Время нашей беды

Александр Афанасьев, 2016

Эта книга – о нашем ближайшем будущем. О будущем, которое, хочется надеяться, никогда не наступит, но выглядит до ужаса реальным. О России, в которой случился свой Майдан и под аплодисменты «общечеловеков» к власти пришли настоящие демократы, для которых слово «патриотизм» – пустой звук. А против них поднялись те, для кого этот звук вовсе не пустой. Итак, Россия, год 2017…

Москва, Россия

20 февраля 2017 года

Самолет из Перми садился в Шереметьево — один. Было вьюжно, снежно… нехорошо, короче. Но мне не привыкать…

Вещей со мной было немного, пошел искать такси. На аэроэкспрессе дешевле — но мне прямо в город надо, и сегодня же я уеду обратно. Надо деньги передать и документы забрать — все…

Контора, где работал мой друг Вадик, располагалась недалеко от Арбата, там еще представительство афганской авиакомпании «Ариана» рядом. Секретарем у него работала красивая девочка Анечка, родом из Киева, под которую я привычно, на автомате так, подбивал клинья. Пока ни на что не рассчитывая — на что рассчитывать, если я в Москве одна нога тут — другая там. Но если девушке купить красивый букет и сделать пару комплиментов — от меня не убудет. А потом — может, и пригодится…

Назвал таксисту адрес. В машине — обычной «Дэу» — было тепло, на салонном зеркале заднего вида висела георгиевская ленточка. Уже в аэропорту я почувствовал неладное… какое-то напряжение, разлитое в воздухе…

— Что у вас тут, спокойно? — обратился я к водителю.

— Да ни фига не спокойно!

Водитель остро глянул на меня через зеркальце, видимо, решил, что я заслуживаю доверия. На неполживого не похож, это верно.

— П…ры эти бесятся, дороги перекрывают. Блин, прибить бы их, и дело с концом.

Водила еще раз глянул на меня.

— А ты — че?

— Я — по делам…

Машину я отпустил на Арбате. Пройдусь пешком…

Вышел… температура где-то три-пять градусов минус, для Москвы это нормально зимой, это у нас на Урале — оттепель. Народ идет… вроде все нормально, но в то же время — ненормально. Огромные глыбы грязного снега… его что — не вывозят? Раньше — вывозили. Народ тоже… видно, что на взводе.

Оп-па…

Вон там какой-то торговый объект — витрины фанерой заделаны. Значит, стекла били. Это еще хуже.

Заметил цветочный киоск, свернул. Власти Москвы, идиоты, одно время боролись с уличной торговлей, так цветов не купить было. Чего там цветы — в пылу начальственного рвения начали закрывать точки фаст-фуда. Сейчас кое-что снова начали открывать… но ломать — не строить. Придурки конченые.

— Вот этот. Сколько?

— Семьсот.

Я протянул тысячу.

— Не надо сдачи…

— Спасибо… дай бог здоровья…

Старушка, торгующая цветами, перекрестила меня. Может, это и помогло…

Вадик снимал офис в одном институте… который уже давно основной доход получал от сдачи площадей в аренду. Привычно прошел вахтера — меня тут уже знали, точка прикормленная, — постучался в дверь без таблички. Кому надо, тот знает…

— Анют…

— Ой, Александр Иванович…

Смущается. Мило.

— Какой я тебе Александр Иванович, Анют. Держи.

— Спасибо…

Анюта засуетилась, а я начал высматривать моего старого друга… мы из одного города, в одном дворе росли. Потом вместе перебрались в Москву, но я так и вернулся в родной город, а он тут остался.

Почему я не прижился в Москве? Кто я тут? Никто, муравей, таракашка. Это в своем городе, не самом малом, кстати, я — величина. А тут — я никого не знаю, меня никто не знает. Это первое. Второе — я примерно прикинул, что хоть доходы тут и больше, но все это сжирается расходами… плюс гемор с пробками, в которых стоишь иногда часами… писать здесь тоже плохо получается. Короче говоря, я решил, что на фиг мне все это надо, — и вернулся обратно. Не знаю насколько, но пока обратно не тянет, только по делам езжу. Не приняла меня Москва. И я ее — не принял.

— Ань, а Вадик где?

Судя по смущению, я заподозрил недоброе.

— Александр Иванович, он… на Манежке…

Сказать, что я о… был сильно удивлен — это значит ничего не сказать. Вадик — на Манежке. Это — трындец.

Он ведь мне не просто друг. Мы — уральские. В одном дворе росли. По одним улицам гоняли. По одним стройкам лазали. За один двор дрались. Помню, со стройки натырили утеплителя — белого, это называлось «колбаса», арматуры и сделали шпаги. «Три мушкетера» посмотрели — и ну на шпагах фехтовать. Выбить такой глаз — запросто. Но что-то не выбили. И в армии мы почти что вместе были, и потом друг друга держались. Представить, что Вадос на этой Манежке, я не мог.

Поверить не могу.

— Ань, ты серьезно? Я же с ним созванивался.

— Он иногда появляется. Вам он документы оставил, вот.

Я открыл пакет, проверил — все нормально, все в порядке. Если не считать того, что у моего дружбана с головой не в порядке.

— А деньги?

— Ой, а он не говорил.

Достал телефон, набрал номер. И я, и Вадос к телефонам относимся с недоверием, но тут другая тема. Ответил он мне сразу, фоном — знакомый шум толпы и какие-то крики в мегафон. Зашибись.

— Вадос…

— Сань, привет.

— Ты где?

— На площади! Ты прилетел?

— Ага.

— Документы забери, я у Ани оставил.

— Все, забрал уже. Вадос, а бабки — кому?

— Ну, оставь в конторе…

Нет, он точно двинулся.

— Вадос, ты в уме?

Друг мой помолчал несколько секунд. Фоном — все тот же шум и крики. Они что там — все ипанулись совсем?

— Ладно, подгребай. Посидим, поговорим.

— Где — посидим?

— Доберешься, звякни. Я тебя найду.

Обрыв линии. Стараясь собрать мысли в кучу, я отключил телефон. Здорово. Просто здорово…

— Ань. Тут у вас что вообще происходит, а? Тут все здоровые?

И тут… Анька внезапно и навзрыд заплакала…

Заварить чай — для меня не проблема. В конце концов, один живу.

Бросил в две кружки по два пакетика «Липтона», заварил кипятком. Поставил на поднос… подождем, пока остынет. Анька плакала.

— Анна… ты чего?

— Александр Иванович… я боюсь.

— Ну чего ты…

Я подсел рядом, обнял ее — и она прижалась ко мне. Так мы и сидели… не знаю сколько, чай остыл почти. Никто не заходил… к Вадосу лишние люди не ходят.

— Ань… пей чай и успокойся. Ну, чего ты? Чего ты так испугалась?

— Страшно…

— Чего — страшно?

— У нас тоже… так начиналось…

Здорово. Я отпил чай… действительно, остыл.

— Ань. С Вадосом что вообще делается? Он что — того?

— Не знаю. Вадим Сергеевич, он какой-то не такой стал. Ходил, в метро листовки раздавал. Говорил, что скоро все изменится, лучше будет. У нас… тоже так говорили…

Анька — из семьи беженцев. Уехали из Киева, буквально с тем, что успели похватать. Правосеки положили глаз на квартиру, отца отвезли к нотариусу, зверски избили. Отец, кстати, профессор. Почему именно на эту квартиру? Да нипочему! Дело для Киева обычное, насилие там правит бал. До последнего времени Киев был городом русскоязычным, а теперь… не знаю, что там.

— Он вообще на работу ходит?

— Как началось… не появляется почти. Только иногда приходит…

Здорово. Вадос, кстати, тут женился, супруга — дочь очень высокого человека. Поэтому я, кстати, не сомневаюсь, что у Вадоса с Анькой ничего нет. Да и было бы, он бы мне сказал уже… мы, считай, как братья — тем более что ни у того, ни у другого родных братьев нет.

— Так, Ань. Ты держись… а я ему мозги сейчас на место вставлю.

Понимая, что девчонка одна в огромной и явно на грани чего-то нехорошего Москве, я достал визитку, черканул все номера телефонов и почту, в том числе левый ящик, адрес которого знали очень немногие.

— Вот. Звони, если что. Деньги есть?

— Да… Вадим Сергеевич зарплату выдал.

— Ну, тогда держись. Тут пропускная система, ничего не будет…

— Ой, подождите. Я вам свой телефон дам…

Мда… Так я еще телефончик у девушки не получал.

Спустился в метро. То же самое — ощущение какого-то напряга, есть полиция. Но не видно, что документы проверяют. У многих на верхней одежде прикреплены ленточки. В них я разобрался быстро: у тех, кто в оппозиции, — в цвет флага, бело-сине-красный, у тех, кто против, — георгиевская ленточка. Умно, гады, умно. Один в один украинский вариант: когда мятежники поют гимн своей страны, потом громят, а потом опять поют — они кто? Сразу и не разберешься, то ли патриоты, то ли преступники. И как быть с теми, кто идет под флагом своей страны, — тоже непонятно. Этакая… подмена понятий.

В вагоне метро напряг ощущается еще явственнее. Людей с флагами и георгиевскими ленточками примерно поровну, и они стараются не смотреть друг на друга, не задевать друг друга и так далее. Вежливость какая-то подчеркнутая — чувствуется, что один инцидент — и понеслась душа в рай. Мне было от этого не по себе, как в клетку с тиграми попал. На войне я бывал, но на войне дело привычное… есть враг, есть оружие. А тут — что делать?

Там Окуджава нам тихонечко поет:

«Охотный Ряд, Охотный Ряд»…

Вышел — аж на «Китай-городе», предположив, что «Охотный Ряд», «Театральная», «Площадь Революции» могут быть перекрыты. «Китай-город» был открыт, но, выйдя на улицу, я просто ошалел от количества ОМОНа и Нацгвардии. Там рядом — Старая площадь, на Старой площади я тоже бывал, там всегда дежурили одна-две машины ГИБДД. Сейчас — не протиснуться от ОМОНа, НГ, стоят серые, в милицейских цветах «покемоны»^[1] Движение — в час по чайной ложке.

Шум мегафонов доносится и сюда, создавая тяжелую, нервозную атмосферу.

Пошел прочь, смотря себе под ноги, закрылся, короче, так я менее заметен. На ходу набрал номер.

— Вадос?

— Ага. Ты где?

— На «Китай-городе» вышел. Тут пипец. Дальше — куда?

Вадос рассмеялся.

— Не ходи никуда. Я сейчас подскочу.

Голос веселый. А вот мне почему-то невесело. И дело не в бабках, которые при мне, и не в документах. А в том, что я не узнаю Вадоса…

Вадос появился через полчаса — веселый, в красной куртке-дутике. Появился быстро — непохоже, что Евроманежка блокирована наглухо. Я как раз нашел место в кафушке на первом этаже, заказал кофе. Кафушка была в обычном для Москвы старом доме, четыре, кажется, этажа — наполовину под землей. Полуподвальный этаж, как говорят…

— Салам! — весело воскликнул он, присаживаясь за стол. — Ты как?

Я молча смотрел на него. У него было покрасневшее от мороза лицо и веселые, совсем не подходящие к ситуации глаза. Ему уже несли кофе, даже без заказа…

— Нормально. А ты?

Вадос засмеялся, хлебнул кофе.

— Супер, Сань, супер…

Он меня никогда так не называл. И этот тон… какой-то насмешливо-покровительственный, что ли?

— Не вижу, чтобы супер было.

— Чего это? Ты мусоров боишься, что ли?

И Вадим захохотал.

— Чего смешного?

Мне вдруг показалось, что он под какой-то дурью. Неадекватное поведение.

— Вадос… ты в себе?

— В себе, Сань, в себе…

Вадос наклонился вперед.

— Очень даже в себе, Саш, — ответил он обычным своим голосом, — ты думаешь, я во все это верю, что ли?

— А что — нет?

— Да ни фига…

Вадос понизил голос.

— Врубайся, брат. Сколько лет Пу у власти?

— И что с того?

— А с того, что все уже решено. Пу уходит.

— Это ты с чего взял?

— С того. Я все-таки тут вращаюсь…

Глаза Вадоса блестели…

— Вопрос уже решен. Без этого никак. Знаешь, какие люди в это вписались? И Дымов со Сбера, и…

Вадос назвал еще несколько имен. Все — первой величины. Он что — чокнутый?!

— Вадос. А то, что Дымов вписался, — это ты от него узнал? Или тебе по секрету всему свету шепнули?

— Тема верная…

— Ты видел, сколько оппозиция на выборах получила? Ты за что стоишь?

— Да пофиг на оппов. Дело реальное, с ЕС договорились. Амеры не знают, но им ничего не остается. А Европе — вместе с нами жить, они понимают…

— Вадос, въезжай! Какая Европа?!

— Сань. Иногда надо рискнуть. Не один я рискую. Мне сказали — верняк. Я на Манежке — не последний человек в Самообороне сейчас. Ты видел, как в Киеве все провернули? Кто был никем, тот станет всем. В один день причем. Люди за сутки полканами становились, генералами — а то и министрами. Мне уже в ментовке знаешь какой пост пообещали?

Мне хотелось двинуть моего старого друга в морду. Или встряхнуть и заорать: «Ты чего несешь, е…! Какая ментовка, какая самооборона?! Ты охренел совсем, какая, в дупу, ментовка?» Но вместо этого я сказал:

— Вадос, ты себя услышь, друг. Ты чего несешь? На Украине гражданская война началась!

— Это потому что они мудаки были. У них свои терки с донецкими там… вот и началось. У нас такого не будет… ну с кем нам тереть? А дело верное, кто сейчас рискнет, тот в дамках будет. Сечешь?

Я понял — бесполезно.

— Вадос, ты дурак. Осел безмозглый, ты себя слышишь?

— Я, кстати, с украми говорил, у нас они тоже есть. Им тоже это на фиг не надо… надоело все. Они мира хотят. Ты тоже, если хочешь… у меня голос есть, сразу десятником поставлю, потом сотником станешь…

Я встал.

— Мудак. — Припечатал.

Вадос криво усмехнулся.

— Как знаешь. Мое дело — предложить…

— Слушать не хочу. Деньги забери…

И в этот момент на улице раздались приглушенные хлопки… в которых я опознал выстрелы…

Как звучат выстрелы, я хорошо знал…

У каждого человека должно быть хобби, и я обзавелся таковым. Сначала мое хобби было писать книги, начал с небольшого рассказа, потоми пошло… пошло… и так стало второй профессией. Вторым хобби была стрельба, у меня в доме стояло аж три сейфа, и все они были полны. Стрелял я много, нередко тратя большие деньги на прицел Eotech или пятидиапазонный лазер от «Зенита». Ну и сами стволы были… приличными, большая часть собрана по заказу или отлажена в оружейной мастерской.

Что так стреляет — я знал. Двенадцатый «Вепрь» или «Сайга» с подавителем. Законодательство оружейное у нас не совсем умное, и такую вещь, как штурмовой «Вепрь-12» с коротким стволом, можно купить сразу, пройдя довольно несложные процедуры, а вот однозарядную винтовку двадцать второго калибра надо ждать три года. И то дело, раньше ждали пять. Купил на черном рынке подавитель и барабан на двадцать пять патронов — и вот у вас в руках оружие, на ближней дистанции опаснее автомата и, в отличие от нареза, неидентифицируемое. То есть привязать картечь и даже пулю к гладкостволу — сложно, а картечь почти невозможно. Подавители были сейчас у многих вепреводов, они проходили как ДТК — дульные тормоза — компенсаторы. И вот именно их я и услышал.

Бросил взгляд назад… не видно, где выход. Если какой-то козел сюда заскочит — то всех нас положит.

И тут Вадос, матерясь и опрокинув чей-то стол, ринулся на выход. Совсем с дуба рухнул, блин…

— Вадос!

Бросил сумку на плечо, ломанулся за ним.

— Вадос, стой!

Да тут что — все с ума посходили?..

Вадос выскочил первым, я следом. Увидел, как мимо идет старая белая «Нива» с поднятой вверх дверью багажника… из нее и стреляли. Впереди, там, где стояли вованы на защите Старой площади, было какое-то движение, неуклюже разворачивался «покемон».

— Вадос, стоять!

Вадим будто не слышал меня — развернулся в сторону уходящей «Нивы», и тут, в оглушительной (или мне кажется) тишине, он с размаху упал на брусчатку… звук был такой, как будто бы упал большой мешок…

— Вадос, блин!

Я в этот момент находился на ступенях, ведущих вниз, в полуподвальное кафе, — меня почти не было видно, ни внучкам^[2], ни с той стороны, куда ушла «Нива». Вадос был рядом, я схватил его за ногу и затащил внутрь, на ступеньки. С первого взгляда понял — худо дело. Попытался зажать рану… куда там. Пульса уже почти не было, у меня все руки были в крови…

Вадос, Вадос…

В чем я был сто пудов уверен — стреляли не из гладкого. АКМ, СКС, а скорее всего — СВД. Я все-таки охочусь, видел раны и от нареза, и от гладкого.

Вадос, блин…

Внучки были совсем рядом — они бежали по круто уходящей вверх улице — и на моих глазах так же упал с размаху сначала один, потом — другой. Полетела, покатилась вниз разбитая каска, я видел кровавое облачко там, где только что была голова. Ревя мотором, пер по улице бронированный «покемон».

Снайпер, сволочь.

Ломанулся назад. какая-то телка, увидев меня, страшно, почти на ультразвуке завизжала.

Самому хреново…

Схватил официантку, заорал в лицо:

— Где выход?! Убью!

В сумке, которую я нес Вадосу, было двести штук. Двести тысяч долларов наличными. Плата за кое-какие услуги…

Руки я вымыл, как смог, в грязном снегу, перед этим пробежав сколько-то. Даже тут были слышны отдаленные хлопки… то ли фейерверки, то ли выстрелы.

Так, спокойно.

На руках оставалась какая-то розовая слизь, я никак не мог ее смыть. Грязный, со льдинками снег мерзко царапал руки. В принципе меня можно было брать сразу, что первый ментовский патруль и сделает…

Достал из сумки чистый листок бумаги… я всегда носил несколько. Вытерся, как смог… достал еще один.

Успокойся…

В супермаркете — первой попавшейся на пути «Пятерочке» — купил большую бутылку воды, батон белого хлеба, упаковку салфеток и три дой-пака с жирным майонезом. Когда расплачивался, кассирша на меня не обратила никакого внимания… и то хорошо. Сумку с двумястами тысячами долларов я оставил в ячейке, но ее никто не спер.

Поймал себя на мысли, что у мясной витрины меня стало подташнивать…

Когда выходил — осколком стекла по нервам резанул вой сирен. По дороге пронеслись одна за другой несколько «Скорых» с включенными мигалками и сиренами, они направлялись в центр города…

В одном из дворов я привел себя в порядок, использовав салфетки и часть воды, после чего откусил хлеба и затолкал в себя полпакета жирного майонеза. В горах, во время выходов, люди целыми днями питаются этим майонезом. Тошнило, но я держал себя в руках.

Что, блин, теперь делать?

Интересно, авиарейсы отменены или нет? Понятно, что начался майдан — по-настоящему начался. Вадоса убил снайпер, не пуля одного из внучков — он стоял лицом к уходящей машине и… да чего там — я сам видел, как застрелили двоих бойцов Нацгвардии… это не шутки. Я сильно сомневаюсь, что наша власть такая же размазня, как Янык, и, значит, будет большая кровь. И кровь — спровоцированная.

Твари… какие все-таки твари… гниды конченые. И как только Вадос с ними связался. У него что, мозги отшибло… должность ему предложили в МВД…

Второй вариант — на вокзал. Тут относительно недалеко, можно пехом дойти, на Ярославский. Я дорогу знаю.

Решил все-таки в аэропорт. Хрен с ним, поймаю такси — и…

Рейсы пока не отменили, аэропорт не закрыли.

Бросалось в глаза большое количество корреспондентов, их можно было определить по аппаратуре, они ругались с таможенниками. Все экраны в зале были включены на Первый, передавали экстренное сообщение. В центре столицы провокации, есть убитые и раненые, была попытка теракта на Старой площади, пресеченная. какой-то эксперт говорил о возможности введения в стране чрезвычайного положения.

Мне — пофиг, мне улететь дайте…

Улетел.

В Перми приземлялся уже ночью, друг — Иван его зовут — встречал меня. Глаза — с пятирублевую монету…

— Видел, не?..

— Вань… чего я должен был видеть?

— Телик включи…

У меня в машине был телик, автомобильный, я включил. От увиденного в осадок просто выпал. Зарево на полнеба, драки… палками, арматурой мочат, мочат не по-детски. Не похоже вообще ни на что — где полиция, где Национальная гвардия… тут все в одной куче.

Как я понял из сбивчивого комментария, ведущая, видимо, тоже была в шоке от происходящего — ближе к ночи сторонники Антимайдана прорвали кордоны полиции и Национальной гвардии (я так подозреваю, гвардейцы не особо и сопротивлялись) и атаковали сторонников демократии на Манежке. Там — помимо обычной московской хомоты^[3] — кого только не было: там и приехавшие в поддержку украинцы, и какая-то подозрительная самооборона, и белорусы из «Хартии-97», и футбольные фанаты, и часть националистов, которые раскололись после украинских событий. Их атаковали собранные правительством отряды молодогвардейцев, националисты, рокеры… в общем, лоялисты всех родов и видов. Полиция и гвардия — после дневной провокации — судя по всему, вмешиваться не торопилась…

Изображение было неровным, прыгающим. Было видно, что летят и плескают огнем на людей бутылки… в общем, трудно описать словами, что там было видно.

Я как-то отстраненно подумал: сотка трупов завтра, не меньше. Я в свое время беду в Одессе предсказал — как днем стали сообщать о столкновениях, подумал — худо дело, будут трупы. Вспомнил распад Югославии и знаменитый матч ненависти в Загребе. Утром — как помню, выходной был — встал — точно. Несколько десятков человек сожгли…

И тут — плохо дело будет…

Чувствую — плохо…

— Переночуешь у меня?

— Вань. Мне домой надо…

Примечания

1

Сленговое название бронированных «Уралов». Это самые первые варианты бронирования, применявшиеся еще в Чечне.

2

Внучки, вованы — внутренние войска. Так по старой памяти называли бойцов Нацгвардии. Оппозиция называла «гадами».

3

От слова «хомяк» (С). Александр Афанасьев.