Марсель Жуандо
Марсéль Жуандó (Marcel Jouhandeau; 1888—1979) — французский прозаик-модернист, эссеист, драматург. Автор психологических романов, основанных на автобиографических хрониках, философских эссе и пьес, в числе которых «Юность Теофиля», «Брак господина Годо», автобиографических произведений «Опыт о самом себе», «Размышления о старости и смерти», «Бревиарий, портрет Дон Жуана», «Хроники страсти», «Похвала сладострастию», «Затерянные страницы», «О моём падении» и др.</br> Жена Марселя Жуандо — Элиза, до 1925 года танцовщица, известная под именем Кариати́с, в девичестве — Элизабе́т Тулемо́н (Élizabeth Toulemon), прославилась более всего как заказчица и исполнительница главной роли в балете Эрика Сати «Эксцентричная красавица».
Цитаты
Все люди рождаются свободными и равными в правах, но некоторые потом женятся.
Всякая душа есть маленькое тайное общество.
Гораздо легче обманывать других, чем не обманывать себя самого.
Женщина выходит замуж за поэта, но, став его женой, она прежде всего замечает, что он забывает спускать воду в туалете.
Кощунство — единственный способ для неверующих оставаться религиозными людьми.
Неверно, будто нам не хватает дружбы и доброты; это дружбе и доброте не хватает нас.
Поскольку нет ничего дороже времени, всего благороднее тратить его не считая.
Придёт день, когда нам будет недоставать одной-единственной вещи, и это не будет объект наших желаний, а сами желания.
Р. спрашивает меня, что я имею против него. Я не могу простить ему откровенных признаний, которые я ему сделал.
Чтобы вынести историю собственной жизни, каждый добавляет к ней немножко легенд.
«Приключение, не выходящее за тесные рамки комнаты в борделе, затрагивает все уголки света во времени, пространстве и вечности, географию и историю, геологию и космографию, логику и богословие, физику и метафизику — вплоть до границ осязаемого и сверхчувственного. Здесь затаили дыхание Небо и Ад, участливо наблюдающие за каждым кувырком».
«У кого-то можно сразу распознать все симптомы очевидного и ужасного порока; но личность, душа — как её постичь, как определить? Является ли она союзницей этого порока или страдает от него? А ведь отношение души к тому, что, кажется, заполняет её, — именно это самое важное».
«Мне случалось достигать странных компромиссов с самим собой в совершении святотатств, которые, возможно, по сути были священнодействиями. Нет ничего более священного для меня, чем мой Грех — я принес ему в жертву всё, и те постоянные расчёты, к которым он меня обязывает, нравятся мне в силу самой их сложности».
Каждый верит, что живёт в доме и в городе, но, даже если я и говорю с моими братьями, даже если я их вижу, слышу, касаюсь, - я прекрасно знаю, что и город, и дом - всего лишь иллюзии, как и мои братья.
Искушение подобно молнии, на мгновение уничтожающей все образы и звуки, чтобы оставить вас во тьме и безмолвии перед единственным объектом, чей блеск и неподвижность заставляют оцепенеть.
Иногда с трудом удаётся поверить в своё собственное существование, принять себя всерьёз.
Случается, что будучи удовлетворённым, ваше желание оставляет вас наедине со своим объектом, с которым вы уже не знаете, что делать; однако наибольшая трагедия - когда вам воочию предстает недостойность того, к кому вы привязаны, но привязанность продолжает сохраняться.
То, что уникально, ускользает от всякого понимания.
Если бы у меня не было никаких сложностей с самим собой, какой интерес представляла бы для меня моя жизнь?
Мужчина, который любит женщину, даже слишком сильно, не подвергается никакой опасности, поскольку повинуется закону природы и поскольку любит в женщине лишь то, чего недостаёт ему в себе, – но мужчина, который любит мужчину, любит только Человека, и он обречён, потому что собственную человеческую природу предпочитает всей Природе в целом, и потому что, презрев всё остальное, существующее в природе, ради себя, он не только ставит себя выше Божьего творения, – поскольку она создана Богом, – он предпочитает себя самому Богу, он предпочитает свою человеческую природу природе божественной.
Истинный герб каждого – это лицо.
Весь свой жизненный интерес я сосредоточил на получении удовольствия и не извинюсь за это ни перед кем.
С венцом стыда на челе, я не упоминаю о своих вывернутых внутренностях – взбудораженных, вздутых, кипящих, переполненных, раздражённых и беспокойных, словно я произвёл на свет Дракона или Геракла. Кто же их отец? Разумеется, Зевс.
Какой прелестный мир обретаю я в этом сокровенном уголке, который так несправедливо считается гнусным!
Пожалуй, самая большая редкость – умение скрывать явные стигматы собственных катастроф.
Чем меньше способов употребления, тем больше настаивают на их достоинствах и удовольствиях. Неотразимый Дон Жуан, женоподобный извращенец – какая гадость!
Только Зверь бывает таким торжественным и ручным, ведь он видит свою жизнь во сне, пребывая целиком в настоящем и полностью отвлекаясь от того, что делает, без воспоминаний о прошлом и мыслей о будущем, неспособный на сожаления.
Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием.
В волнении, которое испытываешь при виде заповедных мест человеческого тела, нет ничего постыдного. Подобно тому, как есть красота горных вершин, есть и красота тёмных бездн, и тот ужас, что охватывает вас при их созерцании, порой более патетичен, более вдохновляющ, чем любое восхищение чем-то возвышенным. Красота и величие совсем не обязательно отсутствуют в том, что считается приличным скрывать. Напротив, тайна, которой мы окружаем эти заповедные уголки наших тел, лишь добавляют им притягательности, близкой к преклонению. Свет, который их озаряет, не менее восхитителен, чем свет солнца, когда оно заглядывает в бездны.
Ах, если бы вы знали, какую волшебную страну я втайне посещаю, на каких монстрах скачу верхом, в каких бываю заповедных уголках! Но это загадка для меня самого.
Слабые люди избегают наслаждения, как если бы они боялись потревожить какую-то врождённую болезненную рану. Для них лучше усыпить эту боль и уснуть вместе с ней.
Мне нравится всё, что он делает, потому что это делает он, а не кто-то другой, всё то, что несёт на себе его отпечаток, всё то, частью чего он является, всё, что его окружает, ограничивает, сдерживает, сохраняет в рамках его личности. Я люблю то, что осталось от его молодости, не более и не менее; то, что сохранилось в границах его тела и души от времени, пространства и вечности – здесь чёткие границы моих владений в этом мире и в Ином.
Любовь – это форма, которую естественным образом приняла моя особая склонность к чистому созерцанию; она словно туннель, по которому я иду в темноте рядом с кем-то невидимым, и время от времени нам попадаются пещеры, где мы уединяемся и отдыхаем вместе – адские? райские?..
Отныне мой собственный дом из-за тебя стал мне чужим, и я охотно разрушил бы его стены, если бы снаружи меня не ждала бы та же самая тюрьма.
Из-за тебя даже границы моего существа меня тяготят, моё тело и моя душа меня гнетут – единым с тобой существом хотел бы я стать...
Элиза – единственная женщина всей моей жизни, она моя жена, я дал ей своё имя, свое тело, свою душу и свое достояние... И вот из-за того, что я люблю и любим, ей нужно, чтобы мой друг погиб, или я простился с ним навсегда: я не имею права не быть одиноким... Я заключил сам с собою ужасную сделку: отказаться от него, чтобы его спасти...
Конечно, я не устаю по сто раз на дню восхищаться её необычайными добродетелями, но всё это не мешает мне констатировать в ней недостаток благородства. Дары, которые я ей принёс, были безвозмездными; та поспешность, с которой она старалась меня унизить, списала мне оставшиеся грехи перед ней...
Я знаю теперь, в чём заключается тайна любви между нами; благодаря этому миражу, который он сотворил, я смог однажды и навсегда увидеть себя в этом мире таким, каким я был бы в Ином: я увидел себя в аду.
Источник: Марсель Жуандо (Викицитатник)