Цитаты со словом «немой»
Заблуждение неразрушимо: слишком многие находят в
нем свою выгоду.
Немые бриллианты часто действуют на женский ум сильнее всякого красноречия.
Всякий замкнут в своём сознании, как в своей коже, и только в
нем живет непосредственно.
Национальный человек — больше, а не меньше, чем просто человек, в
нем есть родовые черты человека вообще и еще есть черты индивидуально-национальные.
Закон ценен не потому что он закон, а потому что в
нем заключена справедливость.
Кто знает об опасности, но
нем — тот враг.
Всё-таки жаль
немое кино. Какое удовольствие было видеть, как женщина открывает рот, а голоса не слышно.
Лишь тот заслуживает памятник, кто в
нем не нуждается.
Человеку не дано понимать, если в
нем нет любви, и не дано узнавать, если он не жертвует собой.
Я в безнадёжном тупике — и чувствую себя в
нем уютно и удобно.
Если хочешь излечиться от невежества, надо в
нем признаться.
Назовите мне какое-нибудь самое чистое и выдающееся деяние, и я берусь обнаружить в
нем, с полным правдоподобием, полсотни порочных намерений.
Я всегда считал респектабельных людей подлецами, и теперь каждое утро с тревогой разглядываю в зеркале свое лицо — нет ли на
нем признаков подлости.
Только проследив явление от самого истока, мы можем получить о
нем верное понятие.
Тщеславный так полон самим собою, что в
нем нет места ничему другому.
Не заботятся о приобретении почёта в городе, через который только проезжают, но, когда приходится жить в
нем некоторое время, сказанная забота появляется.
Сердце не имеет морщин, на
нем бывают только шрамы.
Ты знаешь, что ты шахматный фанатик, когда ты покупаешь самый крутой и дорогой компьютер только для того, чтобы играть на
нем в шахматы или использовать как базу данных.
В фантастических романах главное это было радио. При
нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет.
Человек XXI века — это язычник: в
нем нет внутреннего света, он много разрушает и мало создает, и, главное, он не чувствует в своей жизни присутствия бога.
Воспитание, значит питание способностей ребенка, а не создание тех новых способностей, которых в
нем нет.
"Первым уступает тот, кто умнее". Бессмертное изречение! На
нем покоится мировое господство глупости.
Чтобы великодушие было полным, в
нем должно быть чуть-чуть легкомыслия.
Роман — зеркало на большой дороге. В
нем отражается то лазурное небо, то грязь, лужи, ухабы. И человека, у которого зеркало, вы обвиняете в безнравственности... Зеркало отражает грязь, и вы обвиняете зеркало. Обвиняйте лучше дорогу с ухабами или дорожную инспекцию.
Господа московские и всякие иные русские капиталисты! Пустите ли вы французов, немцев, шведов, англичан и американцев эксплуатировать и это русское богатство и нажить на
нем хороший барыш или сами догадаетесь взять его, когда вновь вам указывает на большое наживное дело тот, кто давно следит за судьбой русской нефтяной промышленности и ничего больше не хочет, как того, чтобы она развивалась до тех размеров, какие соответствуют природным запасам страны. Покажите миру хоть на этом деле, что можете сами справиться со своим богатством, когда дана вам широкая, разумная свобода и есть русский пример. Вам, господа русские капиталисты, предстоит осветить и смазать Россию и Европу, разделить эту службу с Америкой да по пути превратить четырехкопеечный продукт в пятирублевый, отчего пристанет кое-что и к вашим рукам, и к рукам тысяч рабочих, которые потребуются для того, чтобы поворотить эти миллионы пудов, втуне лежащие под землей.
В христианстве есть двойственность в отношении к человеку. С одной стороны, человек есть существо падшее и греховное, не способное собственными силами подняться, свобода его ослаблена и искажена. Но с другой стороны, человек есть образ и подобие Божье, вершина творения, он призван к царствованию, Сын Божий стал человеком, и в
Нем есть предвечная человечность. Существует соизмеримость между человеком и Богом в вечной человечности Бога. Без этой соизмеримости нельзя понять самой возможности откровения. Откровение предполагает активность не только Открывающегося, но и воспринимающего откровение. Оно двучленно.
«Творчество есть творчество из ничего, то есть из свободы. Критики приписывали мне нелепую мысль, что творчество человека не нуждается в материи, в материалах мира. Но ничего подобного я никогда не утверждал. Творческий акт человека нуждается в материи, он не может обойтись без мировой реальности, он совершается не в пустоте, не в безвоздушном пространстве. Но творческий акт человека не может целиком определяться материалом, который дает мир, в
нем есть новизна, не детерминированная извне миром. Это и есть тот элемент свободы, который привходит во всякий подлинный творческий акт. В этом тайна творчества. В этом смысле творчество есть творчество из ничего. Это лишь значит, что оно не определяется целиком из мира, оно есть также эманация свободы, не определяемой ничем извне. Без этого творчество было бы лишь перераспределением элементов данного мира и возникновение новизны было бы призрачным. Меня беспокоила и интересовала более всего тема, как из небытия возникает бытие, как не существовавшее становится существующим.»
Демократия есть уже выхождение из естественного состояния, распадение единства народа, раздор в
нем. Демократия по существу механична, она говорит о том, что народа как целостного организма уже нет. Демократия есть нездоровое состояние народа. В „органические“ эпохи истории никаких демократий не бывает и не возникает. Демократия — порождение „критических эпох“.
Космополитизм и философски и жизненно несостоятелен, он есть лишь абстракция или утопия, применение отвлеченных категорий к области, где все конкретно. Космополитизм не оправдывает своего наименования, в
нем нет ничего космического, ибо и космос, мир, есть конкретная индивидуальность, одна из иерархических ступеней. Образ космоса так же отсутствует в космополитическом сознании, как и образ нации. Чувствовать себя гражданином вселенной совсем не означает потери национального чувства и национального гражданства.
Человек морален, когда не из страха перед авторитетами, а вследствие высокой сознательности и солидарности в
нем не может даже зародиться желание совершать преступление. После же того, как мысль о преступлении зародилась, совершит его человек или не совершит, он для нас безнравственный человек, ибо, если бы не закон, запрещающий его, он совершил бы преступление. Он не совершает преступление не из сознания, что причинит лишение, горе или смерть ему подобному, а потому что это-грех, потому что преступление наказуемо. Иначе говоря, такой человек причинил бы вред другим, если бы это не угрожало тем же ему самому. Здесь нет нравственности, это официальная нравственность.
Похожие цитаты:
Музыка стоит на втором месте после молчания, когда речь идет о том, чтобы выразить невыразимое.
От десяти говорящих людей больше шума, чем от десяти тысяч, которые молчат.
Актёры — это моя семья. Я не требую от актёра «играть». Говорю: смотри на мой палец и улыбайся. И он слушается, потому что не хочет оказаться на моём месте и за всё отвечать.
Трагедия в том, что никто не видит выражения безнадёжного отчаяния на моем лице. Нас тысячи и тысячи, мы проходим мимо и не узнаем друг друга.
Жизнь — это трагедия, когда видишь её крупным планом, и комедия, когда смотришь на неё издали.
Молчание — величайшее из человеческих страданий; святые никогда не молчали.
Если ты с детства не научился смотреть в глаза матери и видеть в них тревогу или покой, мир или смятение, — ты на всю жизнь останешься нравственным невеждой.
Жизнь сурова, одичание просто. Крышку гроба поднять иссохшей рукой, сидеть, задыхаться. Ни старости, ни опасностей: ужас — это не по-французски.
Тишина была настолько хороша, что девушка чуть прослезилась. Удивительно, думала она, что разговоры могут так надоесть, без тишины человечество, скорее всего, давно бы исчезло... (
«Четырежды Ева»)
Это большое утешение для меня помнить, что Бог, к которому я приблизился в скромной и искренней вере, пострадал и умер для меня, и что он будет смотреть на меня в любви и сострадании.
Наша жизнь — одна бродячая тень, жалкий актер, который кичится какой-нибудь час на сцене, а там пропадает без вести; сказка, рассказанная безумцем, полная звуков и ярости и не имеющая никакого смысла.
Люди понимают только чувства, сходные с их собственными чувствами; другие, как бы прекрасно они ни были выражены, не действуют на них: глаза глядят, но сердце не участвует, а вскоре и глаза отворачиваются.
Искушение подобно молнии, на мгновение уничтожающей все образы и звуки, чтобы оставить вас во тьме и безмолвии перед единственным объектом, чей блеск и неподвижность заставляют оцепенеть.
Меня все еще держат за шиворот, на моем плече замирает вздох, это не сожаление, конечно, но в нем есть примесь грусти: вчера все было чудом, а завтра станет повседневной рутиной. В этом вздохе слышится: «Ну вот!».
Я до предела устал быть мишенью взглядов, обсуждений и восхвалений. Как можно сделать так, чтобы о тебе забыли? После моей смерти еще будут греметь моими костями, то здесь, то там, из любопытства.
Гордыня, сыграв в человеческой комедии подряд все роли и словно бы устав от своих уловок и превращений, вдруг является с открытым лицом, высокомерно сорвав с себя маску.
Птица была симпатичная. Она смотрела на меня, а я смотрел на неё. Потом она издала слабенький птичий звук «чик!» — и мне почему-то стало приятно. Мне легко угодить. Сложнее — остальному миру.
Только одно было странно: продолжать думать, как раньше, знать. Понять — это означало в первый момент почувствовать леденящий ужас человека, который просыпается, и видит, что похоронен заживо.
Представьте, что у вас на руках только и есть что собственная судьба. Сидя на пороге материнской утробы, вы убиваете время — или время убивает вас. А вы все сидите и славословите то, что вне вашей досягаемости. Вне. Навеки.
Помнится, до меня донёсся шум аплодисментов. Потом мне сказали, что во время родов началась гроза, но я была уверена, что мне аплодирует весь мир. Я думала, что это лучше и значительнее любой роли, которую мне доводилось исполнять.
Как говорит Фрейд, просто увидеть Минск из Варшавы, даже если ты не так смотришь, и не понимаешь, что видишь, — уже стоит того.
Внезапное молчание посреди разговора вдруг напоминает нам о главном: оно показывает нам, какую цену мы вынуждены платить за изобретение слова.
Бог шепчет нам в наших удовольствиях, вслух говорит с нашей совестью, но Он кричит в нашей боли — это Его мегафон, чтобы слышал оглохший мир.
Время подобно ребёнку, ведомому за руку: смотрит назад...
Красота — не потребность, а экстаз. Это не образ, что вам хотелось бы видеть, и не песня, что вам хотелось бы слышать, но образ, который вы видите, даже если сомкнёте глаза, и песня, которую вы слышите, даже если закроете уши.
Во все времена конец героев был таким же, как и конец обычных людей. Все они умерли, и воспоминания о них постепенно изгладились из памяти людей. Но пока мы живы, мы должны понять себя, разобраться в себе и выразить себя.
Если хочется, можно сесть и смотреть на проходящих мимо людей. Повсюду что-то случается. Безумное напряжение ожидания чего-то, что должно произойти.
Есть люди, которые до сих пор не поняли одну из основных тайн театра: там нельзя произносить слово «который». Слова «который», «между тем как» и тому подобные можно без затруднения произнести, но их нельзя сыграть.
О Нижнем я вспоминать не могу: в нём я выстрадал самое тяжёлое, самое ужасное время своей жизни. От горя, грубых оскорблений, унижений я доходил до отчаяния, и ещё голова крепка была, что с ума не спятил...
Страна была бедна, а мы настолько молоды, что не слышали грохота неба над головой.
Кто видит лишь недостатки, не видя их причин, тот видит лишь наполовину; если же он видит их причины, то гнев его может порой обратиться в самое нежное сострадание.
Глупого мужчину всегда можно узнать по глупым глазам. Но женские глаза… Чёрт их знает! Не то глубина — не то томность; не то мысль — не то любопытство… и вдруг дура!
Благоговения перед статуей в алтаре нет у того, кто видел её бревном в лесу.
Впервые в жизни меня не просят открыть рот и раздвинуть ноги. Вот повезло-то!
«Если человек просто откинулся и подумал о надвигающемся ему прекращении и ужасе, и незначительности одиночества в космосе, то он, несомненно, будет сходить с ума, либо испытывать чувство бесполезности».
Я один. Я знаю своё сердце и знаю людей. Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я не похож ни на кого на свете. Если я не лучше других, то по крайней мере не такой как они.
Когда я думаю о своём новом диске, у меня в голове вертится слово «радость». Я искренне надюсь, что каждый слушатель почувствует землю, дух и агрессивный креатив, который источает этот альбом.
Если жёны и любят созерцать своих мужей спереди, то не должны ли они, если потребуется, столь же охотно смотреть им в спину?
Красота — в сердце смотрящего. Что толку силиться быть красивым для всех? Все равно для кого-то вы будете выглядеть безобразно, а для кого-то будете воплощением прекрасного… Как я сам, например.
Он обернулся… Меня не было в этом взгляде настолько, что не знаю, как я не исчез.
Из «Советов киноактёру»: Будьте проще. Сделайте пустое лицо. Музыка и сюжет заполнят его.
Насмешка почти всегда не что иное, как робкая и скрытая злоба.