И в-пятых, наконец, всем людям, подвергнутым этим воздействиям, внушалось самым убедительным способом, а именно посредством всякого рода бесчеловечных поступков над ними самими, посредством истязания детей, женщин, стариков, битья, сечения розгами, плетьми, выдавания премии тем, кто представит живым или мертвым убегавшего беглого, разлучения мужей с женами и соединения для сожительства чужих жен с
чужими мужчинами, расстреляния, вешания, — внушалось самым убедительным способом то, что всякого рода насилия, жестокости, зверства не только не запрещаются, но разрешаются правительством, когда это для него выгодно, а потому тем более позволено тем, которые находятся в неволе, нужде и бедствиях.
Неточные совпадения
― Это не
мужчина, не человек, это кукла! Никто не знает, но я знаю. О, если б я была на его месте, я бы давно убила, я бы разорвала на куски эту жену, такую, как я, а не говорила бы: ты, ma chère, Анна. Это не человек, это министерская машина. Он не понимает, что я твоя жена, что он
чужой, что он лишний… Не будем, не будем говорить!..
Напротив — рыжеватый
мужчина с растрепанной бородкой на лице, изъеденном оспой, с веселым взглядом темных глаз, — глаза как будто
чужие на его сухом и грязноватом лице; рядом с ним, очевидно, жена его, большая, беременная, в бархатной черной кофте, с длинной золотой цепочкой на шее и на груди; лицо у нее широкое, доброе, глаза серые, ласковые.
Не раз он страдал за утраченное
мужчиной достоинство и честь, плакал о грязном падении
чужой ему женщины, но молчал, боясь света.
— О, это пустяки. Все
мужчины обыкновенно так говорят, а потом преспокойнейшим образом и женятся. Вы не думайте, что я хотела что-нибудь выпытать о вас, — нет, я от души радуюсь вашему счастью, и только. Обыкновенно завидуют тому, чего самим недостает, — так и я… Муж от меня бежит и развлекается на стороне, а мне остается только радоваться
чужому счастью.
— Что же ты молчишь? — неожиданно накинулась на него Харитина. — Ты
мужчина… Наконец, ты не
чужой человек. Ну, говори что-нибудь!
Слепой ездил ловко и свободно, привыкнув прислушиваться к топоту других коней и к шуршанию колес едущего впереди экипажа. Глядя на его свободную, смелую посадку, трудно было бы угадать, что этот всадник не видит дороги и лишь привык так смело отдаваться инстинкту лошади. Анна Михайловна сначала робко оглядывалась, боясь
чужой лошади и незнакомых дорог, Максим посматривал искоса с гордостью ментора и с насмешкой
мужчины над бабьими страхами.
И вся эта шумная
чужая шайка, одурманенная легкими деньгами, опьяненная чувственной красотой старинного, прелестного города, очарованная сладостной теплотой южных ночей, напоенных вкрадчивым ароматом белой акации, — эти сотни тысяч ненасытных, разгульных зверей во образе
мужчин всей своей массовой волей кричали: «Женщину!»
Не дозволяли дворовым вступать в браки и продавали
мужчин (особенно поваров, кучеров, выездных лакеев и вообще людей, обученных какому-нибудь мастерству) поодиночке, с придачею стариков, отца и матери, — это называлось продажей целым семейством; выдавали девок замуж в
чужие вотчины — это называлось: продать девку на вывод.
Аграфена Кондратьевна. Да на деле-то уж не спросим, — ты покедова-то вот. Человек приедет чужой-посторонний, все-таки, как хочешь примеривай, а
мужчина — не женщина, — в первый-то раз наедет, не видамши-то его.
Граф говорил обо всем одинаково хорошо, с тактом, и о музыке, и о людях, и о
чужих краях. Зашел разговор о
мужчинах, о женщинах: он побранил
мужчин, в том числе и себя, ловко похвалил женщин вообще и сделал несколько комплиментов хозяйкам в особенности.
— Я тут ничего не говорю о князе и объясняю только различие между своими словами и
чужими, — отвечал Миклаков, а сам с собой в это время думал: «Женщине если только намекнуть, что какой-нибудь
мужчина не умен, так она через неделю убедит себя, что он дурак набитейший». — Ну, а как вы думаете насчет честности князя? — продолжал он допрашивать княгиню.
Заложив за спину руки в большом, не по росту, арестантском халате, делающем ее странно похожей на
мужчину, на мальчика-подростка, одевшегося в
чужое платье, она шагала ровно и неутомимо.
Слыхано ли дело, до ночи плясать и разговаривать с молодыми
мужчинами? и добро бы еще с родственниками, а то с
чужими, с незнакомыми.
— Тысячи женщин до тебя, о моя прекрасная, задавали своим милым этот вопрос, и сотни веков после тебя они будут спрашивать об этом своих милых. Три вещи есть в мире, непонятные для меня, и четвертую я не постигаю: путь орла в небе, змеи на скале, корабля среди моря и путь
мужчины к сердцу женщины. Это не моя мудрость, Суламифь, это слова Агура, сына Иакеева, слышанные от него учениками. Но почтим и
чужую мудрость.
И каждый день идет в нем пир горой.
Смеются гости, и бренчат стаканы.
В стекле граненом дар земли
чужойКлокочет и шипит аи румяный,
И от крыльца карет недвижный строй
Далеко тянется, и в зале длинной,
В толпе
мужчин, услужливой и чинной,
Красавицы, столицы лучший цвет,
Мелькают… Вот учтивый менуэт
Рисуется вам; шопот удивленья,
Улыбки, взгляды, вздохи, изъясненья…
«В поте лица снеси хлеб твой». Это неизменный закон телесный. Как женщине дан закон в муках родить, так
мужчине дан закон труда. Женщина не может освободиться от своего закона. Если она усыновит не ею рожденного ребенка, это будет все-таки
чужой ребенок, и она лишится радости материнства. То же с трудами
мужчин. Если
мужчина ест хлеб, выработанный не им, он лишает себя радости труда.
Живя на мельнице, мало видели они людей, но и тогда, несмотря на младенческий еще почти возраст, не были ни дики, ни угрюмы, ни застенчивы перед
чужими людьми, а в городе, при большом знакомстве, обходились со всеми приветно и ласково, не жеманились, как их сверстницы, и с притворными ужимками не опускали, как те, глаз при разговоре с
мужчинами, не стеснялись никем, всегда и везде бывали веселы, держали себя свободно, развязно, но скромно и вполне безупречно.
Согласитесь, что женитьба стала бременем, что распространяется ухаживанье за
чужими женами, волокитничество, интрига без всяких обязательств со стороны
мужчины.
Зимой он на свидании с ней в гостинице повел было себя как всякий самолюбивый ухаживатель, начал упрекать ее в том, что она нарочно тянет их отношения, не верит ему, издевается над ним, как над мальчуганом, все то говорил, чем
мужчины прикрывают свое себялюбие и свою чувственность у нас, в
чужих краях, во всем свете, в деревенской хате и в чертогах.
Она все еще была смущена. Почему же она не защитила Николая Никанорыча? Ведь он ей нравится, она близка с ним. Такие „вольности“ позволяют только жениху. А сегодня он ей точно совсем
чужой. Почему же такой хороший человек, как этот Василий Иваныч, и вдруг заговорил о нем в таком тоне? Неспроста же? Или догадывается, что между ними есть уже близость, и ревнует? Все
мужчины ревнивы. Вот глупости! С какой стати будет он входить в ее сердечные дела?..
Ее отзыв о нем, после первого посещения, как о «тряпице», разрушил часть ее идеала
мужчины, сильного не только телом, но и духом, способного подчинить ее своей железной воле, но внутренно, между тем, это польстило ей, с самого раннего детства не признававшей над собой
чужой воли,
чужой власти.
— Да вот, надумал было с вами в компании дело вести… Сами вы вечор говорили мне, что можно дело расширить, да только вам без
мужчины трудно… Положиться нельзя на
чужого…
Это был атлетически сложенный
мужчина, с некрасивой, отталкивающей физиономией, всегда неряшливо одетый в потертое платье, казавшееся на нем, а быть может и бывшее на самом деле «с
чужого плеча».
Но радость скоро прошла, и уже через полчаса Сергей Андреич смотрел на Павла и думал: кто этот
чужой и незнакомый юноша, странно высокий, странно похожий на
мужчину? Он говорит грубым и мужественным голосом, много и жадно ест, спокойно и независимо наливает в стакан вино и покровительственно шутит с Лилей. Он называется Павлом, и лицо у него Павла, и смех у него Павла, и когда он обгрыз сейчас верхнюю корку хлеба, то обгрыз ее, как Павел, — но Павла в нем нет.
«Неужели он мой муж, именно этот
чужой, красивый, добрый
мужчина; главное — добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто-то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто-то был он — дьявол, и он — этот
мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.