Неточные совпадения
За нею выскочил человек в
черном полушубке, матерно ругаясь, схватил ее сзади за наверченную на голове
шаль и потащил назад, рыча...
Зачем же все эти тетрадки, на которые изведешь пропасть бумаги, времени и
чернил? Зачем учебные книги? Зачем же, наконец, шесть-семь лет затворничества, все строгости, взыскания, сиденье и томленье над уроками, запрет бегать,
шалить, веселиться, когда еще не все кончено?
Нехлюдов прошел вперед. В середине стояла аристократия: помещик с женою и сыном в матросской куртке, становой, телеграфист, купец в сапогах с бураками, старшина с медалью и справа от амвона, позади помещицы, Матрена Павловна в переливчатом лиловом платье и белой с каймою
шали и Катюша в белом платье с складочками на лифе, с голубым поясом и красным бантиком на
черной голове.
Мягко опустилась она в кресло, мягко прошумев своим пышным
черным шелковым платьем и изнеженно кутая свою белую как кипень полную шею и широкие плечи в дорогую
черную шерстяную
шаль.
Дверь тихонько растворилась, и я увидал женщину лет двадцати, высокую и стройную, с цыганским смуглым лицом, изжелта-карими глазами и
черною как смоль косою; большие белые зубы так и сверкали из-под полных и красных губ. На ней было белое платье; голубая
шаль, заколотая у самого горла золотой булавкой, прикрывала до половины ее тонкие, породистые руки. Она шагнула раза два с застенчивой неловкостью дикарки, остановилась и потупилась.
Сняв мокрую, косматую шапку, отпутав
шаль и сдернув шинель, проезжий явился молодым, стройным гусаром с
черными усиками.
— И тут, как везде, дело мастера боится. Не смешаешь, будешь один цветок пить, голова
ошалеет. А от
черного, от одного, вкусу настоящего нет. Терпок, — язык, десны вяжет. Словно зверобой пьешь.
Самая живая группа, из семи особ, располагалась у одного угольного окна, на котором сидел белый попугай, а возле него, на довольно высоком кресле, сама маркиза в
черном чепце,
черном кашемировом платье без кринолина и в яркой полосатой турецкой
шали.
Почти все жители высыпали на улицу; некоторые старухи продолжали тихонько плакать, даже мальчишке стояли как-то присмирев и совершенно не
шаля; разломанная моленная
чернела своим раскиданным материалом. Лодка долго еще виднелась в перспективе реки…
Калинович взмахнул глазами: перед ним стояла молоденькая, стройная дама, в белой атласной шляпке, в перетянутом
черном шелковом платье и накинутой на плечи турецкой
шали. Маленькими ручками в свежих французских перчатках держала она огромный мешок. Калинович поспешил его принять у ней.
— Вы дрожите, вам холодно? — заметила вдруг Варвара Петровна и, сбросив с себя свой бурнус, на лету подхваченный лакеем, сняла с плеч свою
черную (очень не дешевую)
шаль и собственными руками окутала обнаженную шею всё еще стоявшей на коленях просительницы.
Шаль спустилась с круглых плеч женщины, и стало видно, что гладкие волосы её заплетены в толстую косу, и в конец косы вплетена
чёрная лента.
Через несколько дней, в тихие сумерки зимнего вечера, она пришла к нему, весёлая, в красной кофте с косым воротом, похожей на мужскую рубаху, в
чёрной юбке и дымчатой, как осеннее облако,
шали. Косу свою она сложила на голове короной и стала ещё выше.
Эта наблюдательная и, в сущности, очень добрая особа работала на Пазухиных, как мельничное колесо, но, когда на горизонте всплывало тревожившее ее облако, она бросала всякую работу, надевала на голову
черную шерстяную
шаль и отправлялась по гостям, где ей всегда были рады.
От меня требовалось: одеться поскорее, закутаться с головой в «собственную» пуховую
шаль, привезенную из Гори, спуститься до нижнего этажа по
черной лестнице, попасть в подвал, где было спальное помещение женской прислуги, оттуда — в дальний угол сада, где имелась крошечная калитка, которую никогда не закрывали на ключ и… я была бы спасена.
Следом за ней вошла высокая, стройная, статная женщина, с ног до головы во всем
черном, покрыта была она
черною же, но дорогою кашемировою
шалью.
Хромой получает свою обувь, шапку и ружье. С легкой душою выходит он из конторы, косится вверх, а на небе уж
черная, тяжелая туча. Ветер
шалит по траве и деревьям. Первые брызги уже застучали по горячей кровле. В душном воздухе делается всё легче и легче.
Там я была сама себе госпожа. Выпустив поводья и вцепившись в
черную гриву моего вороного, я изредка покрикивала: «Айда,
Шалый, айда! [Айда — вперед на языке горцев.]» — и он несся, как вихрь, не обращая внимания на препятствия, встречающиеся на дороге. Он скакал тем бешеным галопом, от которого захватывает дух и сердце бьется в груди, как подстреленная птичка.
Семь лет!.. Боже мой, семь лет!.. Через семь лет мои
черные косы дорастут до земли, и
Шалый ослабеет от старости, а бедная Барбале, наверное, будет уже совсем седая!.. Семь лет!
Хорошо бы всю жизнь сидеть здесь на скамье и сквозь стволы берез смотреть, как внизу под горой клочьями бродит вечерний туман, как далеко-далеко над лесом
черным облаком, похожим на вуаль, летят на ночлег грачи, как два послушника — один верхом на пегой лошади, другой пешком — гонят лошадей на ночное и, обрадовавшись свободе,
шалят, как малые дети; их молодые голоса звонко раздаются в неподвижном воздухе, и можно разобрать каждое слово.
То ему грезилось, что Фридрих Адольфович, одетый в нянин чепец и пеструю
шаль, едет верхом на Буренке, а за ним, пятясь задом, ползет
черный рак, тот самый, которого они засадили в табакерку; за раком ковыляет попка и кричит ему, Юрику, что-то сердитым голосом, мотая своей хохлатой головкой.
И к детскому плачу присоединился мужской. Этот голос человеческого горя среди воя непогоды коснулся слуха девушки такой сладкой, человеческой музыкой, что она не вынесла наслаждения и тоже заплакала. Слышала она потом, как большая
черная тень тихо подходила к ней, поднимала с полу упавшую
шаль и кутала ее ноги.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими,
черными глазами и с
черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной
шали, выбежала с собольим салопом на руке.