Неточные совпадения
Ободренный успехом первого закона, Беневоленский начал деятельно приготовляться к изданию второго. Плоды оказались скорые, и на улицах города тем же таинственным путем
явился новый и
уже более пространный закон, который гласил тако...
Стало быть, если не
явится никаких больше фактов (а они не должны
уже более являться, не должны, не должны!), то… то что же могут с ним сделать?
Карандышев. Она сама виновата: ее поступок заслуживал наказания. Я ей говорил, что это за люди; наконец она сама могла, она имела время заметить разницу между мной и ими. Да, она виновата, но судить ее, кроме меня, никто не имеет права, а тем
более оскорблять. Это
уж мое дело; прощу я ее или нет; но защитником ее я обязан
явиться. У ней нет ни братьев, ни близких; один я, только один я обязан вступиться за нее и наказать оскорбителей. Где она?
Лариса. Разумеется, если б
явился Сергей Сергеич и был свободен, так довольно одного его взгляда… Успокойтесь, он не
явился, а теперь хоть и
явится, так
уж поздно. Вероятно, мы никогда и не увидимся
более.
Такие мысли
являлись у нее неожиданно, вне связи с предыдущим, и Клим всегда чувствовал в них нечто подозрительное, намекающее. Не считает ли она актером его? Он
уже догадывался, что Лидия, о чем бы она ни говорила, думает о любви, как Макаров о судьбе женщин, Кутузов о социализме, как Нехаева будто бы думала о смерти, до поры, пока ей не удалось вынудить любовь. Клим Самгин все
более не любил и боялся людей, одержимых одной идеей, они все насильники, все заражены стремлением порабощать.
Прибытие же Петра Ильича упредила всего только пятью минутами, так что тот
явился уже не с одними своими догадками и заключениями, а как очевидный свидетель, еще
более рассказом своим подтвердивший общую догадку о том, кто преступник (чему, впрочем, он, в глубине души, до самой этой последней минуты, все еще отказывался верить).
Вот это и начал эксплуатировать Федор Павлович, то есть отделываться малыми подачками, временными высылками, и в конце концов так случилось, что когда,
уже года четыре спустя, Митя, потеряв терпение,
явился в наш городок в другой раз, чтобы совсем
уж покончить дела с родителем, то вдруг оказалось, к его величайшему изумлению, что у него
уже ровно нет ничего, что и сосчитать даже трудно, что он перебрал
уже деньгами всю стоимость своего имущества у Федора Павловича, может быть еще даже сам должен ему; что по таким-то и таким-то сделкам, в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить, он и права не имеет требовать ничего
более, и проч., и проч.
Должен сказать при этом, что собственно чорт играл в наших представлениях наименьшую роль. После своего появления старшему брату он нам
уже почти не
являлся, а если
являлся, то не очень пугал. Может быть, отчасти это оттого, что в представлениях малорусского и польского народа он неизменно
является кургузым немцем. Но еще
более действовала тут старинная большая книга в кожаном переплете («Печерский патерик»), которую отец привез из Киева.
— Удивительное дело, — сказал Вихров, — каким образом это так случилось, что приятели мои, с которыми я сближался в юности, все
явились потом
более или менее общественными людьми, не говоря
уж, например, об вас, об Плавине, но даже какой-нибудь Замин — и тот играет роль, как глашатай народных нужд и желаний.
Но росла ее тревога. Не становясь от времени яснее, она все
более остро щекотала сердце предчувствием чего-то необычного. Порою у матери
являлось недовольство сыном, она думала: «Все люди — как люди, а он — как монах.
Уж очень строг. Не по годам это…»
— Здравствуй! А
уж я думал, ты не придешь
более, — так встретил меня Валек, когда я на следующий день опять
явился на гору.
У Юлии Михайловны, по старому счету, было двести душ, и, кроме того, с ней
являлась большая протекция. С другой стороны, фон Лембке был красив, а ей
уже за сорок. Замечательно, что он мало-помалу влюбился в нее и в самом деле, по мере того как всё
более и
более ощущал себя женихом. В день свадьбы утром послал ей стихи. Ей всё это очень нравилось, даже стихи: сорок лет не шутка. Вскорости он получил известный чин и известный орден, а затем назначен был в нашу губернию.
Под влиянием своего безумного увлечения Людмила могла проступиться, но продолжать свое падение было выше сил ее, тем
более, что тут
уж являлся вопрос о детях, которые, по словам Юлии Матвеевны, как незаконные, должны были все погибнуть, а между тем Людмила не переставала любить Ченцова и верила, что он тоже безумствует об ней; одно ее поражало, что Ченцов не только что не появлялся к ним
более, но даже не пытался прислать письмо, хотя, говоря правду, от него приходило несколько писем, которые Юлия Матвеевна, не желая ими ни Людмилу, ни себя беспокоить, перехватывала и, не читав, рвала их.
Егор Егорыч промолчал на это. Увы, он никак
уж не мог быть тем, хоть и кипятящимся, но все-таки смелым и отважным руководителем, каким
являлся перед Сверстовым прежде, проповедуя обязанности христианина, гражданина, масона. Дело в том, что в душе его ныне горела иная,
более активная и, так сказать, эстетико-органическая страсть, ибо хоть он говорил и сам верил в то, что желает жениться на Людмиле, чтобы сотворить из нее масонку, но красота ее была в этом случае все-таки самым могущественным стимулом.
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих на диване, идущем по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию в Москве: в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал,
более светское воспитание; затем на том же диване сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен в это придворное звание и
явился на выход при приезде императора Николая Павловича в Москву, то государь, взглянув на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как в какие-нибудь коконы, в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал
уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
Но так как все ему подобные, посылаемые в острог для исправления, окончательно в нем балуются, то обыкновенно и случается так, что они, побыв на воле не
более двух-трех недель, поступают снова под суд и
являются в острог обратно, только
уж не на два или на три года, а во «всегдашний» разряд, на пятнадцать или на двадцать лет.
Целый тот вечер он тосковал и
более, чем когда-либо, чувствовал себя помпадуром. Чтобы рассеять себя, пел сигналы, повторял одиночное учение, но и это не помогало. Наконец уселся у окна против месяца и начал млеть. Но в эту минуту
явился частный пристав и разрушил очарование, доложив, что пойман с поличным мошенник. Надо было видеть, как он вскипел против этого ретивого чиновника,
уже двукратно нарушившего мление души его.
Пугачев усиливался: прошло две недели со дня, как
явился он под Яицким городком с горстью бунтовщиков, и
уж он имел до трех тысяч пехоты и конницы и
более двадцати пушек. Семь крепостей были им взяты или сдались ему. Войско его с часу на час умножалось неимоверно. Он решился пользоваться счастием и 3 октября, ночью, под Сакмарским городком перешел реку через мост, уцелевший вопреки распоряжениям Рейнсдорпа, и потянулся к Оренбургу.
Мне было совестно пользоваться любезностью почти совсем незнакомой женщины, тем
более что у меня
явилось подозрение относительно правдивости Федосьи. Наверно, она просила, а это
являлось уже чуть не милостыней.
Дело в том, что с минуты на минуту ждали возвращения Петра и Василия, которые обещали прийти на побывку за две недели до Святой: оставалась между тем одна неделя, а они все еще не
являлись. Такое промедление было тем
более неуместно с их стороны, что путь через Оку становился день ото дня опаснее.
Уже поверхность ее затоплялась водою, частию выступавшею из-под льда, частию приносимою потоками, которые с ревом и грохотом низвергались с нагорного берега.
И я успел в этом, успел, разумеется, относительно. Каждый день я заставлял моего ученика и друга (я полюбил его) излагать свои чувства в новой редакции, и всякий раз эта редакция
являлась более и
более облагороженною. Так что в последний раз она предстала передо мной
уже в следующем виде...
— А говорю вообще про дворянство; я же — слава богу! — вон у меня
явилась способность писать проекты; я их
более шести написал, один из них
уже и утвержден, так что я недели через две пятьдесят тысяч за него получу; но комизм или, правильнее сказать, драматизм заключается в том, что через месяц я буду иметь капитал, которого, вероятно, хватит на всю остальную мою жизнь, но теперь сижу совершенно без денег, и взять их неоткуда: у дочери какой был маленький капиталец, перебрал весь; к этим же разным торгашам я обращаться не хочу, потому что люблю их держать в почтительном отдалении от себя, чтобы они мне были обязаны, а не я им!
Я не буду говорить о том, что основные понятия, из которых выводится у Гегеля определение прекрасного], теперь
уже признаны не выдерживающими критики; не буду говорить и о том, что прекрасное [у Гегеля]
является только «призраком», проистекающим от непроницательности взгляда, не просветленного философским мышлением, перед которым исчезает кажущаяся полнота проявления идеи в отдельном предмете, так что [по системе Гегеля] чем выше развито мышление, тем
более исчезает перед ним прекрасное, и, наконец, для вполне развитого мышления есть только истинное, а прекрасного нет; не буду опровергать этого фактом, что на самом деле развитие мышления в человеке нисколько не разрушает в нем эстетического чувства: все это
уже было высказано много раз.
Не говорим
уже о том, что влюбленная чета, страдающая или торжествующая, придает целым тысячам произведений ужасающую монотонность; не говорим и о том, что эти любовные приключения и описания красоты отнимают место у существенных подробностей; этого мало: привычка изображать любовь, любовь и вечно любовь заставляет поэтов забывать, что жизнь имеет другие стороны, гораздо
более интересующие человека вообще; вся поэзия и вся изображаемая в ней жизнь принимает какой-то сантиментальный, розовый колорит; вместо серьезного изображения человеческой жизни произведения искусства представляют какой-то слишком юный (чтобы удержаться от
более точных эпитетов) взгляд на жизнь, и поэт
является обыкновенно молодым, очень молодым юношею, которого рассказы интересны только для людей того же нравственного или физиологического возраста.
Но всего
более бесило и раздражало господина Голядкина то, что как тут, и непременно в такую минуту, звали ль, не звали ль его,
являлось известное безобразием и пасквильностью своего направления лицо, и тоже, несмотря на то что
уже, кажется, дело было известное, — тоже туда же бормотало с неблагопристойной улыбочкой, что, «дескать, что
уж тут твердость характера! какая, дескать, у нас с тобой, Яков Петрович, будет твердость характера!..».
Нельзя не заметить, что здесь всегда виден шутливый взгляд на предмет, тогда как с начала нынешнего века
является уже более трагический элемент в самых заглавиях, как, например: «Мщение оскорбленной женщины, или Ужасный урок для развратителей невинности», М., 1803; «Жертва супружеского тщеславия, или Бедствия, от чрезмерной любви происходящие», М., 1809, и т. д.
В «Утреннем свете»
является уже характер
более философский, нежели сатирический, и только стихотворения да анекдоты все еще напоминают веселую сатиру.
Разумеется, сатира, раз
явившись, все-таки не могла быть совершенно уничтожена, но по крайней мере с этих пор нет
уже у нас того внешнего признака, по которому можно следить действия сатиры шаг за шагом и судить о ее распространении в обществе и о степени успеха, — нет
более периодических изданий, отличающихся сатирическим характером.
И вот, когда я вошел еще только в прихожую начальника, то
уже не решился не быть ничем
более, как начальником училища. Это было окончание вакаций, и родители возвращали сыновей своих из домов в училище. Нужно было вписать явку их, переписать в высший класс… ergo, с чем родители
являлись? То-то же. Я очень благоразумно избрал. И так решено:"желаю быть начальником училища!"
Он ждал долго, до половины первого, и тоска его возрастала все
более и
более. Павел Павлович не
являлся. Наконец давно
уж шевелившаяся мысль о том, что тот не придет нарочно, единственно для того, чтобы выкинуть еще выходку по-вчерашнему, раздражила его вконец: «Он знает, что я от него завишу, и что будет теперь с Лизой! И как я
явлюсь к ней без него!»
Обстоятельства, при которых
является книга г. Жеребцова, придают ей еще
более интереса, возбуждая любопытство читателей и внушая им
уже предварительно доверие к автору.
За такие речи, произносимые деланно строгим тоном, но всегда со смеющимися глазами, за внимательное отношение к своим постояльцам ротмистр пользовался среди городской голи широкой популярностью. Часто случалось, что бывший клиент ротмистра
являлся на двор к нему
уже не рваный и угнетенный, а в
более или менее приличном виде и с бодрым лицом.
Но победители забываются и начинают
уж слишком теснить побежденных:
является ропот, негодование, и в литературе он выражается сатирой, сначала глухой, действующей намеками — в басне, потом
более открыто в сатире лирической и драматической.
Внеобиходные, беспокойные, тормозящие правильное течение жизни думы шевелились в непривычной к ним голове мельника, одна за другой
являлись, исчезали и снова
являлись, но
уже более тяжёлые.
Печоринские замашки и претензии на талантливость натуры
являются всегда, как
уже заметил г. Щедрин, в молодом поколении, обладающем сравнительно большею свежестью сил,
более живою восприимчивостью чувств.
Не потому известное направление
является в известную эпоху, что такой-то гений принес его откуда-то с другой планеты; а потому гений выражает известное направление, что элементы его
уже выработались в обществе и только выразились и осуществились в одной личности
более, чем в других.
И в это время поет человек великие подвиги,
уже не сказочные, но все еще принадлежащие
более миру фантазии, нежели действительности; в это время
являются песни славы и любви; трубадуры и менестрели украшают рыцарские пиры, барды и баяны сопровождают героев в их походах.
Явился Листер, ввел антисептику, она сменилась еще
более совершенной асептикой, и хирурги из бессильных рабов гнойного заражения стали его господами; в настоящее время, если оперированный умирает от гнойного заражения, то в большинстве случаев виновата в этом
уж не наука, а оператор.
Поручик, юный годами и опытностью, хотя и знал, что у русских мужиков есть обычай встречать с хлебом и солью, однако полагал, что это делается не
более как для проформы, вроде того, как подчиненные
являются иногда к начальству с ничего не значащими и ничего не выражающими рапортами; а теперь, в настоящих обстоятельствах, присутствие этого стола с этими стариками показалось ему даже, в некотором смысле, дерзостью: помилуйте, тут люди намереваются одной собственной особой, одним своим появлением задать этому мужичью доброго трепету, а тут вдруг, вовсе
уж и без малейших признаков какого бы то ни было страха, выходят прямо перед ним, лицом к лицу, два какие-то человека, да еще со своими поднесениями!
Вам
уже известно происшествие в Высоких Снежках, пока еще не оправдавшее надежд насчет здешнего варварски-тупого народа, в сравнении с которым волк, огрызающийся на разящую его руку,
является существом
более свободолюбивым и
более разумным.
Среди подлеска я заметил багульник. Он рос здесь слабо, листья его были мелкие и запах не так силен, как в других местах, вдали от моря. По берегу виднелись кусты шиповника, но
уже лишенные листвы. Не менее интересной
является рябина: это даже не куст, а просто прутик, вышиною не
более метра с двумя-тремя веточками и безвкусными, водянистыми, хотя и крупными плодами.
Висленев извинял, хотя в уме своем он
уже кое-что смекал и насчет Горданова, и говорил с ним о своих семейных делах
более по привычке и по неотразимой потребности с кем-нибудь говорить, при неимении под рукой другого лица, удобного для излития в душу его своих скорбей, а между тем истек третий семестр, и
явился новый трехтысячный счет…
В"Библиотеку"он
явился после своей первой поездки за границу и много рассказывал про Париж, порядки Второй империи и тогдашний полицейский режим. Дальше заметок и небольших статей он у нас не пошел и, по тогдашнему настроению, в очень либеральном тоне. Мне он тогда казался
более стоящим интереса, и по истории русской словесности у него были
уже порядочные познания. Он был
уже автором этюда о Веневитинове.
Социализм Чернышевского носил еще частью народнический, частью утопический характер, но
уже является более других одним из предшественников коммунизма в 60-е годы.
Явился Петр Михайлович к Филарету и повел себя здесь
уже совсем не так, как у высокопреосвященного Серапиона. Московского митрополита он не стал затруднять суетною просьбою показать ему жалованные орденские знаки, которых у Филарета Дроздова было не менее, а
более, чем у Серапиона Александровского. Нет, тут генерал почтительнейше преклонился и сыновне просил архипастырской помощи: как спасти дитя от волков в овечьей шкуре, которыми и тогда
уже был переполнен ожидающий провала Петербург.
— Эта тысяча рублей
является для вас, дорогой Александр Алексеевич, лишь небольшим задатком, — медоточивым голосом начал Гиршфельд. — Разве я не понимаю, сколько услуг сделали вы мне в этом деле, вы были главным моим сотрудником и несли в нем самые тяжелые обязанности. Пробыть
более года с глазу на глаз с этим идиотом, одно
уж чего-нибудь да стоит.
Присутствие графа не отражалось на тоне гостей. Он не в первый раз чувствовал, по возвращении в Петербург, как мало у нас почета тем, кто
уже не стоит
более на прежней высоте. С этим он мирился и своим мягким обращением и прежде ободрял каждого, кто
являлся к нему с тайным трепетом. Эту черту его натуры объясняли всегда лицемерием и привычкой носить маску.
Надоумленный Ермаком, он решил переговорить с нею в надежде убедить в необходимости похода для блага Ермака и обойтись без обручения, которое все-таки его обязывало — оно
уже являлось несомненно
более серьезным делом, чем простое согласие на брак.
Написано письмо к Артемию Петровичу: в нем объясняли, что, обманутая, осмеянная, не может она
уж явиться к нему в дом. Отказ от дворца, верные слухи, что государыня желает их развода для того, чтобы женить его на своей любимице, собственное письмо его к княжне — чего
более? каких еще свидетельств?
То, чего искал он наяву,
явилось в этом,
уже более спокойном и здоровом сне. Снова к его изголовью подошла виденная им в бреду прелестная девушка, наклонилась близко к его лицу, и он почувствовал на своих губах нежный поцелуй.