Наброски к портрету

Алла Любченко

В сборнике рассказов Аллы Любченко «Наброски к портрету» описываются судьбы простых русских людей, на жизни которых так или иначе, прямо или косвенно отражаются события противоречивой и трагичной российской истории ХХ века. Рассказы написаны языком классической русской литературы, пропитаны чувством ностальгии, изобилуют красочными описаниями природы и увлекательными историческими очерками, которые повествуют о малоизвестных исторических фактах и открывают с новой стороны общеизвестные.

© Алла Любченко, 2017

ISBN 978-5-4490-0996-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Наброски к портрету

(почти детективная история)

Жизнь большого города жадно поглощала время. В круговороте дней, похожих друг на друга, воспоминания, связанные с недавним отдыхом, не то чтобы забылись, они как-то потускнели, оказавшись заваленными грудой неотложных повседневных дел. Их накопилось немало за время отсутствия Ольги на работе.

Свой очередной отпуск Оля провела вдали от унылых дождей и шумной суеты мегаполиса в небольшом греческом городке, оттесненном к заливу горами, покрытыми лесом. Девушка поселилась в отеле на набережной. С балкона гостиничного номера открывалась радующая глаза панорама залива, соединявшегося у сине-бирюзовой кромки горизонта с морем. По утрам Ольгу будил шум набегавших на берег волн, а вечерами она подолгу любовалась медленно тонущим в морской глади солнцем, которое окрашивало небо и воду всеми оттенками золота и пурпура. От светила к берегу бежала по воде светящаяся дорожка, обрывающаяся в легкой прибрежной волне.

Однажды, лежа на пляжном шезлонге, Ольга привычно вслушивалась в тихий плеск волн, который вместе с ласковым предвечерним солнцем настолько расслабил девушку, что она невольно поддалась легкой дреме. Проснуться ее заставила компания молодых людей, расположившихся рядом. Два парня и девушка о чем-то оживленно разговаривали по-русски. Поймав взгляд Оли, девушка улыбнулась ей, как доброй знакомой.

— Мне кажется, Вы из России, давайте знакомиться. Меня зовут Таисия, можно просто Тая. — А я, — Оля.

— Очень приятно, — рассмеялась Тая, сверкнув белозубой улыбкой на загорелом лице. — Кареглазый парень у нас — Артем, а светлый и вихрастый — Саша. — Артем, повернувшись к Ольге, улыбнулся, а Саша, приглаживая руками русые, мокрые после купания волосы, задорно подмигнул ей.

— Судя по загару, вы отдыхаете здесь давно, — сделала вывод Ольга, окинув взглядом дружелюбно настроенную компанию. — Наверное, объездили побережье вдоль и поперек?

— Да, за две недели успели побывать на Пелопоннесе и в лучших местах материковой Греции, — поддержал разговор Артем. Он был в меру высок, мускулист и выглядел лет на тридцать. Чуть насмешливые внимательные глаза его с интересом скользнули по фигуре Оли. — Мы брали машину напрокат, — пояснил он. — Поэтому успели посмотреть почти всю Грецию.

— С удовольствием включили бы Вас в свой небольшой коллектив, да жаль, завтра улетаем, — засмеялся Саша, шутливо надвигая бейсболку на глаза рядом стоящей Тае. Поговорив еще немного с новыми пляжными знакомыми, Ольга поспешила в отель на ужин.

Утром она проснулась раньше обычного. Солнце еще пряталось за крышами домов, но уже обещало знойный день. Быстро одевшись, девушка спустилась в столовую. С удовольствием съела греческий творог, похожий на густую сметану, выпила крепкий кофе, сваренный в кофеварке. Очень понравился ей пахнущий апельсиновой коркой джем. После завтрака Ольга отправилась на пляж. Лежак, на котором она вчера отдыхала, оказался свободным, рядом места пустовали.

«Ребята, наверное, искупались рано утром, как планировали, и уехали», — вздохнула Оля, вспомнив черноволосого Артема. Ей запомнились его внимательные глаза, сдержанная улыбка, трогающая мягко очерченные губы, подтянутая спортивная фигура.

Проплавав минут двадцать и выйдя на берег, Ольга подставила спину утренним лучам солнца. Она долго всматривалась в море, потом ее взгляд заскользил по прибрежной гальке и вдруг задержался на предмете, застрявшем между двумя умытыми водой камешками. Подойдя поближе, Оля заметила женское кольцо с изумрудом. Оно выглядело великолепно, и было, несомненно, ценным. Девушка вспомнила, что видела такое же на пальце новой знакомой. Вероятно, оно было потеряно Таей сегодня утром после купания в море.

Оля решила зайти в отель, где до отъезда обитали ребята. Из вчерашнего разговора с ними ей было известно, что Таисия живет с родителями где-то в Кунцево, ее брат Артем — в районе Беговой, а Саша родом из Одинцова.

До отеля добралась быстро, он находился недалеко от пляжа. Поздоровавшись с девушкой, дежурившей на ресепшене, поинтересовалась, когда покинули отель молодые люди из Москвы. Оказалось, что туристы уехали в аэропорт рано утром на такси, заказанном накануне. Более подробные сведения о москвичах черноволосая красавица дать отказалась.

«Поисками хозяйки кольца придется заняться после возвращения домой, — подумала Оля. — Разыщу Таю и отдам ей находку».

В Москву она вернулась пасмурным июньским днем. Самолет удачно приземлился в Домодедово, а экспресс довез до станции метро «Павелецкая». От «Павелецкой» до «Киевской» — рукой подать. Багаж у девушки был небольшой — чемодан с летней одеждой да сумка с сувенирами через плечо. Выйдя из метро и почувствовав на лице прохладный московский воздух, Оля поняла, что она дома. Осталось только пройти несколько сотен метров между домами через уютные дворы, спрятанные за высотными зданиями, что выстроились вдоль проспекта.

Ольга работала экономистом в проектном институте, куда ее устроили сразу после окончания университета по протекции давней приятельницы мамы. Проработав несколько лет на одном месте, девушка притерпелась к начальству, завела себе подруг, поладила с недоброжелателями, то есть, как говорят, прижилась. Этому в определенной мере способствовала внешность Ольги, любившей неброско, но модно одеться, ее стройная фигурка, большие, теплые темно-карие глаза и открытая приятная улыбка, вызывающая симпатию у людей, которые общались с ней.

Оля выросла без отца. Он оставил семью, когда девочке было четыре года.

— Променял нас с тобой на других, — сказала однажды мама. Она не любила вспоминать о бывшем муже, в ней всю жизнь жили горечь и обида, причиненные им.

Уходил он из семьи тяжело, старался перетащить в свое новое жилище лучшее из того, что было нажито совместно. Уходил навсегда и своим поведением рвал остатки чувств, связывавших его с семьей. Правда, алименты по почте присылал исправно. За годы взросления дочери он ни разу не позвонил, не поинтересовался, что с ней, здорова ли она и как живет. Позже Оля поняла, что забота о ней была обременительна для отца, вносила диссонанс в его жизнь, требовала лишних физических, моральных и материальных затрат и доставляла досадные хлопоты.

Мать Ольги, Анна Евгеньевна, технарь по образованию, чтобы быть поближе к ребенку, ушла из престижного НИИ, где работала инженером, и устроилась в школу преподавать химию. Все одиннадцать школьных лет Оли прошли под ее неусыпным контролем. Неудачный брак и последующие за ним жизненные трудности привели к тому, что Анна Евгеньевна, будучи еще молодой и очень привлекательной женщиной, перестала вообще доверять мужчинам.

— «Мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться», — любила она повторять слова шекспировского героя. Мать умело носила удобную и красивую одежду, обувь, тщательно следила за своим лицом. Но все косметические ухищрения и усилия по подбору гардероба не были связаны с желанием понравиться мужчинам. Они были необходимы Анне Евгеньевне для поднятия и укрепления своей личной самооценки. В ней как-то смогли ужиться два человека: деловая, иногда властная Анна Евгеньевна на работе и заботливая, уставшая за день мама дома. Анна Евгеньевна ненавязчиво научила Олю любить то, что любила сама. Она любила театр и приучила Ольгу ходить на театральные спектакли. Покупала себе и дочери абонементы в консерваторию. Позже, повзрослев, Оля любовалась с мамой красотами Парижа, Праги и Италии. С годами между ними установилась прочная связь не только кровного, но и духовного родства.

Отсутствие в доме мужчины сказалось на характере Ольги, она настороженно относилась к людям противоположного пола. Это не мешало ей долгое время в школьные годы пребывать в состоянии влюбленности. Оле очень нравился мальчик из параллельного класса — Юра Малютин. Они вместе бегали в кино, иногда возвращались вдвоем из школы. При встрече он обычно извлекал из своего кармана, в зависимости от времени года, то конфету, то пару слив. Оля до сих пор помнит, как однажды летом он порадовал ее вишнями. Смеясь, заглянул в глаза и протянул на ладони сочные спелые ягоды, красиво уложенные на зеленом листе.

Воспоминания о вишнях и сияющих глазах Юры согревали Олю всю ее жизнь. Она тайно ревновала Юру к другим девчонкам, переживала, когда видела, как легко и весело он общается с ними, и плакала тайком, всем нутром своим интуитивно сознавая, что его отношение к ней когда-либо изменится. Так и случилось. Незадолго до окончания школы Оля увидела Юру в троллейбусе с молодой женщиной. Поглощенный беседой со своей спутницей, он не заметил Олю. По тому, как рука Юры коснулась плеча этой женщины, а потом заботливо поддержала ее локоть, Ольге стало ясно, что этих людей связывают далеко не дружеские отношения.

— Так тебе и надо, — с горечью подумала о себе Оля. — Оставайся одна со своими глупыми принципами.

С этого памятного дня она, став задумчивой и немногословной, осталась для Юры подружкой, которую при встрече можно весело чмокнуть в щечку и спросить, как идут у нее дела.

Следующая любовная история приключилась с Олей уже после окончания университета. Однажды к ним в отдел заглянул мужчина. Весело поздоровавшись, он обвел глазами присутствующих в комнате людей и задержал свой взгляд на Ольге.

— Новенькая? Поздравляю вас с пополнением коллектива. Ну а на новенькой я обязательно женюсь! — пошутил он. — Степан Петрович у себя?

— Да, он ждет Вас, Максим Владимирович, зайдите к нему, — смеясь, ответила секретарь начальника Марина, забежавшая к ним в комнату поболтать.

— Кто это собрался на мне жениться? — Оля с недоумением посмотрела на Марину. — Ну и шуточки!

— Это Максим Волошин, заказчик. Его фирма участвует в одном из проектов нашего института.

— Так он владелец фирмы? — спросила Оля.

— Нет, гендиректор.

Волошин бывал в институте довольно часто. Каждый раз, решив свои дела, он заходил в кабинет, где работала Ольга, и находил предлог для легкой и беспредметной беседы с ней. Ольга привыкла к его посещениям. Они не тяготили ее, скорее наоборот — вносили разнообразие в нудный распорядок рабочего дня. Высокий, склонный к легкой полноте, Максим нравился девушке. Ей приятно было неназойливое ухаживание этого сорокалетнего мужчины, лукавый прищур выразительных серых глаз, шутливые комплименты, которыми он одаривал Олю при встречах.

Однажды он пригласил ее поужинать в ресторане, сославшись на то, что именно с ней ему хочется отметить важное событие — дату своего второго рождения. Оля согласилась. За ужином она узнала о Волошине много нового. Он рассказал, что воевал в Чечне, был тяжело ранен и остался жив благодаря другу, нашедшему его без сознания на месте затихшего боя. Придя в себя в палате военного госпиталя, Максим понял, что чудом выжил, и сегодняшний день — день его второго рождения. Ранение оказалось столь тяжелым, что Максима комиссовали из армии. После выхода на гражданку Волошин занялся своим образованием, позже — бизнесом и в последнем сильно преуспел. Семьей он так и не обзавелся.

Встречи с Максимом вне института стали для Ольги необходимыми. Она мучительно проводила дни, прожитые без него. Встречались у Волошина на Ордынке, в квартире, доставшейся ему в наследство от родителей и сохранившей по сей день предметы быта этих ушедших из жизни людей. Волошин по нескольку раз в неделю бывал в доме Ольги. Приходил он обычно после работы с гостинцем к чаю, много курил, вел неспешный разговор с хозяйками и, простившись, убывал ближе к полуночи на своей темно-синей «Мазде».

С приходом весны Оля с Максимом начали чаще выезжать на природу. Они подолгу бродили в молодом весеннем лесу, гуляли берегом ожившей после зимней спячки реки, иногда ночевали у Оли на даче. Летом собирали ведрами грибы в мокром перелеске, ездили на рыбалку. На машине добирались до Осташкова, затоваривались в городке продуктами и ехали дальше к Селигеру в летний, еще не обжитой бревенчатый дом Волошина, недавно построенный им у озера.

Максим завел дружбу с местными рыбаками и с утра до вечера пропадал на озере. Поначалу он пытался пристрастить к рыбалке Ольгу, но затея не удалась. Ольга оставалась дома одна. Помыв посуду и устранив утренний беспорядок в комнатах, она выходила на крыльцо, с которого подолгу любовалась озерной гладью и темными кронами высоких сосен на берегу. Потом не спеша готовила обед и ждала прихода Максима. Он возвращался под вечер с уловом, промокший, счастливо улыбающийся. Быстро обедал, нахваливая нехитрую стряпню Оли, а после обеда садился на высушенные за день сосновые доски, сложенные у дома, и сквозь сизый дымок выкуренных сигарет наслаждался видом озера, окрашенного в цвета заходящего солнца.

Волошин познакомил Ольгу со своими коллегами по бизнесу. Это были состоятельные, но простые в общении люди, тепло принявшие Олю в свой круг. За столом с обильным угощением велись беседы о детях, работе, хозяйских делах и биржевых новостях. Потом мужчины переходили в кабинет хозяина или бильярдную комнату, а женщины полушутя-полусерьезно начинали комментировать события из жизни своих общих знакомых.

Оле понравилась Даша, жена фронтового друга Максима. Радушная, очень подвижная, она без устали хлопотала по дому. Угощала вкусными пирогами, шашлыком, приготовленным на мангале, умело нарезанными салатами. Видно было, что Николаю, ее мужу, доставляет удовольствие подчиняться веселым приказам жены.

— Сейчас, мать! Не торопись! Все будет сделано, мать! — звучал его добродушный голос из разных уголков сада.

Как-то раз, возвращаясь в Москву из Протвино, где находился загородный дом Николая и Даши, Оля завела разговор о хозяйке.

— А что тебе мешает быть такой же? — удивился Волошин. — Вари борщи, пеки пироги, строгай салаты.

— Я никогда не буду такой, как Даша, я другая. У меня нет ее жизненного опыта. К тому же она мужняя жена, а я тебе кто?

— Ты моя любимая женщина.

— Сколько же мне ходить в любимых женщинах? Пока не покроюсь морщинами и не закончится мой детородный возраст?

— До всего этого еще надо дожить, — рассмеялся Максим, явно желая обратить разговор в шутку. — По крайней мере, сейчас я жениться не собираюсь. — Он быстро перескочил на другую тему, заговорил о работе, о том, что хотел бы порыбачить с Ольгой где-нибудь на Камчатке. К вопросу о замужестве они больше не возвращались. Однако Оля об отношении Максима к женитьбе не забыла и часто задавала себе вопросы: что же не так? Чем она как жена не устраивает его? Может быть, он думает, что другая могла бы любить его больше? Или его пугает большая разница в возрасте? Знал, ведь, на что шел.

Оля понимала, что фронтовая жизнь, тяжелое ранение, борьба за выживание в бизнесе повлияли на характер Волошина. Но с ней он мягкий, ласковый, даже уступчивый. Правда, она стала замечать нотки раздражения в его голосе. В чем же дело? Олю пугали возможные изменения в отношениях с Волошиным. Она боялась, что их встречи утратят новизну, станут привычными. Теперь после свиданий с Максимом она возвращалась домой без прежнего блеска в глазах, в них часто проскальзывало недоумение.

Перемены, произошедшие с Олей, заметили окружающие ее люди. Пожилая вездесущая Светлана Петровна, обсуждавшая с ней вопросы, связанные с расходом бюджета, после очередного визита Волошина бросила фразу:

— Вот собака на сене! Сам не гам и другому не дам!

Ольга поняла ее и обиделась за Максима. Заметила изменения в настроении дочери и Анна Евгеньевна.

— Ты сегодня скучная какая-то. Что-то с Максимом?

— Нет, мама, все по-старому, — ответила Оля, наблюдая в окно за шумной игрой дворовой детворы на детской площадке.

— Не заглядывайся на чужих детей, своих пора заводить. Если б ты знала, как хочется мне повозиться с внуками. Максим по этому поводу планов не строит?

— О каких детях, мама, может идти речь, когда Волошин даже жениться на мне не хочет?

— Вот те раз! Что же ему надо? Не мальчик, уже виски седые! Годы-то проходят! Моя судьба не сложилась, так я думала, хоть ты у меня счастливой будешь. Я поговорю с ним.

— Мама, я не хочу, чтобы ты вмешивалась в наши с ним отношения. Я все решу сама.

Но Анна Евгеньевна вмешалась. Отправив Олю под каким-то предлогом с ночевкой на дачу, она пригласила Волошина на ужин. Отведав тушеного кролика, Максим похвалил хозяйку и пристально посмотрел ей в глаза.

— Я понял, что пригласили, Анна Евгеньевна, Вы меня не просто так. Оля, наверное, даже не догадывается о моем приходе.

— Совершенно верно, Максим Владимирович! Вы умный человек и очень мне нравитесь. Оля запретила вмешиваться в ваши с ней отношения, но я как мать решила высказать Вам свое мнение относительно них. После знакомства с Вами у Оли оборвались связи со сверстниками. В их компании Вам было неловко. Друзья ее конфузились и вели себя не совсем естественно при Вас. Среди Ваших друзей и знакомых Ольга, как мне кажется, чувствует себя одинокой, так как они не подходят ей ни по возрасту, ни по интересам. Если через несколько лет ваши отношения по какой-либо причине прекратят свое существование, она останется совсем одна, без мужа, без друзей, со старой матерью. А я бы хотела, чтобы у моей дочери была крепкая семья: любящий муж и здоровые дети. Что мешает Вам жениться на Ольге, Максим? Вы любите ее?

— Да, люблю. — Максим внимательно и серьезно посмотрел на Анну Евгеньевну. — Вы разрешите закурить?

— Конечно, пожалуйста. — Анна Евгеньевна подала Максиму небольшую хрустальную пепельницу, которая привычно стояла на журнальном столике еще со времен ее молодости.

— Я не мальчик, — продолжал Волошин после недолгой паузы. — В бизнесе мне приходится просчитывать варианты на много ходов вперед. Я дорожу Ольгой, нам хорошо вместе, но жениться на ней пока не хочу. Люди создают семью для того, чтобы совместно растить детей. Детей у меня нет, и не будет. Причиной тому ранение, полученное в Чечне.

— Оля знает об этом?

— О ранении ей известно, а о моей неспособности иметь детей — нет. Мне тяжело говорить с ней на эту тему.

— Максим, дорогой, не обижайтесь на меня. Оля еще молода и неопытна. Рано или поздно ей захочется стать матерью. Когда Вы состаритесь, она будет в расцвете сил, и связь с Вами, основанная на привычке и жалости, станет для нее обузой. Вам нужна ее жалость, Максим? Отпустите ее сейчас. Вы умный и симпатичный мужчина, легко найдете себе другую женщину, а Оля, если. Бог даст, переболев Вами, снова наладит свою жизнь.

Ольга так и не узнала ни о визите Волошина к ее матери, ни о тяжелом разговоре, так круто изменившем ее жизнь. Однажды, позвонив по телефону, он сообщил ей, что уезжает по делам фирмы в длительную командировку за границу, и, пожелав Ольге счастья, пропал. Связь между ними, казавшаяся такой прочной и тесной, быстро и неожиданно оборвалась. Через много лет от кого-то из общих приятелей Ольга узнала, что Волошин женился на своей давней знакомой и усыновил ее ребенка.

Стояла середина августа. Дожди неожиданно сменились жарой. Лето, не желая уступать место надвигающейся осени, пыталось задержаться в зеленой листве, в безоблачном голубом небе и в легком душевном настрое горожан, чутко реагировавших на погоду. В конце рабочей недели, спасаясь от летнего зноя, москвичи устремились за город. Дороги, ведущие из Москвы в область, были до отказа забиты машинами.

Анна Евгеньевна уговорила Ольгу провести выходные на даче. Их «Форд», недавно побывавший в ремонте, был готов к поездке. Однако чтобы избежать заторов на дороге, мать с дочерью решили ехать на электричке.

Дачный дом встретил тишиной и пахучей свежестью вечернего сада. Было как раз то время суток, когда сад и цветник, отдыхая после жаркого дня, отдавали остывающему воздуху накопленные за день флюиды. Оля с удовольствием полила кусты роз и пионов, полюбовалась разноцветием бегоний, флоксов и бархатцев, погладила круглые бока желтых тыкв. Напоила водой грядку огурцов и несколько рядов клубники. Ну, кажется, все утолили жажду, можно отдохнуть.

Сидеть без дела не хотелось. Взгляд задержался на дорожной сумке, оставленной на стуле. Где-то в ее недрах лежала книга в мягкой обложке, которую Оля читала в электричке. Перебирая содержимое сумки в поисках книги, девушка нашла небольшую прореху в подкладке и обнаружила прятавшееся под ней кольцо.

— Боже мой, держу у себя почти два месяца чужую вещь. Как я могла забыть о кольце?

Она стала обдумывать план действий по розыску хозяйки кольца и, наконец, решилась позвонить своему бывшему однокласснику Мише Беспалову, который уже много лет работал с компьютерами и досконально знал свое дело. Оля попросила его найти в базе компьютера список всех Таисий, проживающих в Кунцеве, их адреса и номера телефонов. Михаил пообещал заняться этим и уже через несколько дней сообщить о результате.

Свое обещание он сдержал. Ольга получила по электронной почте координаты жительниц Кунцевского района города Москвы, носящих имя Таисия. Из списка она удалила тех, чей возраст не соответствовал возрасту Таи. У нее осталась примерно четверть имен, и дальше Оля стала планомерно обзванивать всех, интересуясь, кто из них отдыхал в начале июня в Греции. Ей повезло, — будь имя более популярным, поиски продлились бы значительно дольше.

В один из субботних дней, предварительно договорившись по телефону о встрече, Ольга поехала к Таисии домой. Дверь открыла пожилая женщина и, приветливо улыбнувшись, пригласила девушку зайти в квартиру.

— Проходите в гостиную, садитесь, Таечка сейчас выйдет к Вам.

Ольга прошла в просторную комнату с высокими потолками, села на мягкий стул перед овальным столом, покрытым пестрой скатертью, и стала ждать. Тая появилась через несколько минут.

— Здравствуй, Оленька. Я рада тебя видеть. — Девушка обняла гостью. — Как тебе удалось разыскать меня в таком большом городе?

— Это не составило труда. У тебя редкое имя. К тому же мне был известен район, в котором ты живешь. — Оля передала свою находку Тае.

— Да, действительно мое колечко, спасибо. Его подарила мне Маша. — Таисия надела кольцо на безымянный палец.

Ольга обратила внимание на осунувшееся лицо собеседницы и печаль, затаившуюся в глубине ее глаз.

— У тебя неприятности? — спросила она девушку. — В Греции ты показалась мне такой жизнерадостной!

— У нас горе, полтора месяца назад умерла Маша, наша с Артемом сводная сестра. Мы росли вместе. Семья еще не оправилась от свалившейся на нее беды. Очень жалко Машу, душа разрывается, когда думаю о племяннике, оставшемся без матери.

— Что с ней случилось? Отчего она умерла?

— Ее сбила машина. Поведение Маши незадолго до смерти было каким-то странным, она как бы предчувствовала кончину. И сама смерть до того нелепа, трудно поверить в случайность происшедшего.

— А что говорят в полиции?

— Факт смерти установили, тело выдали родственникам, водителя и машину ищут. Сколько будут искать — неизвестно, да и найдут ли? Артем пытается вести поиски сам, но я сомневаюсь, что ему удастся кого-либо разыскать. Ну, все, хватит о грустном! Олечка, давай пить чай. Мы с мамой испекли наш фирменный рулет. Я думаю, он тебе понравится.

Рулет действительно получился отменным. Потом на столе появились яблочный пай и вишневое варенье. Неожиданно, заставив Олю вздрогнуть, раздалась трель звонка входной двери. Из прихожей стали доноситься приглушенные голоса, и когда они смолкли, в комнату вошел Артем. При виде Оли в глазах его блеснул озорной огонек.

— Какая гостья в нашем доме! Здравствуйте! Рад встрече! Помню Вас на пляже в купальнике. Вы тогда выглядели так, что глазам становилось больно.

— Вот как! — рассмеялась Ольга, внимательно посмотрев на Артема. — Мне тоже приятно Вас видеть.

— Где Митя? — спросила Тая брата. — Вы с ним уже нагулялись?

— Митю бабушка кормит на кухне. Мне можно посидеть с вами?

— Садись, выпей чаю, попробуй рулет, яблочный пирог. — Таисия налила брату в чашку круто заваренный чай и подвинула ближе к нему тарелку с нарезанной выпечкой.

Разговор за столом настолько увлек Артема и Олю, что молодые люди незаметно для себя перешли на «ты». В уютной гостиной новых друзей Ольга чувствовала себя как дома: легко, раскованно и непринужденно. Уходить не хотелось, но надо было, как говорят, знать меру. Артем, проводивший гостью до машины, попросил номер ее телефона, а Ольга, прощаясь с ним, подумала, что его звонок был бы ей очень приятен.

Позвонил Артем Ивлев лишь в пятницу вечером. Говорили обо всем, переходя от темы к теме: об Олиной работе и спортивных увлечениях Артема, об открытии нового театрального сезона и успехах Анны Евгеньевны в выращивании цветов, о музыкальных уроках Таи и забавных вопросах, задаваемых не в меру любопытным Митей. Заговорив о Мите, вспомнили бедную Машу.

— Я завтра поеду в деревню, где Маша прожила два месяца, поспрашиваю о ней у людей. Может, что-либо прояснится в ее истории?

— Возьми меня с собой, — попросила Оля Артема.

— Хорошо, завтра утром я за тобой заеду. В восемь часов не будет рано? Диктуй адрес.

Утром следующего дня молодые люди выехали из Москвы, путь их лежал в деревню Лебедянка соседней губернии.

— Как Маша оказалась в этой деревне? Что заставило самодостаточную городскую женщину так круто изменить свою жизнь? — невольно задала вопросы Оля.

— Характер и судьба, — лаконично ответил Ивлев и, глядя на трассу, по которой они мчались, рассказал Оле о непростых перипетиях Машиной жизни.

Мать Маши Юлия умерла совсем молодой, оставив пятилетнюю дочь на руках у оглушенного ее смертью мужа. Андрей Петрович, отец Машеньки, проходив два года вдовцом, женился на доброй и очень симпатичной Ирочке, незадолго до замужества окончившей медицинский вуз. Вторая жена Андрея Петровича через год после свадьбы родила ему сына Артема, а спустя семь лет в семье появился еще один ребенок — девочка, получившая в честь своей бабушки по материнской линии древнее имя Таисия.

Ирина Александровна очень жалела и любила Машу. Однако младшие Артем и Тая, требовавшие в силу своего возраста большего внимания, и работа на полставки в поликлинике отнимали у нее много физических сил. Андрей Петрович старался помогать жене — ходил за продуктами, гулял с детьми, по воскресеньям пылесосил ковры и мебель. Основная же тяжесть семейных хлопот лежала на узких плечах Ирины Александровны.

Вероятно, Маше недостаточно было материнского тепла и ласки. К тому же, как любой нормальный ребенок, она ревновала Иру к ее родным детям. Сложное чувство к мачехе, замешанное на любви, ревности и недовольстве, не мешало Маше любить брата и сестру, придумывать забавные игры и быть заводилой в их маленьком детском содружестве.

Однако это же чувство в подростковом возрасте сыграло в жизни Маши злую роль. Неприятности начались в десятом классе. Девочка стала вдруг хуже учиться, поздно приходить домой, дерзить отцу и матери.

— Как вы все достали меня своими нравоучениями! Скорей бы окончить школу и уйти от вас! — бросила она однажды в лицо ошеломленным родителям фразу, выдавшую ее жизненные планы.

Ирина Александровна с мужем узнали, что Маша часто появляется в шумной компании, половина членов которой состоит на учете в детской комнате милиции.

— Только бы не подсела на наркотики, — боялась за дочь Ирина. Она понимала, что внутренний стержень, присутствующий в Маше, не позволит ей воровать, но алкоголь и наркотики могут разрушить неустойчивую психику и здоровье девочки. Борьба за Машу велась все последние два года ее пребывания в школе.

После окончания школы Маша, резко оборвав связи с семьей, ушла из дома, поступила в институт и поселилась в общежитии при нем. Неожиданно для всех, проучившись четыре года в вузе, она удачно, как тогда казалось, вышла замуж за своего уже убеленного сединой преподавателя.

Став замужней женщиной, Маша очень изменилась. Пересмотрела свои революционные взгляды, рожденные усилиями юношеского максимализма. Сменила подростковый прикид на дорогую одежду с известными лейблами. Став мягче и женственней, жила теперь интересами мужа, довольная своим тихим семейным счастьем. Жизнь Маши омрачалась отсутствием у супругов детей. Константин Эдуардович, ее муж, очень хотел ребенка. Начались походы по докторам, консультации у лучших специалистов. Лечение дало результат, и Маша в тридцать лет родила своего Митю. Вся жизнь ее теперь была подчинена заботам о ребенке. Поглощенная воспитанием сына и борьбой за его здоровье, Мария упустила мужа.

Константин Эдуардович вступил в тот мужской возраст, когда «море по колено», «седина в бороду, а бес в ребро». Бесом этим оказалась Эльвира, молодая незамужняя женщина, успевшая за свой короткий век пройти огонь, воду и медные трубы. Смелая в общении с мужчинами, умеющая профессионально удовлетворить сексуальные слабости сильного пола, Эльвира быстро прибрала Константина Эдуардовича к рукам и направила коготки своих цепких и хватких пальчиков на Машу, мешавшую ей двигаться к желаемой цели. Константин Эдуардович был лакомым куском для Эльвиры. Он ушел из института в бизнес и возглавлял теперь крупную компанию, занимающуюся строительством и продажей недвижимости. У него с избытком хватало денег на содержание жены с сыном и любовницы. Положение любовницы Эльвиру не устраивало. Ей хотелось быть хозяйкой в большом загородном доме Константина Эдуардовича, властвовать в его богатой московской квартире, а не ютиться в съемной, предназначенной для их свиданий. Хотелось распоряжаться банковскими счетами любовника. На пути будущего грандиозного жизненного успеха Эльвиры стояла Маша. С ней надо было что-то делать, и Эльвира нашла выход. Она попросила своего приятеля попугать соперницу. Затравить, как она сказала, ее так, чтобы та своей тени боялась. С запуганной, надломленной психически женщиной легче бороться, а там и до желаемого замужества рукой подать.

Маша знала Эльвиру, они иногда встречались у общих знакомых. Она догадывалась о связи мужа с этой женщиной, однако молчала, жалея ребенка и полагая, что ее открытый протест приведет к полному разрыву отношений с супругом.

Приятель Эльвиры установил за Машей профессиональную слежку, звонил по телефону с угрозами, иногда просто подолгу молчал в трубку. Порой он делал так, чтобы Маша чувствовала и замечала его наблюдение. Во время отсутствия Константина Эдуардовича преследователь по ночам звонил и стучал в запертые двери, пугая женщину и ребенка. Маша пробовала жаловаться мужу, но он либо отмалчивался, либо отделывался словами:

— Выбрось из головы эту чушь, Машенька, сходи к психотерапевту, подлечись. У тебя нервишки стали шалить.

Константин Эдуардович не был осведомлен о происках и планах Эльвиры. Жена, ставшая вдруг какой-то жалкой, издерганной, нервной и испуганной, постоянно раздражала его. Все чаще между ними вспыхивали ссоры. В гневе он кричал, что устал от нытья Маши, выгонял ее из дома, говорил, что никогда не отдаст такой матери, как она, своего ребенка и будет воспитывать сына сам. Но и здесь Эльвира исподволь исправила ситуацию и направила процесс так, чтобы извлечь из него для себя пользу. Она не хотела заполучить в довесок к Константину Эдуардовичу чужого ребенка и стала убеждать любовника в том, что Мите лучше будет жить с матерью, пусть даже такой непутевой, как Маша.

Мария понимала, что причина всех ее бед — Эльвира. Соперница организовала травлю, настраивает против нее мужа, пытается выжить из семьи. Первой подать на развод, думала Маша, значит сразу отказаться от Константина и всего, что нажито с ним. Именно этого хочет Эльвира. Сопротивление козням Эльвиры, полагала Маша, может привести к тому, что ее принудят лечь в больницу, объявив психически больной, и отберут у нее ребенка. Сознавая безвыходность своего положения, Мария решилась на отчаянный шаг. Она привезла сына в семью отца, оставила Митю с бабушкой и дедушкой, а сама уехала в глухую деревню, чтобы там, в деревенской тиши, отсидеться, отдохнуть от травли и дрязг, привести в порядок свое здоровье.

Уходила от мужа налегке, взяв с собой только одежду для себя и Мити, свои банковские карты и дарственную бумагу, заверенную нотариусом и подписанную ею же. В документе черным по белому было написано, что она передает в дар сыну доставшуюся ей по наследству картину художника Ивана Даниловича Зарянко «Портрет неизвестной», написанную маслом на холсте размером 55 на 40 сантиметров, и шкатулку с драгоценностями, перечень которых прилагается. Полновластным хозяином картины и содержимого шкатулки Дмитрий может стать после достижения совершеннолетия. До этого срока картиной и драгоценностями владеют ее родной отец и приемная мать. Этот документ вместе с синей папкой, в которой он лежал, Маша отдала на хранение Ирине Александровне.

Ольга, внимательно слушая Артема, смотрела на его лицо, каждая линия которого была любовно прорисована природой. В разлете густых черных бровей, прямом носе, крутом изгибе подбородка с небольшой ямочкой чувствовалась длительная генетическая работа многих поколений его предков.

— Оля, ты не проголодалась? — прервал течение мыслей своей спутницы Артем. — Может быть, сделаем остановку у ресторана и поедим? — Ивлев искоса посмотрел на задумчивое лицо Ольги.

— А ты голоден? У меня есть бутерброды и кофе в термосе. Если ты не против, перекусим в машине или где-либо на поляне, а обедать будем позже.

Артем, проехав метров двести, свернул в сторону и остановился на лужайке у берега небольшой речки. Оля достала из рюкзака белую бумажную скатерть и разложила ее на траве. На скатерти появились приготовленные ею бутерброды и пирожки, испеченные заботливой Ириной Александровной. Запахи речной воды, травы и полевых цветов смешались с ароматом крепкого кофе.

Позавтракав, молодые люди продолжили свой путь. До Лебедянки оставалось немного. Увидев указатель, свернули на проселочную дорогу. Ехали сначала по полю, а потом вдоль кромки леса, пока, наконец, не остановились в центре деревенской улицы у сельмага, рядом с которым на скамейке под кустом сирени дремал старик. Зашли в магазин, покупателей не было. За прилавком скучала дородная женщина с копной взбитых, линялых, давно не крашеных волос на голове. Она с удивлением оглядела Олю и Артема. Надев на лицо дежурную улыбку, вяло ответила на приветствие. Ивлев окинул взглядом полупустые магазинные полки, купил плитку шоколада и протянул ее Оле.

— Пойдем отсюда, Оленька, поговорим лучше со стариком.

Дед, обутый в молодежные кроссовки, очнулся от дремы и тупо уставился на чужаков. Приезжие подошли к старику, поздоровались и, присев рядом, начали разговор издалека.

— Как Вас зовут, дедушка? — спросила Ольга.

— С детства Матюшкой звали, а теперь Матвеем Спиридоновичем величают.

— Матвей Спиридонович, можно с Вами поговорить? — вступил в разговор Артем.

— А это смотря о чем.

— Меня интересует женщина, приезжая из города. Она здесь в деревне весной жила. Марией ее звали.

— Манька, что ли? Знать я ее не знал, но часто видел. Ох, и натерпелась она тут у нас! Да уж, почитай, месяца четыре прошло, как сбежала.

— А от чего сбежала? — Ивлев внимательно посмотрел на деда Матвея.

— Да тут такая история вышла, что без четвертинки не разберешься, — сипло проговорил старик.

— Будет Вам на бутылку, Матвей Спиридонович, расскажите подробней.

— Значит, так, где-то в конце марта объявилась у нашей бабы Дуни жиличка. Привезла она ее из райцентра. Евдокия туда часто ездит. Дочка там у нее живет. Привезла она, значит, жиличку, а жиличка невысокая, вся такая субтильная, чистенькая такая, глазища с пол-лица. Ходила поначалу в магазин, продукты покупала. Всем выкает, здоровается. Приглянулась она тут менту здешнему — Ваське Гузику. Стал он к ней клинья подбивать, а она ни в какую. Попробовал в светелку к ней залезть, так она его палкой огрела и от ворот поворот дала. Неделю, блин, с фингалом под глазом ходил. Ну, уж такого наш Васька вынести никак не мог. Авторитет он у нас здешний. Все под ним ходят, и с районным начальством знается. Он все к Нюрке-буфетчице захаживал, дела какие-то с ней обделывал да постель делил. А тут ему вдруг, вишь, городскую захотелось. У нас тут Васька-мент, Нюрка-буфетчица да Галька-продавец — первые люди на деревне. Все через них. Так и держатся, блин, вместе. Ну, прямо как партком при Брежневе. Поговорил Васька со своим парткомом по душам, да еще и ватагу подключил. Как начали они городскую шпынять, проходу ей не давали.

— О какой ватаге Вы говорите? — спросил Артем.

— Да есть у Васьки здесь человек шесть мужиков при деле. Друг за дружку горой. Да и любители бухнуть ему всегда помогут. Ну и пошло-поехало. Увидят Маньку на улице — и давай шалить: кто вслед плюнет ненароком, кто прямо под ноги, кто смехом проводит. А Валерка, Гальки-продавщицы мужик, тот, блин, вообще проворней всех оказался. Как увидит Маньку, так и давай на всю улицу кричать: «Ах, ты п.…а городская, всем дала, а мне не хочешь! Доберусь я до тебя сегодня вечером!»

— И что, добрался? — Ивлев скрипнул зубами.

— Да какой там, мордой не вышел, да и Галька всегда на стреме стоит. А как уж Нюрка — буфетчица отводила душу. — Дед вздохнул и покачал головой. — Это надо было видеть! Она у нас баба видная, пройдет — нельзя не заметить. Так она соберет вокруг себя баб побольше, да давай Маньку травить:

— Что приехала, п.…а грязная, за мужиками нашими? Тебя твой выгнал, так ты решила с чужими побаловаться? Да ты сначала отмойся! Что зенки вылупила? Я вот тебя, блин, за космы сейчас так оттаскаю, что мало не покажется!

Манька перестала выходить из дома. Баба Дуня жалела жиличку, поначалу продукты ей из магазина носила. Та целыми днями в светелке сидела или по саду прогуливалась. А Ваське все неймется, обидели, вишь, его. Мне сосед про него рассказывал, с ним кто-то из друзей Гузика поделился. Встретил Васька на улице бабу Дуню и говорит ей:

— Ты, бабка, гони прочь жиличку, пока Надька, внучка твоя, на улице давать не стала.

— Побойся, Вася, Бога. Я ж тебя мальцом нянчила. Надюшке моей только семнадцать, дите ведь еще. Не срами ребенка, ей же замуж выходить.

— Под кустом свадьбу и сыграем, — рассмеялся Гузик.

Перепугал мент бабку совсем. Она на следующий день внучку к дочке отвезла, а жиличке в постое отказала.

— Да, — протяжно вздохнул Артем, — неисповедимы пути Господни. Зоркий глаз у Вас, Матвей Спиридонович, вот Вам на бутылку. Нам пора, Оленька. — Ивлев протянул деду несколько сотенных купюр, взял за руку ошарашенную, молчащую Ольгу и повел ее к машине. Дед положил деньги в карман, крякнул и, тяжело поднявшись со скамьи, направился по асфальтовой дорожке к магазину. После рассказа деда Матвея Ольга долго не могла прийти в себя.

— Да, как говорят, картина маслом. — Артем вздохнул и посмотрел на Олю. — Помнишь знаменитого одесского мента из фильма «Ликвидация»? Он часто пользовался этим сочетанием слов.

— Одесский мент совсем не похож на Гузика. Я уверена, в Лебедянке живет много порядочных людей. Не могу понять, как они могут все это терпеть. Средневековье какое-то.

— Терпят, еще как терпят. Одни живут, стиснув зубы, другие спиваются, третьи заканчивают жизнь самоубийством. Все зависит от силы воли и духовных качеств человека.

— Но ведь можно уехать и забыть про этих Гузиков.

— Все, кто мог уехать, уехали. Молодежь разбежалась. Потом, чтобы уехать, нужны деньги, а как их заработать в этой глуши? Заработать можно только у Васьки Гузика, прибравшего все к рукам.

— Но ведь Васька ведет себя в деревне, как пахан на нарах в тюремной камере. Сокамерники по приказу пахана могут издеваться над человеком, избивать его. Пока не сломают морально и физически, не опустят.

— Помнишь, Оля, несколько лет назад в прокате шли фильмы «Особенности национальной охоты», «Особенности национальной рыбалки»? Здесь, в этой забытой богом деревне, мы столкнулись с разновидностью национальной охоты. Жертву не убивают сразу. Ее травят, загоняют в угол, а там уже как придется.

— Согласна. — Оля кивнула головой. — Так было и раньше. Вспомни Катерину Островского. Ее же затравили купчишки и довели до самоубийства. А как встречают новеньких в некоторых коллективах с трудным контингентом? А станица Кущевская на Ставрополье? Ты помнишь, что творили менты и их дружки в этой станице? Чем не Васьки?

Артем с Ольгой остановились у небольшого летнего ресторана, пристроившегося у мотеля, не спеша вкусно поели и поехали дальше по шоссе, ведущему к Москве. Прощаясь у своего подъезда, Оля заглянула Ивлеву в глаза, легко коснулась его руки и сказала, что очень хотела бы помочь ему разобраться во всей этой запутанной истории.

— Я позвоню тебе, — ответил он, слегка задержав в своей руке руку Ольги.

Прабабушка Маши Ивлевой со стороны матери, Зинаида Александровна Стрешнева, была дочерью крупного царского сановника. В начале прошлого века она вышла замуж за помещика, имевшего богатую усадьбу в Вологодской губернии. Муж торговал лесом, занимался разведением и продажей скота. Семья жила счастливо, воспитывая прелестную девочку, появившуюся на свет через два года после замужества. Горе пришло, откуда не ждали. В канун Первой мировой войны неожиданно для всех от инфаркта скончался муж Зины, оставив вдовой жену и сиротой — ребенка. Горе горем, но деньгами он семью обеспечил, да и отец помог в беде, и до семнадцатого года Зиночка жила без нужды одна со своей печалью. Потом грянула революция. С приходом к власти большевиков многое изменилось. Обывателям сначала их приход казался временным, думали, рано или поздно режим падет, и толпы поднятых большевиками рабочих и крестьян разбредутся по своим домам. Не важно, кто заставит их это сделать — Колчак, Деникин или Юденич. Только б вернули прошлую сытую, налаженную и стабильную жизнь. Соглашались и на Антанту, пусть будет чужой правитель, только б не большевистская орда.

Но большевики уходить не собирались. Стиснув зубы, они яростно сметали со своего пути все, что мешало их замыслам и целям. Огненный смерч Гражданской войны поглотил двух братьев Зины, в тифозном бреду, проклиная судьбу, умер отец. Зинаида же с больной матерью и дочерью Ниночкой как-то выжили.

С них слетел былой лоск. В революционном порыве крестьяне спалили усадьбу на Вологодчине, а просторную петербургскую квартиру заполнили неопрятные шумные люди, оттеснив хозяев в комнату, ранее служившую спальней. Перепуганная Зина была и этому рада. Живы и ладно, другим тоже не сладко! Зиночка, толкаясь на рынке, выменивала драгоценности семьи на продукты и благодаря такому обмену покалеченная семья не голодала. Несколько ценных колец и колье с рубинами помогли заполучить новые документы, узаконившие мнимые рабочие корни дочери и ее матери. А фамильная брошь с сережками сделали Зину хозяйкой жилья в Москве и помогли прописаться в комнате чужой недавно скончавшейся старушки. Уцелевшие знакомые, знавшие дворянку и дочь сановника Зиночку Стрешневу, остались в Ленинграде. В Москве для всех она была Зиной, родившейся в рабочей слободке.

Зина устроилась машинисткой в Наркомпрос. Казалось, семья спасена. Но в тридцатом году, промучившись с переломанной шейкой бедра, умерла мама, а в памятном для всех тридцать седьмом, с его безжалостным людским покосом, дочь Нина, работавшая к тому времени на заводе, вышла замуж за сослуживца и переехала жить к мужу на Церковную горку. Зина осталась одна в своей ставшей вдруг просторной комнате.

Обычно поздно вечером, покончив со своими дневными делами, она задергивала шторы на окнах, запирала дверь на замок и доставала старый фибровый чемодан, спрятанный под кроватью. В нем Зина бережно хранила все, что осталось от прежней жизни, все то, что она так тщательно скрывала от людей. Вещей было немного — шкатулка из бархата с остатками драгоценностей и портрет размером 55 на 40 сантиметров, бережно укутанный в простыню. Зина извлекала из шкатулки дорогие украшения, неторопливо раскладывала на столе и долго любовалась их изящной красотой и блеском. Потом очередь доходила до портрета. Она освобождала его от простыни и начинала мысленный диалог с женщиной, изображенной на нем. Портрет был знаком ей с детства. Сначала он висел в гостиной отцовского дома, а потом переехал вместе с Зиной в петербургскую квартиру мужа, где и провисел на стене в зале вплоть до революции. В годы лихолетья он был спрятан в неказистый чемодан, специально купленный у торговки на рынке. С портрета на Зину смотрели прекрасные, подернутые грустью глаза женщины.

— Что ты молчишь? — спрашивала женщину Зина. — Ты ведь все знаешь, помнишь, какими мы были. Ты знаешь, что будет. Что будет со мной и Ниночкой, поделись секретом?

Портрет молчал, только едва заметная улыбка на губах женщины говорила о некоей тайне и о радости вновь видеть Зину.

В начале войны муж Нины ушел на фронт, да так и не вернулся, пропав без вести в бою под Винницей. Зина, прихватив заветный чемоданчик, переехала жить к дочери и устроилась работать на завод, выпускающий мины и снаряды. Войну пережили в Москве. Вместе делили скудный хлебный паек, меняли часть его на сладкий сироп, который в избытке водился у соседки Тоси, прятались от налетов то в бомбоубежище, то между могилами старого кладбища, окружавшего старинную церковь.

После войны Зина много лет проработала на часовом заводе. Она вставала ранним утром, приводила себя в порядок и после скудного завтрака выходила из дома. На трамвае доезжала до знакомых заводских ворот. Просочившись через узкую проходную мимо бдительных вахтеров, вливалась в озабоченную толпу сотрудников, спешащих по своим рабочим местам. Женщина неторопливо переодевалась в раздевалке цеха и привычно садилась за сборочный конвейер. К тому времени Нины в Москве уже не было. Выйдя замуж за офицера — фронтовика, она уехала с ним сначала в Прибалтику, где родила дочь Юлию, потом в Казахстан.

Отслужив в армии положенный срок, муж Нины вышел в отставку, и семья отставного полковника путем хитроумного квартирного обмена оказалась в Москве. Ставшая к тому времени пенсионеркой Зинаида Александровна переехала жить к детям.

В семье дочери Зине жилось спокойно. Она стала забывать прошлое и не задумывалась о будущем. Обычно, покончив с хлопотами по дому, Зинаида Александровна подолгу смотрела на портрет, вела с ним неспешный мысленный диалог. Портрет давно был извлечен из чемодана и теперь висел в комнате на стене блочной девятиэтажки. Глаза женщины с портрета печально следили за тщетной суетой людской жизни, а уголки надменных губ трогала чуть насмешливая улыбка.

Уравновешенный и покладистый зять уважал Зину и называл мамой. Дочь Нина все еще работала, а Юля училась. Под заботливым присмотром бабушки внучка росла умненькой и озорной. Счастьем светились глаза Зинаиды, когда она видела из окна, как ее Юлька вместе со своим школьным приятелем Андрюшей Ивлевым о чем-то увлеченно спорят у подъезда.

Зина много лет обучала Юлю французскому языку, не позабыв его на крутых жизненных изломах. Внучка, свободно владея французским, без труда окончила институт и поступила в аспирантуру. Детские дружеские отношения Андрея и Юлии переросли в глубокое серьезное чувство, и спустя год после окончания вуза они поженились.

Успела Зинаида Александровна порадоваться за внучку. Да видно, жизнь устроена так, что всегда рядом со счастьем ходит горе. Свадебные хлопоты надорвали больное сердце Зины, и она слегла. Перед смертью, глядя в испуганные, заплаканные глаза дочери, успела шепнуть:

— Береги портрет.

Нина портрет сберегла и, пережив с мужем на много лет свою дочь, передала его внучке Маше. Вместе с портретом из рук бабушки Нины Маша получила потертую бархатную шкатулку с остатками фамильных драгоценностей семьи Стрешневых.

Артем позвонил Ольге в середине недели и поинтересовался ее планами на субботу. Суббота у Оли была свободна.

— Мне хочется встретиться с мужем Маши. Мы не виделись со дня похорон, и у меня к нему накопилась куча вопросов. Оленька, поедешь со мной? Ты обещала помочь!

— Если обещала, помогу, — успокоила Ивлева Оля.

— Мы не будем предупреждать хозяина о своем визите. Хочу сделать наш приезд неожиданным.

Субботний приход брата покойной жены застал Константина Эдуардовича врасплох. Растерянный, в халате и тапках, он открыл дверь нежданным гостям и проводил их в одну из комнат своей большой квартиры.

— Что привело вас ко мне? — хозяин указал гостям рукой на стулья, приглашая сесть.

— Константин Эдуардович, я буду краток. — Ивлев извлек из кожаной папки несколько листов бумаги. — Перед отъездом в деревню Маша передала моей матери доверенность на картину и фамильные драгоценности. Она завещала их сыну. Получить наследство Митя может только после достижения совершеннолетия. До этого времени портрет и шкатулка с ее содержимым должны храниться у моих родителей. Шкатулку и документы мама получила, портрет же остался висеть у Вас. Я приехал за портретом. Вот копии документов.

Константин Эдуардович надел очки, внимательно прочитал бумаги и грустно посмотрел на Артема.

— Это воля Маши. Своими вещами она могла распоряжаться, как ей заблагорассудиться. Я рад, что дорогими для нее предметами будет владеть сын Митя. Портрет и драгоценности — это потенциальные деньги, а деньги никогда не бывают лишними.

— Вы правильно оценили ситуацию, Константин Эдуардович. Принесите, пожалуйста, портрет. Я могу дать расписку о его получении.

— Да нет, ради Бога! Мы с тобой почти родственники, о какой расписке может идти речь? — Константин Эдуардович вышел из комнаты.

Ивлев ласково посмотрел на Олю. Она улыбнулась ему и слегка пожала плечами. Через несколько минут хозяин квартиры вернулся с портретом.

— После смерти Маши я повесил его у себя в кабинете, — сказал он, протягивая портрет Ивлеву.

Артем взял портрет в руки и стал внимательно его изучать. Тщательно осмотрел холст, старинную багетовую раму, размашистую подпись художника в правом нижнем углу. Потом взгляд его остановился на лице, изображенном на портрете. Глаза женщины были лишены знакомого ему с детства блеска. Они были пусты, исчезла тайна, жившая в них.

— Это не наш портрет, — сделал заключение Артем.

— Как не наш? Почему не наш? — возмутился Константин Эдуардович. Он потер рукой лоб, схватился за подбородок. — Ты что, обвиняешь меня в подмене? Как ты смеешь?

— Успокойтесь, я хорошо знаю портрет. Он много лет провисел у нас в доме. Вы принесли мне прекрасно выполненную копию. — Ивлев положил картину на стол.

Неожиданно распахнулась дверь, и из спальни вышла невысокая, изящно скроенная женщина в коротком пеньюаре.

— Добрый день. Костя, почему ты не предупредил меня о приходе гостей? — Женщина, приподняв уголки губ, оценивающим взглядом выразительных серых глаз посмотрела на Ивлева и его спутницу.

— Эля, эти люди обвиняют меня в подмене портрета, принадлежавшего Маше. — В близоруких глазах Константина Эдуардовича застыла обида.

— Может быть, виноват реставратор? Я отдавала картину на реставрацию. — Эльвира не смогла скрыть раздражения.

— Но зачем, Эля? Кто тебя просил? — Приподняв плечи, Константин Эдуардович удивленно посмотрел на Эльвиру. — Следовало меня поставить в известность.

— Я, Костя, твоя жена, пусть пока еще гражданская, и не в моих правилах сваливать на твои плечи решение бытовых проблем. У тебя своих проблем хватает. Я решила привести квартиру в порядок. Наняла людей, которые сделали генеральную уборку, почистили ковры, мягкую мебель, поменяли шторы. Картина, как мне показалось, тоже нуждалась в обновлении.

— Вы не имели права отдавать в чужие руки не принадлежащую Вам вещь. Кто занимался реставрацией портрета? Назовите, пожалуйста, имя и адрес этого человека. — Ивлев едва сдерживал нарастающее в нем чувство гнева.

— Я не знаю ни имени, ни адреса реставратора. Поисками его и переговорами с ним занимался мой старый друг. Он же отвез картину на реставрацию и доставил ее обратно в дом. — Прищурив глаза, Эльвира обвела взглядом гостей.

— Тогда будьте любезны, назовите фамилию и имя друга, его координаты, — продолжал настаивать Артем.

— Я никому не сообщаю сведений о своих знакомых без их согласия. Извините, я думаю, мы с Вами прекратим этот разговор. Всего хорошего. — Эльвира направилась к входной двери, жестом приглашая Артема и Олю следовать за ней.

— Константин Эдуардович, если у меня через несколько дней не будет сведений о месте проживания друга Эльвиры или художника, реставрировавшего портрет, я вынужден буду прибегнуть к услугам полиции. Прощайте. — Ивлев решительно направился к выходу, увлекая за собой Ольгу.

— Кот из дома — мыши в пляс, — прокомментировала ситуацию Ольга, когда они вышли из подъезда бывшего дома Маши и направились к машине Артема.

Ивлев долго молчал, сосредоточенно думая о чем-то. Наконец он посмотрел на Олю.

— Откровенно говоря, я не ожидал такого поворота событий. Ясно, что Эльвира заменила подлинник подделкой. Но как разоблачить ее? Придется нанять детектива. Пусть установит за ней слежку. Через Эльвиру выйдем на ее друга, он наведет на художника, сделавшего копию. Потом придется искать портрет.

— Почему ты не хочешь подключить полицию к этому делу? — задала вопрос Оля.

— У Константина Эдуардовича могут быть большие неприятности. Я не хочу этого, мне кажется, он до сих пор не понял всей глубины коварных происков этой женщины.

— Артем… — Оля коснулась руки Ивлева, лежащей на руле автомобиля. — Я уже неплохо изучила твой характер, но ничего толком о тебе не знаю. Где учился? Кем работаешь? Был ли влюблен?

— Все очень просто, — улыбнулся Артем. — Работаю аналитиком в холдинге, окончил факультет прикладной математики. Что же касается любовных приключений, у кого их не было? Было несколько. Но после знакомства с тобой я потерял к ним интерес. Оленька, тебе рассказать в деталях о своих приключениях?

— Нет, избавь меня, пожалуйста, от подробностей. Я не хотела бы стать очередным твоим приключением.

— Ты не похожа на других. Мне кажется, я знаю тебя с детства. — Артем внимательно посмотрел на Ольгу. В глазах его блеснул знакомый озорной огонек. — Говоришь, что ничего обо мне не знаешь? Поехали ко мне домой, познакомимся поближе.

— Что ж, вперед! — выдержав его взгляд, рассмеялась Ольга.

Ночь и утро следующего дня она провела у Ивлева. Они приехали к нему, прикупив по дороге горячий осетинский пирог с сыром и закуску. У Артема, по его словам, было замечательное, пахнущее кипарисом монастырское вино с Кипра.

Квартира Ивлева разительно отличалась от жилья его родителей и сестры. В ее однотонном строгом интерьере угадывалось присутствие в доме одинокого мужчины. В комнатах, а их было две, отсутствовали вазы, безделушки, легкомысленные диванные подушки, нарядная посуда, то есть все то, к чему прибегают женщины, любовно украшающие свое гнездышко.

Стену в гостиной занимали два широких окна, разделенные простенком. Просторная, с немногочисленной добротной мебелью кухня была велика для одного человека.

— Как у тебя опрятно, — не удержалась от похвалы Ольга.

— Стараюсь. Спасибо маме с Таей, не дают мне закиснуть в грязи. Будь, Оленька, как дома. Я накрою стол в гостиной?

— В гостиной так в гостиной. Я тебе помогу.

— У меня есть кое-что покрепче вина. — Артем извлек из недр шкафа бутылку коньяка и два лимона. — Кутнем, Оля, — шутливо предложил он.

— Еще как кутнем! — Пытаясь скрыть внутреннее напряжение, в тон другу лихо проговорила Ольга.

Уютное застолье растянулось допоздна. Ольга и Артем говорили обо всем, и их откровения друг перед другом были похожи на исповедь. А потом, чуть позже, уже на кухне, Артем прижал Ольгу к себе и, жарко дыша ей в ухо, зашептал знакомые нежные, страстные, давно забытые ею слова. После бессонной ночи, выплеснув под утро бушующие волны чувств, Оля, лаская нежным взглядом голову Артема, что лежала на ее плече, и, поглаживая рукой его короткие упругие волосы, вспомнила вдруг любимые строки:

Все повторится вновь! И ахнет человек —

Холодным станет зной! Горячим будет снег!

Придет пора цветов, брусники и грибов…

Спасибо, жизнь, за то, что я узнал любовь!

— Как верно! Чьи это стихи? — Ивлев крепко прижал к себе Ольгу.

— Кажется, Ваншенкина, — задумчиво проговорила она.

Ровно через две недели после визита Артема с Олей к Константину Эдуардовичу детектив, нанятый Ивлевым для слежки за Эльвирой, представил отчет о проделанной работе. В отчете было указано, что Эльвира Анатольевна Парфенова часто встречалась с неким Петрищевым Антоном Геннадьевичем 1980 года рождения, работающим менеджером по продаже автомобилей. Встречи проходили либо на квартире Петрищева, либо в ресторане «Времена года», расположенном недалеко от его жилища. Поведение Парфеновой и Петрищева при встречах говорило о том, что их соединяют очень близкие отношения. Петрищев встречался также с художником Бенедиктовым Арсением Михайловичем. Ивлев внимательно рассмотрел фотоснимки, прочитал адреса мест проживания и работы, а также телефоны упомянутых в отчете людей. Да, вне всякого сомнения, детектив со своей работой справился.

Артем навестил художника под вечер, предварительно позвонив ему. Бенедиктов принял Ивлева в светлой, заваленной хламом мастерской. Сильный запах краски, растворителей и несвежей пищи раздражал обоняние и говорил о том, что хозяин комнаты живет там же, где работает. На вопрос Артема о портрете он ответил, что портрет ему принес Антон Петрищев и попросил сделать копию, якобы в подарок любимой женщине. Арсению Михайловичу портрет понравился. К тому же подпись известного художника на полотне намного увеличивала его стоимость. Бенедиктов не стал расспрашивать Антона о том, как к нему попала эта вещь. Меньше знаешь — лучше спишь, подумал он. Сделав копию за очень приличную сумму, Арсений Михайлович вернул портрет Петрищеву.

— Петрищев не просил вас найти покупателя? — Артем посмотрел на Бенедиктова, вальяжно раскинувшегося в широком кресле.

— Предлагал, но я наотрез отказался. Может быть, я смог бы ему помочь в поиске покупателя, если б точно знал, как портрет попал к Петрищеву. А так — увольте! Дело может пахнуть криминалом.

— Ну что ж, разумно, — похвалил собеседника Ивлев. — Вы мне очень помогли. Я надеюсь, что о содержании нашего с Вами разговора не будет знать никто третий.

— Разумеется, — заверил его художник.

Покинув мастерскую Бенедиктова, Артем сначала хотел открыто переговорить с Петрищевым, вывести его, как говорят, на чистую воду, но потом, поразмыслив, решил отложить на время встречу с ним.

«Ясно, — думал Ивлев. — Антон Петрищев сейчас ищет покупателей. Найдет покупателя, продаст портрет и получит огромные деньги. Что будет дальше? Вариантов несколько: либо он, забрав деньги, прерывает связь с Эльвирой, либо любовники (а они любовники, несомненно) делят добычу между собой. Возможен и такой расклад, при котором Эльвира оставляет Петрищева с носом, забирая обманным путем всю выручку от продажи портрета. А что, если у Эльвиры есть еще и третий игрок в команде, которого она тщательно скрывает? Бедный Константин Эдуардович! Он не догадывается, какую гадюку пригрел на своей груди. Открытый разговор с Петрищевым спугнет, заставит засуетиться всю команду. Антон может в этой ситуации отдать портрет первому попавшемуся покупателю даже за бесценок, руководствуясь известной пословицей, что «лучше синица в руке, чем журавль в небе». Тогда дело станет еще более запутанным. Время поджимало, и Артем, отпросившись у своего начальника по службе в недельный отпуск, серьезно решил заняться Петрищевым.

Три дня наблюдений не дали ничего нового. Петрищев ровно в девять часов выходил из подъезда и ехал на работу. Отработав положенное время, под вечер заезжал за продуктами в супермаркет и возвращался домой. На четвертый день наблюдений распорядок дня Антона был нарушен. Он вышел из подъезда на час позже и, сев в машину, поехал не к центру на работу, а в направлении Окружной дороги.

«За город собрался», — подумал Артем, следуя за машиной Петрищева на своем «Ниссане». Действительно, Петрищев выехал за пределы МКАД и в течение почти полутора часов добирался до небольшой деревушки с прозаическим названием Ершово. Ивлев ехал вслед за ним, соблюдая при этом такую дистанцию, чтобы оставаться незамеченным. В деревню он решил не въезжать и, оставив машину за околицей, зашагал вдоль улицы.

Около калитки деревянного, украшенного резными наличниками дома, Артем увидел женщину. Он подошел к ней, поздоровался и спросил, где в деревне можно снять жилье на небольшой срок.

— Сама я не сдаю, семья у меня, а вот у бабы Вали, пожалуй, можно. Живет одна, дом большой. Ступайте прямо по улице, увидите переулок, свернете. Третий дом справа.

Ивлев направился к дому бабы Вали. Она оказалась сухонькой пожилой женщиной.

— Деньги мне нужны. Я поселю Вас в угловой комнате. Ничего, что спать придется на диване? — спросила Валентина Степановна, показывая квартиранту комнатку, в которой, кроме дивана, стола со стулом и небольшого платяного шкафа, больше ничего не смогло бы поместиться.

— Я согласен. — Артем оглядел свое временное жилище и рассчитался с хозяйкой за несколько дней вперед.

Спросив у Валентины Степановны, есть ли в деревне магазин, он отправился на центральную улицу. Ивлева интересовал не столько магазин, сколько место пребывания Петрищева.

«Поброжу по деревне, разузнаю, что могло привести сюда Антона», — подумал он. Деревня оказалась небольшой, и, походив по ней, Артем, наконец, увидел двор, в котором под навесом стояла машина Петрищева.

«Надо последить за домом», — решил он.

Петрищев пробыл в доме часа два. Выйдя на крыльцо, постоял на нем, походил по саду и, поместив в багажник машины вместительную дорожную сумку, уехал. Ивлев направился в магазин.

В тесном деревенском магазинчике с яркой вывеской «Супермаркет» он купил продукты и, нагруженный двумя большими пакетами, пошел к Валентине Степановне.

— Вот продукты, хозяйка, я хотел бы у Вас столоваться. Вы не возражаете? — спросил он, выкладывая содержимое пакетов на стол.

— Ой, хорошо как! — Женщина не смогла сдержать радостной улыбки. — А у меня картошечка есть, овощи. Я грибной супчик сварила, очень вкусный, сейчас налью.

За столом Ивлев завел разговор о деревенских жителях, а потом спросил у Валентины Степановны, много ли в деревне приезжих. Она ответила, что чужих в деревне нет.

— Как же так, — возразил Артем, — я видел машину с московским номером.

— Это машина Антошки Петрищева, он часто приезжает из Москвы. Года два тому назад купил дом у дочери покойной Даши Крупениной. Имеет дом — значит, не чужой.

Поблагодарив Валентину Степановну за обед, Ивлев снова направился к особняку Петрищева. Он вел наблюдение за ним до наступления темноты, хозяина не было. Не появился Петрищев и на следующий день. Артему необходимо было узнать, что хранится в доме. Он понимал, что Антон купил его не для отдыха в деревне. Ему — одинокому молодому человеку, который не увлекался ни охотой, ни рыбалкой — дом в деревенской глуши был не нужен. Но ведь для чего-то он его использует? Для чего?

Поздно ночью, стараясь не разбудить спящую хозяйку, Ивлев вылез через окно своей комнаты во двор и тихо, чтобы не потревожить громкоголосых деревенских псов, пробрался к жилищу Петрищева. Мрачное строение тонуло в гуще сада. Темные окна делали его безжизненным. Ивлев обошел дом, осторожно прощупал оконные рамы, легко толкнул входную дверь — она была заперта. Еще раз, окинув фасад здания внимательным взглядом, Артем заметил, что достаточно широкое чердачное окно чуть приоткрыто.

«Как же туда залезть? — подумал он. — Надо заглянуть в сарай, может, удастся найти что-либо?»

Дверь сарая открылась легко. Артем вошел в помещение, луч его фонаря, скользящий по стене, упал на деревянную стремянку, подпиравшую ее и, судя по виду, много лет служившую еще прежним хозяевам дома. Используя стремянку, Ивлев залез на чердак, затем по чердачной лестнице спустился на кухню. Дом пугал отсутствием звуков. Из кухни мужчина попал в соседнюю комнату, а из нее — в спальню. Больше комнат в доме не оказалось. Артем стал детально изучать каждую из них. В комнате, которая, судя по мебели, служила столовой или гостиной, кроме потертого дивана, стола со стульями, старого трельяжа да журнального столика с плохеньким телевизором, ничего не было. Бо́льшую часть спальни занимали кровать и вместительный платяной шкаф, плотно набитый новыми, зачехленными женскими платьями, блузками и юбками, среди которых висели мужские костюмы и пиджаки разных расцветок и размеров. В углу рядом с дверью приютился небольшой старый сундук. Быстро осмотрев содержимое шкафа, Ивлев сделал вывод, что Петрищев где-то приторговывает одеждой. Затем его взгляд упал на освещенную фонарным лучом крышку сундука. Он приподнял ее. Сундук был заполнен каким-то тряпьем. Засунув руку под обноски, мужчина вдруг нащупал край картинной рамы.

«Она!» — чуть не вскрикнул от радости Ивлев. Он освободил портрет и осветил его фонарем. Глаза женщины на портрете загадочно мерцали, храня известную ей одной тайну.

Артем, стараясь не оставлять следов, покинул дом Петрищева, пролез через окно к себе в комнату, а утром, позавтракав и поблагодарив гостеприимную хозяйку, вместе с портретом отправился в Москву. Похищенный портрет Ивлев отвез на квартиру матери.

— Наконец-то он у нас. Я уже не чаяла его увидеть. Да, это наш портрет! Тема, тебе не кажется, что девушка, которая принесла кольцо, чем-то похожа на даму с портрета?

— Еще как кажется, мама. Я заинтересовался Олей, заметив это сходство. Удивительно похожи овал лица, тон матовой кожи, темные волосы и глаза. Ты заметила, что разрез глаз у них почти одинаков? Поразительно! Мама, портрет мне пришлось забрать у людей, которые пытались его украсть. Через день-другой они узнают о пропаже и, скорее всего, придут в твой дом. Портрет надо спрятать так, чтобы ни одна душа не смогла его отыскать.

— Я все поняла, сынок. Я спрячу его на даче у своей приятельницы.

Через три дня Артему позвонил Константин Эдуардович и назначил встречу в кафе недалеко от своего дома. Ивлев решил подстраховаться. Он связался по электронной почте с близким другом Таи Сашей Левашовым, кратко изложил суть дела и попросил его понаблюдать со стороны за Константином Эдуардовичем.

Друзья зашли в кафе чуть раньше положенного времени и заняли разные столики. Артем заказал чашку кофе. Ровно в семь вечера, как и договаривались, в дверях появился взволнованный Константин Эдуардович. Он тяжело сел на стул и после нескольких дежурных фраз завел разговор об Эльвире.

— Эля в последнее время вела себя не совсем адекватно. Она как с цепи сорвалась. Каждый день устраивала ссоры, обвиняла меня в том, что я якобы не хочу на ней жениться. Однажды в гневе она вдруг призналась, что у нее есть любовник, и я ему в подметки не гожусь. — Константин Эдуардович провел рукой по лбу и потер подбородок.

— Она не сказала Вам, кто ее любовник? — усмехнулся Артем.

— Ее старый друг. Она когда-то знакомила нас. — Полными страха глазами бывший муж покойной Маши посмотрел на Ивлева. — Но это только полбеды, вся беда в том, что вчера Антона арестовали.

— Антон — как я понял, любовник Эльвиры? — Артем сделал вид, что ничего не знает о Петрищеве. — В чем его обвиняют?

— Его обвиняют в убийстве Маши. Оказывается, все это время в полиции не сидели, сложа руки, а работали со свидетелями. Знаете, как это бывает? Кто-то из прохожих заметил цвет и марку машины, кто-то — одну часть номера, кто-то — другую. По номеру нашли и арестовали владельца. На допросе выяснили причастность Эльвиры к этому делу.

— Преступники, наверное, решили валить вину друг на друга, — вставил замечание Артем.

— В частности, выяснилось, что Эля уговорила Петрищева заняться травлей Маши. В этом деле он повел себя крайне жестоко. Они полагали, что после моего развода с Машей я женюсь на Эльвире. Ну а потом, завладев всем моим, так сказать, горбом нажитым состоянием, любовники, вероятно, предполагали сбежать за границу и жить вместе. Маша им очень мешала, поэтому они и решили ее устранить. А может быть, и со мной в будущем поступили бы так же.

— Все верно, — согласился Ивлев. — Преступники хотели нажиться и за счет продажи портрета, заменив подлинник копией.

— Кстати, со слов Эли, подлинник пропал. Полицейские, проводившие обыск, его не нашли. Портрет кто-то забрал!

— Портрет там, куда его определила Маша, — успокоил собеседника Артем.

— Давай забудем историю с портретом, облегчим участь Эли, — чуть заискивающе проговорил собеседник.

— Я согласен не ставить в известность полицию.

— Спасибо, Артем. — Константин Эдуардович облегченно вздохнул.

«Дурак надеждой богатеет, — глядя на отца Мити, подумал Ивлев. — Что ж, слава Богу, подлецы получили по заслугам». Он встал из-за стола, бросил на него деньги и, попрощавшись с бывшим мужем Маши, направился к выходу.

К институту, в котором работала Ольга, Ивлев подъехал ближе к вечеру. Окончился рабочий день, и люди, группами и поодиночке, выходили из широких прозрачных дверей вестибюля на улицу. Наконец в дверном проеме появилась Оля. Артем радостно улыбнулся и, желая обратить на себя внимание, помахал рукой. Увидев друга, Ольга торопливо направилась к его машине. Легкий румянец, появившийся на лице девушки, выдавал охватившее ее волнение.

— Здравствуй, Тема! Где ты пропадал? Я успела соскучиться. — Оля с укоризной посмотрела на Артема, потом, на миг тесно прижавшись к нему, легко коснулась губами его прохладной, гладко выбритой щеки. Ивлев ответил на ее неожиданную ласку долгим поцелуем. После чего, заботливо усадив девушку в машину, привычно пристроился рядом с ней на сиденье водителя. Автомобиль плавно тронулся с места, выехал со стоянки и, попав в пестрый поток своих собратьев, уверенно помчался по залитому золотым предвечерним солнцем проспекту.

— Я звонил тебе несколько раз, но ты почему-то не отвечала на мои звонки. — Артем искоса, чуть приподняв брови, посмотрел на лицо сидящей рядом подруги. — Обиделась?

— Не отвечала? — Переспросила с лукавой улыбкой Оля. — Я тоже была занята очень важным делом. У меня, как и у тебя, много разных обязанностей и связанных с ними проблем.

— Теперь, когда мое расследование полностью закончено, мы с тобой все время будем вместе, — пытался оправдаться перед девушкой Ивлев. — Вчера я встречался с Константином Эдуардовичем. Он рассказал мне об аресте любовника Эльвиры Антона Петрищева и обвинениях, выдвинутых против нее. Любовника подозревают в умышленном наезде на Машу.

— В машине Петрищев был с Эльвирой?

— Нет, один. Петрищев — исполнитель, а Эльвира — организатор. Константин Эдуардович в панике. Видно, он сильно привязан к этой женщине, пытается ей помочь.

— Да, любовь зла, — вздохнула Ольга. Она, задумавшись, смотрела на длинный ряд высотных зданий, проплывающих мимо окна автомобиля.

— Оленька, давай заедем на часок-другой к моим родителям, — предложил после небольшой паузы Артем. — Я обещал им.

— С удовольствием пообщаюсь с ними. Но в гости с пустыми руками ходить не принято. Что же купить? — Ольга задержала взгляд на лице друга. — Выпечкой твою маму не удивишь, конфеты — банально…

— Не стоит беспокоиться по этому поводу. Мама будет рада цветам, отца побалуем бутылкой хорошего коньяка.

— А Тае?

— Тая перебралась жить к Сашке Левашову. У них давно сложились тесные отношения, собираются пожениться. Оленька, когда же ты, наконец, поселишься у меня?

— Ты серьезно мне это предлагаешь? А, я поняла! У тебя это называется «сделать девушке предложение». Я подумаю над твоим предложением, — смеясь, пообещала Ольга.

— Буду ждать, — в тон ей ответил Артем.

Андрей Петрович и Ирина Александровна, довольные приходом молодых людей, встретили их в прихожей и проводили в гостиную.

— Оля, Вы видели портрет, который наделал столько шума? — спросила Ирина Александровна, указывая на картину, висевшую на стене.

— Я много слышала о нем от Артема, — взглянув на портрет, ответила Ольга. С портрета на нее смотрела молодая черноволосая женщина в темно-синем бархатном платье, отделанном атласной, в тон платью, тесьмой и воротником из тонких дымчатых кружев. Большие выразительные глаза ее были глубоки и печальны, а уголки губ трогала едва заметная улыбка. Оле показалось, что она видела где-то эту улыбку, эти задумчивые глаза, знала тайну, которую они скрывают.

— Этот портрет неизвестной дамы любила прабабушка нашей Маши, Зинаида Стрешнева. Она им очень дорожила, — прервала мысли Ольги Ирина Александровна.

— Как Вы сказали? Стрешнева? — Оля с удивлением посмотрела на мать Артема. — Это девичья фамилия моей мамы.

— Ты, наверное, очень похожа на свою маму, — засмеялась Ирина Александровна и, продолжая разговор, сказала: — Мне хочется, чтобы после вашей с Артемом свадьбы до совершеннолетия Мити портрет повисел у вас.

— Я согласна, — улыбнулась Ольга.