Время нашей беды

Александр Афанасьев, 2016

Эта книга – о нашем ближайшем будущем. О будущем, которое, хочется надеяться, никогда не наступит, но выглядит до ужаса реальным. О России, в которой случился свой Майдан и под аплодисменты «общечеловеков» к власти пришли настоящие демократы, для которых слово «патриотизм» – пустой звук. А против них поднялись те, для кого этот звук вовсе не пустой. Итак, Россия, год 2017…

Москва, Россия

Ночь на 22 февраля 2017 года

В одной из армейских палаток, стоявших на Манежке, сидели министр иностранных дел и премьер-министр России и, обжигаясь, глотали кофе, держа одноразовые стаканчики закоченевшими руками…

Хотите сказать, такого не может быть? Министр иностранных дел и премьер-министр должны пить кофе в Белом доме, или в Кремле, или на Старой площади, но никак не в прорезиненной армейской палатке на шестьдесят мест? Что такого не может быть, потому что мы не проиграли войну, у нас есть нормальная власть, и она обитает не в палатках на морозе, а в Кремле и тому подобных присутственных местах…

Увы… войну мы проиграли, хотя даже не заметили этого.

И министр иностранных дел, и премьер-министр были не настоящими, а из теневого правительства, созданного Координационным советом оппозиции, главным легальным органом, организовавшим это стояние на зимней Манежке. Конечно, за координационным советом стояли другие, и весьма конкретные, непубличные люди и организации — но сам координационный совет должен был в будущем стать заготовкой для правительства новой России. Обновленной России. Европейской России. Такой России, которую видели и о которой мечтали собравшиеся здесь, на Манежке, люди…

Людей было немного. Оппозиция регулярно заявляла о тридцати тысячах человек, но по факту основной костяк составляли пять-семь тысяч человек, находившихся на площади постоянно. Еще столько же приходили время от времени, в основном по выходным. Среди постоянно находящихся тут протестующих немалую часть составляли граждане Украины, также были и белорусы из «Хартии-97». Русские в основном представляли собой либо часть националистического движения, которая после начала событий на Украине переметнулась на украинскую сторону, либо студентов, из числа самых отмороженных.

Оппозиционеры, митингувальники и протестувальники возвели из чего придется баррикады, установили сцену с дорогой аппаратурой и палатки, они всячески пытались копировать украинский Майдан, но получалось копировать откровенно плохо. Любой, кто был на украинском Майдане в 2014 году и теперь смотрел на Манежку, сразу видел разницу.

Во-первых, отношение к людям и сам состав тех, кто собирался здесь и кто был здесь. В Киеве на Майдан приходили все, и стар и млад, как говорится, были женщины. Здесь женщин практически не было, стариков — тоже, в основном молодежь и мужчины среднего возраста. Почти не было студентов — в отличие от Киева, занятий в вузах никто не отменял, и студенты если и приходили, то только по выходным.

Пропускная система тут тоже была — но работала она много жестче, чем в Киеве. Если в Киеве через весь Майдан можно было пройти, то через Манежку — просто так, не по делу, пройти было нельзя. Если в Киеве на Майдане было дело, что и кормили, и лечили бомжей, то тут бомжей отправляли пинком — подальше. Питание, лекарства и все необходимое для Манежки в основном завозилось централизованно, москвичи тоже что-то привозили, но немного. Намного меньше, чем в Киеве. Манежка и Москва в основном были чужими друг другу, и это чувствовалось…

Активных наступательных действий Манежка не предпринимала. Возможно, потому что совсем недалеко, на Красной площади, бушевал и бесновался Антимайдан численностью никак не меньше, чем Манежка. Здесь палаток было меньше, антимайдановцы были устроены куда лучше, и спали они в теплых помещениях, кто-то даже говорил — в Кремле. Но они были опасны, не менее опасны, чем сама Манежка. Белоленточно настроенные корреспонденты развлекались тем, что брали интервью и делали групповые фото участников Антимайдана, делая акцент на азиатских лицах и говоря о том, что Антимайдан носит проплаченный и заказной характер. Это, конечно, было так, но не в большей степени, чем сама Манежка. На Антимайдане было немало людей, которым никто и ничего не платил. Некоторые из них были украинцами, которые помнили, что произошло в их стране, и не хотели повторения. Интервью с одним таким украинцем, уже получившим российское гражданство, показал Первый канал.

Но вернемся в палатку к коротающим время двум государственным мужам. Говорили они, как водится, о судьбе России, а конкретно — о Крыме.

— Гарик, ты приди в себя, — сказал министр иностранных дел, грея руки о почти полный стаканчик с кофе, — Крым отдавать нельзя, несмотря ни на что. Ты же понимаешь, нам нужно хотя бы минимальное общественное согласие. Отдадим — нас же потом прямо в Кремле вздернут.

— Сань, — ответил будущий премьер, — так не получится. Ты хочешь все поменять, ничего при этом не меняя. Крым надо будет отдать. С переходным периодом… не знаю как — но отдать. Это — ворованное. А с ворованным в Европу не принимают.

— Турцию приняли… — с сомнением сказал будущий глава МИД. — А у них сам знаешь, какие проблемы с турецким Кипром.

— Турцию не приняли.

— Но в НАТО же приняли. И никаких санкций против Турции нет. Думаю, конкретно по Крыму договориться можно будет. Проведем референдум, там то, се. У ЕС, как и у США, аллергия на Пу. Не будет Пу — это само по себе положение облегчит.

— Неправильно рассуждаешь.

— В чем?

— Почему в девяносто первом не удалось? Ты никогда не задумывался?

–…

— Потому что тогда тоже решили на поводу у народа пойти. А надо было через колено ломать, как в Польше. Создать институт люстрации, начать уголовное преследование коммунистов, запретить компартию. Одного посадили — публично, как положено, не таясь, — сто затихарились. Но сажать надо было!

— Гарик, тогда бы все уже через год на осине висели.

— Не висели бы! Ты кого боишься? Эту быдлятину, что через дорогу? Да они первые будут хлопать за безвизовый въезд и то, что через какое-то время будут деньги нормальные, а не деревянные. Если что — США помогут, Европа поможет, — введут персональные санкции, арестуют счета тех, кто возбухать будет. Может, и войска введут.

— Ага. Ввели в Украину…

— Россия — не Украина! Ставки больше, это все понимают! Я уже говорил кое с кем. Все это понимают. И готовы рисковать. В разумных, конечно, пределах.

— В разумных? Гарик, а на хрена нам с ходу так восстанавливать против себя большую часть населения страны? Ты прекрасно знаешь, какое мнение по Крыму. С хохлами этим Крымом мы все равно не замиримся, им Крыма мало будет, они репарации потребуют. А здесь мы против себя автоматом полстраны настроим.

— Сань, ты не врубаешься? Если надо заплатить репарации, значит, заплатим. Вопрос — с кем мы. На чьей мы стороне. И нашим и вашим в этот раз не получится. Надо определяться. Крым — это вопрос такой, он сразу позволит определить, кто с нами, а кто против нас. Кто против нас — тот сразу возбухнет. И можно будет действовать.

— Как — действовать?

— Там посмотрим. Главное — разом сжечь все мосты. Показать Западу, что мы решительно изменились…

Будущий премьер понизил голос:

— Я тебе больше скажу. Я был в Вашингтоне, на симпозиуме, потом пригласили на деловой завтрак в Госдеп. Там — тоже не дураки сидят. Мне конкретно дали гарантии. Если мы продемонстрируем добрую волю и обеспечим управляемость — никто нас щемить не будет. Наоборот, есть мнение, что в этом случае весь постсоветский регион и часть Ближнего Востока постепенно отдают нам.

— Это — как?

— А так. Врагам никто не отдаст, это понятно. Но если мы продемонстрируем, что мы не враги… В Госдепе недовольны происходящим на постсоветском пространстве. Особенно Украиной. Вложенные бабки пошли впустую, четкой ориентации добиться так и не удалось, а моральные издержки от публичной поддержки такого режима превышают все возможные пределы. Короче, если мы продемонстрируем, что мы лучше контролируем ситуацию, то Украину передают в управление нам, деньги пойдут через нас, указания — тоже. По Грузии — пока такого решения нет, но по Украине — оно уже созрело. Дело за нами.

— Украина… — с сомнением протянул министр иностранных дел, — они там как с цепи сорвались. Контролировать их невозможно. Тем более — нам. Они же нас ненавидят…

— Какая разница, ненавидят… МВФ придушит — завтра они к нам приползут на коленях, будут ж… целовать. Против Америки они не пойдут…

Разговор прервало появление в палатке нескольких людей в одинаковом камуфляже и масках. Маски на Манежке нельзя было носить никому, кроме самооборонцев…

Вообще, интересные люди были эти самооборонцы. Они были разные… была, например, сотня, которая использовалась, когда надо было дать картинку для интервью или что-то в этом роде. Там были только москвичи, умеренной степени быковатости. Ну и… из Подмосковья. Главное — более-менее нормальный язык и нормальная русская ряха. Были сотни, набранные из гастарбайтеров, из людей, присланных этническими мафиями. Наконец, были сотни, которые появились как бы из ниоткуда, в них была железная дисциплина, и их можно было опознать по ношению масок — они почти их не снимали. В этих сотнях команды отдавались на русском, но иногда проскакивали и другие языки. Украинский, белорусский, литовский, грузинский…

Эти сотни были опорой, силовым каркасом Манежки, и их по сравнению с киевским Евромайданом было много… непропорционально много по сравнению с численным составом обычных протестующих. Жили они в палатках, не армейских старых на шестьдесят душ — а нормальных, утепленных…

— Выходим, — сказал старший из самооборонцев в глухой черной маске.

— Что происходит?

— Нужно идти. Прямо сейчас.

— Почему?

— Жора передал привет.

Эти слова для министра иностранных дел и премьер-министра России оказались решающими, они встали.

— У меня вещи в палатке…

— Жора сказал — нет времени.

Жору на самом деле звали Джордж, и он был представителем Фонда развития демократии и гласности, со штаб-квартирой в Вашингтоне, округ Колумбия. Он давал деньги на протесты и более того — каждый день он сбрасывал на оговоренные телефоны части базы данных. Соединив их вместе, они получали что-то вроде разведывательной сводки, из которой узнавали, что собираются предпринять против них в Кремле. Распечатки переговоров, иная информация. Все это передавалось раз в день, куски баз данных сшивались специальной программой, и если хоть одной части не было — базы также не было.

Это держало их вместе…

— Хорошо.

Министр иностранных дел поежился. У него не было зимней шапки на голове, а на улице мороз, и вряд ли уместно сейчас идти за шапкой…

Боевики самообороны профессионально взяли их в кольцо и повели. Они шли мимо палаток, мимо охапок дров и мешков с углем из супермаркетов, мимо газовых баллонов, мимо мешков с макаронами и крупами, мимо выглядывающих из палаток пузатых емкостей с питьевой водой — их держали в палатках, чтобы не полопались. Шли быстро. Кто-то узнавал их, кричали «Слава России!», и они машинально отвечали в ответ. Народу на Манежке в зимний ночной час было совсем немного, Москва — не Киев, тут зимой не помайданишь. Они даже предлагали перенести Манежку на лето, доказывали, что так придет больше народа, — но американцы были непреклонны. Или сейчас — или никогда. В смысле — денег не будет, и организовывайте все сами. Как хотите.

О том, что к лету должен был быть готов первый пусковой комплекс газо — и нефтепровода в Китай и намечалось после больших проволочек подписание соглашения о крупном железнодорожном строительстве, — они не знали. А если бы и знали — не остановились бы. Дело свободы — важнее всего.

Пошли баррикады. Москва — город старый, в центре тесный, перекрыть его баррикадами довольно просто. К тому же — в отличие от Киева — рядом река. Потому все время они набирали в Москве-реке воду, сделали даже специальные емкости — утром она уже застывала, и вот был готов ледяной блок, который засыпали снегом, получая основу для баррикады.

На баррикадах дежурила ночная смена. Пацаны в основном. У них тут было неплохо — костры, и всем выдали дорогую утепленку натовского стандарта. Они стояли со своими палками, с обычными и лыжными, с палицами, с цепями. У многих — под полой травмат или мощная пневматика, многие покупали простейшую «МР512» и делали обрез. На близком расстоянии, да без защитных средств при попадании по месту получалось тяжелое ранение.

Но все это были «цветочки». Войска второго эшелона, дозорные. Настоящая сила либо отсыпается в палатках, либо дежурит у Исторического музея — там, отделенная ментовской стеной, ждет другая сила. Антимайдан. До сих пор им так и не удалось встретиться в бою по-настоящему, не считая драк в пригороде. Но они готовы. Их ударные части — это опытные профессионалы, прошедшие огонь и воду. Бронежилет на голое тело, поверх свитер, на руках и ногах у кого-то кевларовый комплект, у кого-то алюминиевые щитки. На голове шлемы, у многих такие, что «ПМ» выдержат. Они все работают спаянными группами, у них даже оружие разное. У кого-то тяжелое дробящее — палица, они работают с большим и малым щитами, как римские легионеры. У кого-то — легкие щитки и длинные копья с длинным и острым шипом на конце — такое оружие нужно, чтобы ударить с безопасного расстояния зазевавшегося противника в пах, в колено, в то место, которое не закрыто броней, повредить, вызвать сильное кровотечение и вывести из строя. Кто-то — профессиональные метатели коктейлей, у них и праща есть. Кто-то работает под гражданских, среди таких есть даже женщины. Их оружие — обычно заточка или длинное шило, их задача — прикинувшись гражданским, подойти поближе, ткнуть заточкой в незащищенную часть тела. Некоторые специализировались на растаскивании «черепахи», ментовского строя. У них тоже были длинные палки, но на конце вместе с пикой или ножом — большой крюк, которым можно цеплять за щит или за ноги. Главное — вырвать щит или вывести из равновесия, уронить, потащить… если товарищи начнут спасать упавшего — то строй сразу развалится. А они — будут спасать, потому что знают, что будет с теми, кто попадет в плен…

Они даже видели казачьи шашки, и черные сабли, и самурайские мечи — от Cold Steel. В условиях, когда холодное оружие признали устаревшим — если оно внезапно появлялось у одной из сторон, а у другой его не было, — то оно могло быть предельно эффективным. Что стоит палка или нож против заточенной как бритва казацкой шашки или абордажной сабли, которой можно в секунду отрубить человеку конечность?

Но сейчас все эти воины в основном отсыпались.

— Пароль?

— Витебск на сегодня.

— Проходите…

Кто-то заметил уходящих:

— Слава России!

В следующую секунду… со стороны Исторического музея раздался какой-то непонятный, долгий, разбойный посвист. Министр иностранных дел оглянулся и увидел нечто. Это было похоже на огненный шар… отсюда он виднелся размером больше футбольного мяча… удивительно, но он медленно-медленно летел над Историческим музеем, выше стен Кремля и потом начал медленно падать… в скопление палаток Самообороны.

— Пошли!

Они побежали. Около баррикад никто не ставил машин, как минимум — могли слить бензин. Улица была пустынная как никогда, даже наряда милиции не было видно. Оконные проемы — все закрыты деревянными и металлическими щитами…

— Свин, забирай нас! — крикнул один из самооборонцев в телефон.

Они бежали… проулок осветил свет фар, на них надвигался микроавтобус… и вдруг непонятно откуда выхлестнули враги. Как из-под земли… может, из проулка или еще откуда. Главное — их было человек десять, не меньше, и они были готовы к бою. На одном из них, самом здоровом, был старый шлем «Алтын» с забралом, который и автоматная пуля не всякая возьмет, бронежилет топорщился почами с магазинами. В руках «Вепрь-12» — страшное оружие на такой дистанции.

— Вон они!

— Бей!

С обеих сторон хлестнули выстрелы. Самооборонцы открыли огонь из непонятно откуда взявшихся пистолетов, и им градом картечи ответили ружья…

То, что происходило дальше, министр иностранных дел теневого правительства помнил смутно…

Ночь… но совсем не такая, как обычно. Обычная ночь — это свет окон и неона ночных клубов, уют своей собственной, привычной машины, запах женских духов и привычное предвкушение. А тут — темный, мерзлый переулок, размытые краски, все цвета серого и черного — и вспышки. С обеих сторон — вспышки.

Водитель выручил их — поставил банковский бусик между ними и стреляющими. Из стреляющих трое уже лежали, но и у них были раненые…

— Сюда!

Господи… он не понимал, что с ним, не понимал как… Его тащили и кантовали, как мешок с картошкой…

— Гони! Гони!

В бусе было тесно и темно. Но тут — не стреляли.

— Все целы?

— Я ранен…

— Терпи, сейчас перевяжемся.

— Сразу стрелять стали — видели?

— Москали, сволочи.

— Хлопцы, куда ехать-то? Из города?

— Не. На стоянку. Сдадим этих…

— А сами?

— Гуртовой скажет.

— А где гуртовой-то?

— Тебя не касается. Слава Украине.

— Героям слава…

Тем временем на Манежке противостояние между Манежкой и Красной площадью вступило в завершающую фазу…

То, что видели спасающиеся с Евроманежки ее организаторы, на самом деле была огромная емкость с горючей смесью, которую развели в одном из институтов неравнодушные студенты. Смесь эта по своим свойствам напоминала напалм, но горела куда лучше, чем смесь бензина, керосина и полистироловых шариков (или тертого мыла), как на Майдане. И перевозить ее было значительно безопаснее.

Вторым компонентом, которого не хватало для адской бойни, была катапульта. Катапульта мощная, сваренная в мастерской одного мотоклуба. В ее состав входили автомобильные рессоры — как упругий элемент и две автомобильные лебедки — для натягивания. Катапульта работала следующим образом: две лебедки, работая одновременно, сгибали упругие автомобильные рессоры, после чего оператор катапульты «запирал» ее, набрасывая толстенную цепь на крюк в мощной раме катапульты. После чего в чашу вкладывалась большая емкость с зажигательной смесью, оператор рывком троса отпирал замок катапульты — крюк был поворачивающимся. Рессора разгибалась, и адская смесь летела в сторону врага. Эту катапульту еще не успели испробовать как следует, но на вид она выглядела мощно.

— Не получается! — крикнул оператор, пытаясь тросом освободить замок катапульты.

— Слабак! — протолкался вперед один из создателей, байкер. — Дай…

Поднатужился — а потом рванул. Раз, другой… И вдруг катапульта с хлестким, лязгающим звуком освободилась, и емкость со смесью полетела вверх.

— Йоу!

— Слава России!

— Следующую давай!

Зарядили следующую. И выпустили — эта попала прямо на выбегающих из палатки людей. И еще зарядили. Летит высоко — катапульта оказалась мощнее, чем предполагали ее создатели, она позволяла забрасывать полезный груз выше здания Исторического музея.

Евроманежка заорала, застучала, просыпаясь, — и ответом вскипел Антимайдан. Сразу две шеренги бойцов — у всех холодняк, ножи, дубины, мечи и шашки, у многих травматы, у кого-то под полой и настоящий пистолет, боевой или переделанная под мелкашку дрянь. И между ними — только шеренга бойцов ОМОНа. Полетели уже самодельные гранаты в обе стороны.

А потом ОМОН вдруг прогнулся, отступил — и впервые за все время противостояния две готовые убивать толпы оказались друг напротив друга.

И — началось побоище…