Неточные совпадения
Глядя на фигуру стоящего в полной форме
японца, с несколько поникшей головой, в этой мантии, с коробочкой на лбу и в бесконечных панталонах, поневоле
подумаешь, что какой-нибудь проказник когда-то задал себе задачу одеть человека как можно неудобнее, чтоб ему нельзя было не только ходить и бегать, но даже шевелиться.
«Зачем ему секретарь? — в страхе
думал я, — он пишет лучше всяких секретарей: зачем я здесь? Я — лишний!» Мне стало жутко. Но это было только начало страха. Это опасение я кое-как одолел мыслью, что если адмиралу не недостает уменья, то недостанет времени самому писать бумаги, вести всю корреспонденцию и излагать на бумагу переговоры с
японцами.
Этот Нарабайоси 2-й очень скромен, задумчив; у него нет столбняка в лице и манерах, какой заметен у некоторых из
японцев, нет также самоуверенности многих, которые совершенно довольны своею участью и ни о чем больше не
думают.
Японцы еще третьего дня приезжали сказать, что голландское купеческое судно уходит наконец с грузом в Батавию (не знаю, сказал ли я, что мы застали его уже здесь) и что губернатор просит — о чем бы вы
думали? — чтоб мы не ездили на судно!
Не
думайте, чтоб в понятиях, словах, манерах
японца (за исключением разве сморканья в бумажки да прятанья конфект; но вспомните, как сморкаются две трети русского народа и как недавно барыни наши бросили ридикюли, которые наполнялись конфектами на чужих обедах и вечерах) было что-нибудь дикое, странное, поражающее европейца.
Ведь Кемпфер выводит же
японцев прямо — откуда бы вы
думали? от вавилонского столпотворения!
По окончании всех приготовлений адмирал, в конце ноября, вдруг решился на отважный шаг: идти в центр Японии, коснуться самого чувствительного ее нерва, именно в город Оосаки, близ Миако, где жил микадо, глава всей Японии, сын неба, или, как неправильно прежде называли его в Европе, «духовный император». Там,
думал не без основания адмирал,
японцы струсят неожиданного появления иноземцев в этом закрытом и священном месте и скорее согласятся на предложенные им условия.
«
Японец! —
подумал с жутким любопытством Щавинский. — Вот он на кого похож». — И Щавинский сказал протяжно, с многозначительной вескостью...
Бедная русская армия, бедный, бедный русский народ! Вот что должно было зажечь его огнем борьбы и одушевления, — желание угодить начальству!.. Но напрасно автор-патриот
думает, будто и
японцы только «исполняли приказания своего начальства». Нет, этот огонь не греет души и не зажигает сердца. А души
японцев горели сверкающим огнем, они рвались к смерти и умирали улыбаясь, счастливые и гордые.
«И
японцу тоже нелегко,
думал Фомин, он тоже ведь исполняет приказания своего начальства». И ему даже жаль стало
японца. В другое время Фомин наверно помог бы ему вскарабкаться, но теперь, полный готовности исполнить приказания своего собственного начальства и угодить ему, он ждал, не мог дождаться, пока
японец не приблизится к нему настолько, чтоб наброситься на него неожиданно и схватить его…
Стремительные атаки
японцев на наш левый фланг и центр заставили
думать Куропаткина, что именно тут они и готовят свой удар; сюда Куропаткин и стянул главные силы.
И все время у нас
думали не о том, чтоб нанести пушками вред
японцам, а только о том, как бы они не попали в руки
японцев…
Японцы повели штурм в ночь на 28 июня,
думая, что наши этого не ожидают.
— Долго, как вы
думаете, удержатся там
японцы?..
Японцы,
думая, что он хочет сдаться, приблизились к нему, но не тут-то было, он одним ударом шашки убил трёх.
Резцов
думал, — и на душе становилось вызывающе-весело и не страшно. Ну, подкрадутся
японцы и бросятся в штыки. Ясно, поддержки сзади не пришлют. Ясно, придется выскочить из окопа и схватиться врукопашную. И ясно, исход будет один — смерть. Все было ясно и просто. Хотелось беззаботно улыбаться.