Казаки на персидском фронте (1915–1918)

А. Г. Емельянов, 1923

Книга А.Г. Емельянова (в авторском варианте　– «Персидский фронт. 1915–1918　гг.») впервые была издана в Берлине на русском языке в 1923　г. и с тех пор ни разу не переиздавалась. Автор, непосредственный участник боев в Закавказье, описывает бытовой уклад и боевые действия русских войск, находившихся на территории Персии (ныне Иран) в составе Отдельного кавказского кавалерийского корпуса под командованием генерала от кавалерии Н.И. Баратова. Рядовые и офицеры корпуса честно исполняли свой воинский долг даже в мятежное время 1917-го и начала 1918　года, когда русская армия, окончательно разложившаяся под действием революционной пропаганды, уже не способна была воевать. Составители настоящего издания посчитали необходимым поместить в качестве приложения письма великого князя Дмитрия Павловича с персидского фронта, куда он был сослан за участие в убийстве Григория Распутина.

Глава вторая

НЕПРОШЕНЫЕ ГОСТИ

Изумительная осень в Персии!

Прозрачный, струистый воздух, ранним утром не жарко. Горы покрыты дымкой и как все спокойно! Дышишь глубоко полной грудью. Радостный, полный надежд, смотришь с борта парохода в бухте Энзели на чужую, неведомую землю. Там за морем, осталась Россия, суета родных городов, брошенная печаль. Здесь — неизвестность, завеса Востока, лишения, страдания, а может быть и смерть. Так вот она, Персия! Страна великого прошлого человеческой культуры, застывший в своем мудром спокойствии древний Иран, разбуженный раскатами всеевропейского грома! Что ты сулишь?..

* * *

Разгрузка шла очень медленно, хотя уже к вечеру район около пристани походил на вооруженный лагерь. Выгружались в образцовом порядке, делились первыми впечатлениями; все сходились на том, что пока ничего «персидского» не видно.

— Деревня как деревня!

Другие говорили:

— Город как город!

— Что ж, она вся, эта Персия, такая будет? Похожа на Россию.

Сходя на землю со сходен, крестились.

Штаб был торжественно встречен администрацией, нотаблями и депутацией от населения. Обменялись приветствиями, но, конечно, друг другу не верили; ибо это был Восток, а мы непрошеные гости. Да и война кругом.

Войска передового отряда выгружались несколько дней; отдохнув от морского переезда, они направлялись в Казвин, расположенный в двухстах двадцати верстах от Энзели к югу. Уже с первого ноября командир корпуса со штабом расположился в Казвине для руководства операциями, с которыми нельзя было медлить. Баратов торопился вырвать инициативу у германо-турок и перепутать их планы. В Казвине командир корпуса встречал проходившие части, которые продвигались далее по двум оперативным направлениям — главному, на юг к Хамадану, и левофланговому Кумскому, на восток мимо Тегерана.

От Энзели до Казвина — одна дорога, шоссейная, Энзели-Тегеранская, от Казвина она раздваивается: на Тегеран около ста сорока верст и на юг до Хамадана двести восемнадцать. Других шоссейных дорог на северо-западе Персии нет — грунтовые. Дорога от Энзели лежит сначала на равнине, частью в камышах, частью в лесах, через город Решт; затем змеится холмами, незаметно переходящими в горы, а за Рустам-Абадом вьется по откосам и гигантским обрывам то весело зеленых, то обнаженно-тоскливых гор…

Уже в Реште солдаты сознавались, что поторопились с выводами. Хотя и в Энзели есть азиатская часть, но ее не всем удалось посмотреть, — надо через бухту переплыть на другую сторону. Зато Решт видели все, с его мечетями, базарами, бассейнами…

Решт — на равнине, в лесах. Темный лес — неприветливый. Дуб, ясень, бук и вяз. Сыро здесь и не весело. Большой город, одноэтажные домики. Но, конечно, это еще не яркий Восток. Решт давно уже столица некоронованного властителя Гиляна — революционера и демократа бесстрашного Кучик-Хана. Здесь штаб его и его друзей. Здесь центр политической жизни огромного района, и отсюда «лесные братья» угрожают Тегерану и самому Престолу.

В Персии нет мощной центральной власти. Эта власть есть в Тегеране; на местах от нее — губернаторы, но их власть в лучшем случае распространяется на город, где живет губернатор. За назначение на должность надо платить. Давать подарки — «бешкеш». Это традиция, требование жизни. У губернатора большие расходы. Приемы, представительство, подарки министрам, приближенным шаха… Иногда одни только подарки превышают годовое содержание чиновного лица. Где же взять эти огромные средства? Нажимается налоговый пресс. Чиновники «выколачивают» с населения налоги, превышающие законные нормы. Собирают налоги, не забывая и себя. Ведь они тоже получают ничтожное жалование. Стонет бедняк плательщик от произвольных, непомерных поборов. Стонет, но платит… Невозможно, конечно, учесть огромных сумм, которые переплачивает население благодаря этой «системе». Есть мнение — поборы превышают нормы податного обложения в два раза. В Персии нет регулярной армии, а потому нет силы, которой бы боялись. На местах столько властей, сколько племен. Вооруженный отряд одного из бесчисленных горных племен охраняет свой район, взимает налоги, ведет войну или дружбу с соседями и чаще всего живет совершенно независимо от Тегерана, шаха и его правительства. Шаха признают, но шах есть лишь идея правительства нации. Меджилис — попытка объединить национальные интересы в центре. Правильной системы организации выборов нет, а потому нет и полного народного представительства. Ведь персидская конституция была завоевана не широким народным движением, а выступлением нескольких десятков смельчаков-революционеров во главе со знаменитым Ефремом.

Недовольное политикой правительства, воинственное племя «дженгели» не признает ни центральных властей, ни местных. У них вооруженная сила — свыше тысячи всадников, симпатии населения, сколько угодно продовольствия, и они хозяева положения всей области. Правительство прекратило войну с Кучик-Ханом, так как это было напрасной тратой и людей и денег. Дженгелийцы мало беспокоили русских. Англичан ненавидели. Уже после ухода наших войск из Персии, когда пришли англичане, Кучик-Хан объявил им войну, а «лесные братья» дали обет не стричь голов и не брить бород до тех пор, пока на родной земле останется хотя бы один англичанин. Я видел «лесных братьев» в конце тысяча девятьсот восемнадцатого года. За восемь месяцев войны с англичанами у них так отросли волосы, что они имели вид диких людей.

От Рустам-Абада до Менджиля не более двадцати верст. Дорога лежит на огромной высоте обрыва, и с крутизны видно, как внизу узкой белой лентой вьется легендарный Сефид-Руд. Река очень широкая при самом впадении в Каспий у Энзели, настолько широкая, что по неведению устье ее принимаешь за естественный залив бухты Мурдаб.

С моря, говорит легенда, на челнах пришли русые воины. Они поднялись по течению Сефид-Руда вверх в горы и прошли очень далеко, до того самого места, где истоки реки. А здесь, у истоков, горы чуть не до самых небес и начинаются три страшные дороги ущельями. Челны пришли сюда с Волги, прошли море и сто верст по серебряной реке неведомой страны. Русые воины не встретили никакого войска. Испугался Стенька Разин, ибо это был он, величавой тишины гор на чужой земле, убоялся он отсутствия неприятельского войска, ибо решил, что его невидимый враг в ловушку заманить хочет, и решил повернуть челны обратно к морю. В один день и в одну ночь, говорит легенда, домчали волны Сефид-Руда русых воинов до моря.

У Менджиля горы как будто остановились в раздумье, а потом отдельными группами, толпами горных массивов направились в три разные стороны.

Отсюда, говорят, Стенька Разин повернул в Россию.

Мы в Менджиле, на полпути до Казвина. У дороги глинобитное строение — караван-сарай; здесь же чайная: чай-хана.

У скал прилепился городок. Но какой сильный ветер!..

— Вы знаете новороссийский норд-ост? Это пустяки в сравнении с ветром в Менджиле.

В переводе с местного языка^[25] Менджил обозначает — тысяча ветров. Ветер здесь дует из многих ущелий, образуя грандиозный сквозняк. За время моей жизни в Персии приходилось бывать и проезжать мимо Менджиля десятки раз, и я не помню, когда бы не дул этот ветер. Весной и летом он дует слабее; его легче выносить, вероятно, потому, что погода лучше. Но осенью и зимой тяжело. Вы в Менджиле всего несколько часов, но уже чувствуете необъяснимое беспокойство. Вы раздражаетесь по пустякам, а потом начинается тоска…

Не любил я Менджиля. Редко кто здесь засиживался, а если мимо проходили войска, то не любили устраивать здесь дневки. По необходимости лишь ночевали.

На всем пути от Энзели до Казвина, да, пожалуй, и далее до Хамадана и Керманшаха, деревни или заставы Энзели-Тегеранской дороги расположены одна от другой примерно в 20–30 верстах. Это расстояние как раз и составляло обычный дневной переход пехоты. Проходящие эшелоны приурочивали свой отдых, ночлег или дневку, к придорожным деревням и заставам.

В Менджиле уже нет растительности, из-за ветра. Только у городка, в лощинах, судорожно цепляясь за голые скалы, торчат кусты и деревья. Их зелень немного оживляет общий мрачный вид. За Менджилем, почти до самого Казвина, — горы.

Тоскливый, зловещий Ляушан. Полное отсутствие всякой жизни. Ни людей, ни птиц, ни животных. Здесь нет воды, оттого и жизни нет. Вода только в самом Ляушане. Впрочем, это только застава; нельзя же принять несколько жалких глинобитных построек за деревню.

Я очень люблю горы. Вспоминаю величественный Кавказский хребет с его гигантами Эльбрусом и Казбеком, помню зубчатые вершины Тироля, нежные краски горных альпийских массивов, но нигде, кроме Персии, я не видел такой скульптурности горных групп. За несколько десятков верст с перевала через огромное плато уже видны новые цепи гор; они видны как-то сразу, с нескольких сторон, — редко доминирует один горный кряж, — чаще всего их несколько сразу уходит вдаль, как будто бы рядом. Отдельные горы тоже видны как будто одновременно со всех сторон, и кажется, что все это нарочито создано невидимой гигантской рукой и поставлено высоко, чтобы вы могли видеть. Горы Персии — преимущественно известковые и меловые. Совершается вековой процесс. Мягкий состав горных пород подвергается выветриванию. В веках образуются осыпи. Оседают на склонах, у подножий, заполняют ущелья. Горные громады иногда зарываются в осыпи. Резкие очертания их постепенно исчезли, горы в веках становятся ниже. У Юзбаш-чая особенно странные голые горы — синие, зеленые, красные, многоцветные, больные. Неприятно смотреть. Как будто на земле или выросли красно-гнойные нарывы, или обнаружилась гангрена, которой свойственны особые, необыкновенные оттенки цветов. Горы эти — вулканического происхождения. В Персии много пород угасших вулканов новейшего времени. Некоторые из них, — еще в периоде сольфаторной деятельности — выделяют пары, горячую минеральную воду, в виде массы источников. На северо-западе Сехен и Савалан, Хазар-Кух близ Кермана, Демавенд. Краски горных пород у Юзбаш-чая — окиси железа, меди, свинца и других минералов. Они выбиваются из недр земли наружу, как будто нарочно, чтобы заявить о себе человеку. В этих горах все — золото, драгоценные камни, нефть, руды, уголь и мрамор. За годы моего пребывания и путешествий по дебрям Персии я много раз видел и мрамор, и руду, и уголь, пластами выходящие на поверхность земли. Один только раз — недалеко от Рудбара — я видел примитивную попытку брать чуть ли не с самой поверхности каменный уголь, — как наш антрацит. Обработка металлов — в зачаточном состоянии… Иностранцы производили горные изыскания, — особенно англичане и русские, — и установили наличность значительных богатств в различных местах этого плоскогорья.

* * *

К Казвину горы уменьшаются, переходят в холмы. Город стоит на равнине. Казвин, как и все персидские города, не похож на привычные для нашего взгляда европейские, в частности русские города. Общий фон — однообразный глиняный цвет. Дома из глины, изредка из камня или кирпича. В один этаж, иногда в два, а если в два, то это почти незаметно, — уж очень низки эти этажи. Издали, когда приближаешься к городу, кроме многочисленных и невысоких минаретов, ничто не возвышается над общим уровнем городских однообразных построек. Городу предшествуют сады. Не только Казвину, а всякому городу. Сады отдельно, а город отдельно. Прежде чем попасть в город, вы долго, несколько верст будете ехать или идти по садам, прекрасным тенистым садам, широко раскинутым по обеим сторонам главной дороги — шоссе или грунтовой. Здесь много воды, здесь сложная система искусственного орошения; небольшие каналы-арыки, которые и орошают почву, дающую такую густую растительность. Вода — с гор, от тающих снегов или речная… Реки в Персии скованы горами. Они быстры, порожисты, мелководны Единственная судоходная река — Карун, да и то на небольшом участке. Персидские реки в плену у гор. Они немощны прорвать горные цепи и вырваться на свободу — к морю. Только один Сефид-Руд разорвал все преграды и свободно течет по нижней равнине Гиляна к самому морю. Жадное солнце сушит персидские реки, — вода испаряется.

Человеку тоже нужна вода. Еще до выхода реки на равнину он начинает отводить каналы для орошения склонов гор. На равнине отводных каналов еще больше. Река становится маловоднее, течение ее замедляется и она умирает в болоте или мелком соленом озере.

Тысячи лет из поколения в поколение передается предками потомкам священная обязанность беречь драгоценную влагу в этой слишком солнечной стране. Издалека, бережно и умело направляются потоки воды по скрытым каналам^[26] долины и обильно питают искусственную флору. Иногда в долине, за десятки верст от горных хребтов, можно встретить длинную линию высоких бугров с ямами-отдушинами этих подземных водных стоков. Вода течет глубоко; припав к земле, можно услышать плеск или шум движения воды. Иногда это уже мертвая заброшенная артерия, представляющая лишь цепь глубоких, шириною в несколько десятков метров, ям. Живая вода течет теперь где-то по новым путям, орошает новые места, где выросли уже новые поселения. Древние сооружения кенатов грандиозны. Персы любили их строить, не жалея труда и средств. Древняя национальная религия воспитывала в персах уважение к земледелию и вменяла в обязанность заботу об искусственном орошении почвы и уходе за деревьями. Прошли века… Древняя вера забыта. Новая — ислам — относится равнодушно к земледелию. Страна обнищала…

После мучительного знойного перехода по равнине огромного горного плато, попадая в пригородные сады, чувствуешь и ценишь значение большого человеческого труда. В этих садах растут большие пушистые персики, сочные груши и яблоки, и кровавые гранаты, наполняющие в невиданном количестве рынки больших городов Персии и украшающие иногда лучшие магазины Москвы и Петербурга.

Но вернемся к городам Персии.

Тишина. Знойное солнце сковало город. Небольшое оживление только на площадях. На улицах мертво. Изредка, как будто скользя, бесшумно промелькнет таинственная фигура персидской женщины с закрытым лицом; понурив голову, перс лениво бредет позади маленького осла, чрезмерно нагруженного ношей. Кривые, бесконечно длинные, без названий, узкие улицы и переулки. Улицы — только грязно-желтые стены. Домов не видно. Они обращены внутрь своих дворов; поэтому дома совсем не имеют окон на улицу, а ворота и входные двери всегда на глухих запорах. В Персии личная жизнь интимная. Мужчина — неограниченный хозяин и властитель в семье, а магометанский закон, разрешающий многобрачие, определяет быт и характер семейных отношений. Женщина и теперь бесправна. Ее не может видеть чужой мужчина, и перс прячет от чужих и жену свою и дочерей, а вместе с ними всю свою семейную жизнь. Он отгородил дом свой от внешнего мира высокими стенами, и эти стены высоки не только с улицы, но и со стороны соседей. Публичная жизнь протекает частью на площадях, а больше в лабиринтах городских крытых базаров. Публичных зданий очень мало.

* * *

Сосредоточение русских войск шло очень быстро. Уже к двадцатому ноября они заняли исходные пункты и ждали приказа о наступлении. Как уже было сказано, операционных направлений было два, соответственно этому и отрядов было два — Хамаданский конный отряд, которым командовал подвижный и хитрый казачий полковник Фисенко и небольшой Конный отряд полковника Колесникова, двинувшийся на Кум.

Утром десятого ноября в Казвине необычное оживление. Осеннее солнце в Персии дает достаточно тепла и света. Воздух прохладный, густой. Когда дышишь, как будто пьешь драгоценный, тонкий напиток. Весело смотрят горы, и вся природа насыщена радостью жизни. У дворца губернатора — огромная толпа персов, спокойная, сдержанно молчаливая, а соседние крыши усеяны любопытными. На площади небольшой конный отряд. Три сотни кубанских казаков должны сейчас выступить в поход. Напряженное ожидание. Ждут командира корпуса. Казаки отдохнули от трудного пути, привели себя и лошадей в порядок, почистились, и теперь в строю смотрят молодцевато на странные дома, хитрую мозаику ворот губернаторского сада и чужие незнакомые лица. Казаки — в темно-серых черкесках и больших бурых папахах, а за спинами яркими красными пятнами висят кубанские башлыки. Лошади стоят смирно. Лица у казаков серьезные. Они ждут командира корпуса и всем интересно послушать, что он скажет.

Может быть, скажет, что ждет их в ближайшем будущем…

Генерал Баратов верхом, на огромном гнедом коне, в сопровождении шести или семи верховых из штаба, медленно подъехал к казакам, поздоровался с сотнями, а затем обратился к ним с речью. Говорил он громко, и его моложавый чистый голос было слышно во всех концах площади. Сотни замерли, ничего не понимающая толпа персов почтительно молчала, а гнедой генерала непрерывно поводил ушами. Баратов говорил о былой славе дедов и отцов кубанского войска, о лихих недавних делах казаков в Турции, о новом фронте, созданном нашими врагами — персидском и о той славе, которая ждет прибывших в Персию на новых полях сражений.

— Казаки, задача ваша трудна тем, что, прежде чем пустить в ход оружие и дать волю воинской доблести вашей, вы должны убедиться, точно ли враг перед вами. Помните, что с Персией мы не воюем, мы воюем с жандармами, желающими вовлечь Персию в войну с нами. Но старания подкупленных немецким золотом жандармов — напрасны, и Персия с нами не воюет. Мирным жителям не причиняйте обид. Помните завет Суворова:

— Мирного жителя не обижай, он нас поит, кормит и дает приют.

— Русские невинные мирные люди и союзники англичане, прогнанные с насиженных мест, ждут от вас защиты, а Россия ждет вашего нового подвига, — кончил генерал.

«Ура!», — кричали все, и русские и персы. Генерал в белой папахе, по-видимому, понравился. Когда он смеялся, то его белые зубы так же сверкали на солнце, как и у персов. Первая сотня пошла с трубачами, за ней потянулись другие, и было радостно смотреть на этот ровный шаг, на яркие башлыки, на веселую толпу персов, окружившую кольцом группу всадников генерала Баратова. Веселые звуки казачьего марша слабели, и толпа расходилась…

* * *

На полпути между Казвином и Хамаданом находится Султан-Булахский перевал. По имевшимся сведениям, германо-турки сосредоточили здесь большие силы, — до десяти тысяч человек, и заняли сильно укрепленную позицию, чтобы дать русским решительный отпор. По сведениям, полученным от персов, германо-турки решили разом покончить с русскими, поэтому и накопили в одном месте в горах такое большое войско. Они хотели разгромить русскую армию. Заманить ее подальше в глубь Персии, в горы, на непроходимые дороги, в ущелья, неизвестные русским, и там уничтожить. В крайнем случае, заставить бежать остатки этих сил в Энзели и Россию. Разведка говорила, что все горы Султан-Вулаха усеяны турками и пушками, что враг имеется не только на шоссе, но и на грунтовых, близких к шоссе, дорогах. Что в германо-турецкой армии имеются отряды персидской жандармерии и разных племен.

Восточная фантазия не знает пределов, и персидские слухи всегда значительно преувеличены, но сведения о значительных отрядах жандармерии и приставших к ним племенах кочевников были безусловно достоверны. Позже узнали, что в штаб группы войск неприятеля, сосредоточенной у Султан-Булаха, о нас передавались такие же преувеличенные сведения. Персы докладывали:

— Русских высадилось свыше ста тысяч человек.

Нас было в это время в двадцать раз меньше. Оказывается, количество наших войск росло и увеличивалось прямо пропорционально расстоянию. В Казвине нас считали в пятьдесят, в Хамадане — в сто тысяч.

Конный отряд полковника Фисенко разбился на три небольшие группы и действовал в этой операции тремя колоннами: средней, — она же и главная — под командой самого Фисенко, по шоссе, и двумя обходными колоннами с обоих флангов. Колоннами командовали казаки — полковник Яковлев и войсковой старшина Лещенко. Движение этих отрядов было осторожным, быстрым и точным. Врага приказано было взять в кольцо с трех сторон. Дороги были неизвестны и почти непроходимы; скорее это были не дороги, а вьючные тропы в диких и скалистых горах. Иногда такая тропа вдруг обрывалась, и приходилось много времени тратить на поиски новой. Иногда густая чаща леса, вывороченные с корнями деревья, столетние пни, горные потоки и водопады затрудняли движение казаков. Небольшие кубанские лошадки были неутомимы. Спокойно поднимались на скалы, спускались в пропасти и переплывали стремительные и холодные потоки.

* * *

Первая стычка наших и неприятельских войск произошла двадцать пятого ноября у с. Аве, на сто шестой версте от Казвина, у шоссе. Полковнику Фисенко донесли, что у Аве стоит значительный отряд жандармов и моджегедов. Были приняты меры предосторожности, и наши стали выжидать. Жандармы начали стрелять первыми, сначала одиночными выстрелами, а потом чаще и чаще. Затрещал пулемет. Как ураган налетели казаки Фисенко на врагов и моментально их смяли. Завязался бой по всей линии, так как казаки Яковлева и Лещенко также вошли в соприкосновение с противником, и в два дня, двадцать пятого и двадцать шестого ноября, участь грозного Султан-Булахского перевала и укрепленных на нем позиций была решена.

Бой шел на протяжении нескольких верст, участками. В этой операции, как выяснилось позже, против нас принимало участие более пятисот конных и пеших жандармов с артиллерией и 1200 всадников кочевников. Сопротивление было решительное. Но план окружения был хитро задуман, в точности и быстро выполнен, а удар конного отряда был так стремителен, что неприятель понес значительные потери и бежал за перевал к Хамадану.

От Султан-Булахского перевала до Хамадана верст сто пути. Нужно пересечь по диаметру большое плато, и сколько возможно отряд Фисенко преследовал неприятеля, но жандармы и «добровольцы» разбежались в разные стороны и умчались на своих великолепных арабо-персидских конях.

До боев двадцать пятого и двадцать шестого ноября наши проделали быстрым маршем утомительный поход от Казвина через горы, а враги спокойно сидели в горах. Их кони были свежее. Дальнейшее сопротивление жандармы оказали отряду Фисенко недалеко от Хамадана, но и здесь лихим ударом казаков неприятель был сбит и отряд победоносно вошел в древнюю столицу Персии. В Хамадане войска немного отдохнули и продолжали наступление. Значительные бои имели место у Кянгавера на Бидессурском перевале на половине пути между Хамаданом и Керман-шахом — отряд подполковника барона Медем, и у Керманшаха — конный отряд генерала Исарлова. У Сахне и Биссутуна жандармы тоже продолжали сопротивляться.

* * *

Так проходили дни ноября и декабря вплоть до самого Рождества. Лили уже непрерывные дожди, дороги обратились в непролазное болото и стало холодно, особенно по ночам. Рассеянные отряды германо-турецких наемников быстро приводили себя в порядок и всячески препятствовали нашему движению к Керманшаху. Без боя они не сдавали ни одного села по шоссе. А у Керманшаха — уже в феврале, — собравшись в большую ударную группу, оказали очень упорное сопротивление. Наши действовали решительно и быстро. Приказы генерала Баратова исполнялись без промедления. Отдельные отряды совершали пятидесятиверстные переходы при перегруппировках, дабы обеспечить успех кампании начального периода персидского похода.

В феврале мы уже прочно стояли в Керманшахе, за семьсот верст от Энзели, на главной операционной линии.

В это же самое время на Кумском направлении конный отряд полковника Колесникова нанес ряд последовательных и сильных поражений германо-туркам у Лалекена, Саве, Кума и Исфагани, а конный отряд полковника Стопчанского, действовавший на третьем операционном направлении, разогнал и разбил довольно многочисленные скопища неприятеля у Султан Абада и Буруджира. Войска регулярной турецкой армии во всех этих разнообразных местах нового для русских театра военных действий были немногочисленны. Это были искусственные и чисто случайные соединения, которых объединяло только купившее их золото. Отряды состояли из персидской жандармерии, австрийских военнопленных, воинственных бахтиаров, луров, курдов, просто разбойников с большой дороги и любителей грабежа, войны и приключений. Такие отряды достигали иногда нескольких тысяч человек; их объединяло во время операции общее командование, но самые воины, недисциплинированные и дравшиеся по вольному найму за деньги, — иногда весьма небольшие, так как главный куш оставался всегда в кармане вождя, — не проявляли ни храбрости, ни стойкости. Всадники туземцы слушали только своего вождя, а вождь этот, всегда вперед получивший деньги, все же жизнь свою и своих воинов ценил дороже золота. Если во время начавшегося боя вождь видел, что положение непрочно, он дрался только для вида, и при первой возможности туземная конница уходила полным ходом в горы. Ищи ее!

Здесь всякий воин кавалерист. В военных операциях туземцев отряды — конные. Что бы здесь делала пехота!

Здесь ведь нет железных дорог и удобных путей сообщения, а расстояния огромные. Часто жизнь или смерть зависит от быстроты ног коня, и каждый настоящий воин стремится иметь хорошего скакуна, чего бы это ни стоило. Да и, нужно признать, кони здесь замечательные. Похожи на шахматных коньков. Благородные, беспокойные. Шея дугой… Хвост немного приподнят, пушистый и длинный, почти до земли. Конь под всадником не стоит спокойно; он гарцует, а когда гарцует, эффектно выбрасывает ноги. Для европейского глаза они совсем непривычны.

Они из легенды и сказки; они как будто сняты с картинки и их пустили скакать по горам и долам на потеху и забаву воинственного человека в диковинной земле. А скачут они воистину прекрасно!

Примечания

25

В этом районе Персии население говорит на турецком наречии.

26

Кенат или кериз — подземный водопровод.