы:

— Прикажи ей выйти, батюшка, ни слова при ней не скажу!

Матушка Анисья возразила:

— Надëжа князь обвиняет меня в сокрытии того, что ты родила ему наследника. Не позволю порочить своё честное имя ложью и несправедливостью! И никуда отсюда не выйду, пока во всём не разберусь.

Соломония зарыдала:

— Не верьте ей, милостивый государь! Это она нашего сына забрала! И в чужую семью отдала, чтобы не знал он, какого он рода и племени, и никогда не дерзнул взойти на престол! Я сама видела, как она вышла из двери и в воздухе растворилась!

— Это правда? — сурово спросил князь, переведя испытующий взгляд на матушку.

Многие люди не выдерживали его взгляда, отводили глаза и краснели, не смея слова молвить даже истинного, не то, что ложного. Сохраняя прямоту осанки и твёрдость взора, Анисья ответила.

— Это правда. Монахиня София три дня тому назад родила мальчика, назвала его Георгием. Но малышу не место в монастыре. Я унесла его, отдала его в семью, крестили его под другим именем. В монастыре об том никому не известно, всё держали в строжайшей тайне.

Соломония утерла мокрое лицо и нос рукавом.

— Выходит дело, мой сын сейчас растёт среди крестьян, что дырявым лаптем киселëк простой хлебают?!!

— Это не ваш сын, Ваше величество. Младенец был семимесячным, крохотным совсем. Недоношенным.

— А чей тогда?

Матушка театрально вздохнула:

— Соломония после пострижения долго не могла смириться со своим новым положением. В одну из ночей она попыталась сбежать через лес, да попала в охотничий силок. Уйти не смогла, пока не пришёл хозяин силка. Злой оказался человек, плохой. Снасильничал, насилу она от него вырвалась и ноги унесла. Вернулась обратно через два дня, измученная и избитая. Разумом после того повредилась. Сначала плакала, говорила, рассказала нам всё, что с нею в том лесу произошло. А потом будто вылетело всё из головы, всё позабыла, а себя убедила, что беременна была, когда уходила из дворца.

— Выходит, понесла она, сердешная, от разбойника?

— Кто знает, свечку не держали. Однако ж по срокам выходит, что отец не вы, милостивый государь. Мы и не предполагали, что она решит вам написать.

Князь пожевал губами и задумчиво посмотрел на Соломонию. В глазах её стояли слезы:

— Неужто ты поверишь ей, Васенька? Ты же сам знаешь, что ведьма она, врёт тебе! Наш это был сынок. Никого у меня больше не было, кроме тебя! Клянусь!

Женщина упала в ноги великому князю и залилась слезами.

Анисья спросила:

— Великий князь, что если бы правдой это оказалось? Неужто бы забрали домой Софию с ребёнком?

Князь покачал головой.

— Она теперь монахиня, Божий человек. А у меня жена, Олена моя. Красавица и умница, каких не найти! Сына бы нашёл, забрал. И вырастил из него достойного наследника престола, истинного правителя. Справедливого и честного, который бы дело моё продолжил — объединил бы земли Русские да наладил бы торговлю с дальними странами. Не можно страну-то в чужие руки отдавать, да я немолод уж.

— Не кручиньтесь, батюшка, будет ещё у вас достойный наследник, — Анисья ободряюще улыбнулась и положила руку князю на плечо.

Князь опустился к рыдающей в его ногах женщине, погладил её по спине:

— Ну будет, будет тебе… — помог подняться с пола и провёл до кровати, — отдохнуть тебе надобно, София.

Оставив монахиню на кровати, князь в сопровождении матушки вышел из кельи.

Напоследок оглянувшись, Анисья одобрительно кивнула Серафиме, устроившей это представление.

Дождавшись, когда князь с дружиной уедет восвояси, Серафима освободила настоящую Соломонию из стены и тут же вернула ей дар речи. Однако не последовало ни слез, ни громкой тирады, ни возмущений. Женщина обессиленно опустилась на свою кровать и устремила в стену опустевший взгляд.

Серафима заговорила:

— Ведь не сказала я ничего такого, чего не сказала бы ты сама. Я правду говорила. Но он поверил не тебе. А знаешь, почему?

София молчала, не поворачивая головы, слеза горячей строчкой катилась в подушку.

— Потому что ему не нужна эта правда. Ни ты не нужна, ни твой ребёнок. Ему проще поверить в то, что это ошибка, чья-то злая шутка. Ему проще было поверить в твоё безумие, чем бороться за вас.

Серафима, не скрывая злого ликования, прохаживалась вдоль кельи, всё дальше отравляя своими словами душу Софии:

— Наш государь, муженёк твой бывший, — слаб и бесхребетен. Ему давно уже духовники да бояре диктуют правила игры. И ты давно уже не фигура на доске, дорогая София, а срубленная королева, и место твоё — не там, а здесь. Отдохни и помолись. Завтра будет новый день, в котором для тебя снова ничего не изменится.

Серафима вышла из кельи, оставив Софию одну.

На рассвете, когда ведьмы после ночи отдыхают, белая голубка вновь вылетела из окошка кельи Софии.

В записке было всего несколько слов:

"То не я была у твоих ног. Не пресмыкалась пред тобою я при пострижении, не умоляла сохранить мне жизнь мирскую, и сейчас не стала бы пред тобою унижаться. Ведь равны мы, князь, хоть я теперь и не княгиня. Я была в стене и всё слышала. И я знаю, что говорю правду!

Не верь ведьмам! Найди нашего сына!"