Исповедь

Алексей Анатольевич Рожков (2024)

Уникальное произведение в жанре non-fiction известного самарского писателя, публициста и музыканта Алексея Рожкова. Это сборник повестей, очерков и рассказов, пронизанных одним лейтмотивом — в увлекательной, порой смешной, порой грустной манере оно повествует о невыдуманных историях судеб простых русских людей, которые тянутся сквозь века, воплощая собой историю России на рубеже столетий. Воспоминания, сны и реальность, всё переплетено и соткано талантливым авторским пером в единую композицию, где, как на полотне, между строк читаются исторические события XX и XXI веков. Сквозь призму простых жизненные ситуаций мы видим целые эпохи от времен Революции и Гражданской войны до современности. Рождение и смерть, смех и слёзы, грусть и радость, апатия и надежда, счастье и трагедия, всё это приковывает внимание читателя и не отпускает его до последней буквы, ведь не зря это произведение является непревзойдённым шедевром мирового уровня и вошло в список шедевров классиков русской литературы.

Глава 4.

Смерть.

Мы встретили Новый год, пустили салют, как всегда кричали «Ура», до утра веселились, общались. О дяде Андрюше, который лежал в Москве в коме у себя дома, старались не думать, хотя конечно было уже ясно что это конец, но надежда, как водится, умирает последней. Никто не звонил, мы тоже не беспокоили в такой час родственников, хотелось верить, что раз никто не звонит, значит страшное ещё не произошло. Нет-нет, но в разговоре всплывало:

— Баба Маня, когда в кому впала, день прожила. Часа в три это было днём, а утром, часа тоже в три, и перестала дышать.

— Да, помню, я ещё скорую вызываю, а она не едет час, другой, и как назло дождь стеной, первое ноября. Мы звоним каждые пять минут, а они не едут, говорят вызовов много, а нормативы у них только по детям, для стариков нет нормативов… Вот тебе и здравоохранение. Я давай в частную скорую звонить, те тоже застряли. Мы по всем пробкам кинулись к ней.

— Да-да, ты ещё деду Колю с собой взял, он вроде как реаниматолог…

— Ага, и скорая приехала только через шесть часов, ближе к ночи. Вот такая она, «скорая». Ну и что посмотрели, вкололи глюкозу, померяли давление и уехали, брать говорят не будем… Вот так вот.

— А главное, пока она в кому-то не впала, полностью в сознании была, передвигалась плохо, несла иногда чушь, заскоки были, типа по крыше соседней кто-то ходит. Мать вон не узнавала, говорила: «Женщина, Вы кто и откуда?»… Но так-то в целом вполне в сознании была, в последний день только от завтрака вроде отказалась, от своей любимой каши…

— Она же в среду в кому впала, а в воскресенье до этого я у вас в гостях был, как почувствовал, что проститься надо, до этого месяц не заходил. Помню подхожу к бабе Мане, а я же всегда с ней любил поговорить, юмористка она была, оптимистка до последних дней… С ней все поболтать любили… Даже вон сосед Вовка, пьянчуга, часами у вас просиживал, больно с бабулькой любил пообщаться. Она же всё пояснит, по полочкам расставит, скомандует, не даром прокурорша.

Так вот, захожу к ней в комнату, она голову с подушки поднимает, смотрит на меня, а глаза мутные, белёсые, почти бесцветные. И говорит значит: «Я знаю, что восемнадцать убитых красноармейцев закопаны у Дома Печати под красною и чёрной голубикой…». Я аж испугался, трясу её, говорю: «Ты что, бабушка, это же я, Сашка!» Тут вдруг пелена с глаз у неё спадает, она сразу такая осмысленная становится и отвечает так разумно, как будто и не было у неё глюков: «О, Сашка, это ты? Привет, проходи, садись.» И поговорили мы с ней так душевно, казалось, она абсолютно здоровая и проживёт ещё лет десять… А потом я увидел её уже в коме… Говорят у стариков перед смертью нейронные связи в голове рвутся и воспоминания урывочные начинают всплывать из глубокой памяти, оттого и видения, когда такое происходит, значит скоро конец… И не сделаешь ничего, это сосуды в голове истончаются…

— Вот и дядя Андрюша также, под конец шарики у него за ролики заехали. Он и так-то по жизни фантазёр был, любил приврать, непонятно где правда, где вымысел, а тут и совсем разговор с ним стал напоминать фантастику.

— Ты тоже заметил? Видимо это у всех стариков перед смертью… Он же когда последний раз из больницы выписался, ну ещё вроде боли прошли, оживился, ну где-то пару месяцев назад. Дядя Андрюша же стал всем звонить и вам тоже, и я ему позвонил, он давно трубки не брал, всё от болей в ногах мучился, не до разговоров ему, а тут взял и такой весёлый, как в старые годы, всё шутит и рассказывает:

«… Да я скоро к вам собираюсь, Сашка, вот только ноги подлечу и сразу летом приеду. Но честно говоря у меня с ногой одной хреново, ну как ватная она, силы в ней нету. Вот всю жизнь в футбол играл, никогда проблем с ногами не было, а тут. И эти врачи ещё… Они же совершенные болваны. Они же ничего не понимают и сказать не могут. Скажу тебе по секрету, я ведь сам себе диагноз ставлю, а они просто за мной с моих же слов всё в историю болезни и переписывают. Да-да. Я и лечение сам себе назначаю, они-то что могут? Эх, совсем медицина развалилась в стране. А всё почему? Ну не буду секреты раскрывать, я же все про всех знаю, всё-таки сорок лет в КГБ, нас, кстати, и сейчас прослушивают. Ты знаешь, я же тут в отдельной палате лежу со всеми удобствами, ну мне по статусу так положено. Ко мне сам главврач ходит и у меня консультируется как лечить, а лечащий врач у меня академик какой-то, но всё равно такой дундук, ни черта не соображает. На мне тут экспериментальное лечение секретное будут пробовать, только ты никому, это государственная тайна. Мне же климат морской прописан, вот меня скоро к морю повезут по секретному военному фарватеру. Как через границу перевезут? Да загримируют, по поддельным документам, как ещё? Как всегда… Знаешь, Сашка, тут же на меня Приказ подписали, сам Верховный, только ты никому. Короче задействуют меня в секретной миссии. Я ещё главное им говорю — как же, ведь я же не ходячий почти, а они мне — что делать, приказ есть приказ, встанешь и пойдёшь, ну или другую какую придумают роль, у них там выдумщиков много… Так-то Санька, ещё повоюем. Ну вот, а летом к вам, как штык, только ноги вот подлечу…».

Это был последний раз, когда я с дядей Андрюшей разговаривал, потом сколько не звонил, он уже трубку не брал, вот так-то вот.

*****

Первого, под вечер, зазвонил телефон, отец вышел в другую комнату поговорить, вернулся с потемневшим лицом.

— Всё, умер дядя Андрюша, отмучался, Царствие ему Небесное. Ровно в ночь с тридцать первого на первое, в самый Новый год, бывает же такое. Похороны вроде четвёртого, но там не ясно ничего, закрыто же всё, новогодние каникулы у всех, будь они не ладны. Увезли, говорят, в морг дежурный где-то в Королёве, а где хоронить, когда, непонятно. Но что делать Сашка, полетим, всё-таки дядя Андрюша мой дружок, сколько мы с ним…. Эх, давай выпьем, помянем, ты там чачу подарил, наливай, земля ему пухом. И это, посмотри по компьютеру, как в Москву добраться четвёртого… На самолёте что ли, а то пятого мне с утра на дежурство. Надо проводить человека в последний путь…