Неточные совпадения
Он остановился над вопросом: во скольких
частях? «Один том — это не
роман, а повесть, — думал он. — В двух или трех: в трех — пожалуй, года три пропишешь! Нет, — довольно — двух!» И он написал: «
Роман в двух
частях».
Но ему нравилась эта жизнь, и он не покидал ее. Дома он читал увражи по агрономической и вообще по хозяйственной
части, держал сведущего немца, специалиста по лесному хозяйству, но не отдавался ему в опеку, требовал его советов, а распоряжался сам, с помощию двух приказчиков и артелью своих и нанятых рабочих. В свободное время он любил читать французские
романы: это был единственный оттенок изнеженности в этой, впрочем, обыкновенной жизни многих обитателей наших отдаленных углов.
В
романе укладывается вся жизнь, и целиком, и по
частям.
Это был второй том
романа, первую
часть которого я видел когда-то в руках Дубельта.
— Лицом оба не похожи… черты другие. Но в выражении… Мне казалось, что прежде у Петра бывало выражение немножко как у
Романа, а теперь все
чаще виден тот, другой… и еще… Я боюсь, я думаю…
— «Молодой Дикий» [«Молодой Дикий» — неполное название переводного
романа: «Молодой дикий, или опасное стремление первых страстей, сочинение госпожи Жанлис; 2
части. М., 1809». На самом деле это сочинение Августа Лежюня.], «Повести Мармонтеля». [«Повести Мармонтеля». — Жан Франсуа Мармонтель (1723—1799), французский повествователь, драматург и историк литературы.]
Ротные командиры, большею
частью люди многосемейные, погруженные в домашние дрязги и в
романы своих жен, придавленные жестокой бедностью и жизнью сверх средств, кряхтели под бременем непомерных расходов и векселей.
Он охотно занимается литературой, больше по
части повествовательной, но и тут отдает преимущество повестям и
романам, одолженным своим появлением дамскому перу, потому что в них нет ничего «этакого».
Далее я, разумеется, не пойду, хотя
роман заключает в себе десять
частей, и в каждой не меньше сорока глав.
Вообще, когда Катенька бывала одна дома, ничто, кроме
романов, ее не занимало, и она большей
частью скучала; когда же бывали посторонние мужчины, то она становилась очень жива и любезна и делала глазами то, что уже я понять никак не мог, что она этим хотела выразить.
Начитавшись потом, по выходе из института,
романов, и по большей
части рыцарских, которых Людмила нашла огромное количество в библиотеке покойного отца, она не преминула составить себе идеал мужчины, который, по ее фантазии, непременно долженствовал быть или рыцарь, или сарацин какой-нибудь, вроде Малек-Аделя, или, по крайней мере, красивый кавалерийский офицер.
— Ты сам ничего не знаешь, — заговорила она торопливо, со слезами в голосе, и милые глаза ее красиво разгорелись. — Лавочница — распутная, а я — такая, что ли? Я еще маленькая, меня нельзя трогать и щипать, и все… ты бы вот прочитал
роман «Камчадалка»,
часть вторая, да и говорил бы!
Книг в доме Негрова водилось немного, у самого Алексея Абрамовича ни одной; зато у Глафиры Львовны была библиотека; в диванной стоял шкаф, верхний этаж его был занят никогда не употреблявшимся парадным чайным сервизом, а нижний — книгами; в нем было с полсотни французских
романов;
часть их тешила и образовывала в незапамятные времена графиню Мавру Ильинишну, остальные купила Глафира Львовна в первый год после выхода замуж, — она тогда все покупала: кальян для мужа, портфель с видами Берлина, отличный ошейник с золотым замочком…
— Тебе ничего не остается, как только кончить твой
роман. Получишь деньги и тогда даже мне можешь оказать протекцию по
части костюма!.. Мысль!.. Единственный выход… Одна нужда искусством двигала от века и побуждала человека на бремя тяжкое труда, как сказал Вильям Шекспир.
Во-первых, опоздал, а во-вторых, нужно было доканчивать седьмую главу третьей
части первого моего
романа.
Помню, как мне было совестно писать: «
Роман в трех
частях».
Первоначальная форма
романа была совершенно особенная, без глав и
частей.
Эта встреча отравила мне остальную
часть дня, потому что Пепко не хотел отставать от нас со своей дамой и довел свою дерзость до того, что забрался на дачу к Глазковым и выкупил свое вторжение какой-то лестью одной доброй матери без слов. Последняя вообще благоволила к нему и оказывала некоторые знаки внимания. А мне нельзя было даже переговорить с Александрой Васильевной наедине, чтоб досказать конец моего
романа.
Не раз он, хлопче, приходил к нам в эту самую хату, а
чаще всего, когда
Романа не бывало дома.
В тот самый день, ниццскими событиями которого заключена вторая
часть нашего
романа, именно накануне св. Сусанны, что в Петербурге приходилось, если не ошибаюсь, около конца пыльного и неприятного месяца июля, Анне Михайловне было уж как-то особенно, как перед пропастью, тяжело и скучно. Целый день у нее валилась из рук работа, и едва-едва она дождалась вечера и ушла посидеть в свою полутемную комнату. На дворе было около десяти часов.
В этом
романе, как читатель мог легко видеть, судя по первой
части, все будут люди очень маленькие — до такой степени маленькие, что автор считает своей обязанностью еще раз предупредить об этом читателя загодя.
— Да ведь это только в
романах, а в жизни никогда. В жизни бывает это предпочтение одного перед другими на года, что очень редко,
чаще на месяцы, а то на недели, на дни, на часы, — говорил он, очевидно зная, что он удивляет всех своим мнением, и довольный этим.
Но лучше всех, эффектней всех и всех соблазнительней на этом празднике все-таки была дочь хозяйки, Берта Ивановна Шульц, и за то ей
чаще всех доставался и самый лучший кавалер,
Роман Прокофьич Истомин. Как только
Роман Прокофьич первый раз ангажировал Берту Ивановну на тур вальса и роскошная немка встала и положила свою белую, далеко открытую матовую руку на плечо славянского богатыря-молодца, в комнате даже все тихо ахнуло и зашептало...
Но красота и любовь еще прекраснее — и вот (большею
частью совершенно некстати) на первом плане драмы, повести,
романа и т. д. является любовь.
Как пособия для получения окончательного вывода выставим несколько вопросов, из которых большая
часть разрешаются сами собою: 1) Бывают ли в действительности поэтические события:, совершаются ли в действительности драмы,
романы, комедии, трагедии, водевили?
Правда, мы могли бы не забывать при этом, что и в наше время пишутся подобные
романы (в пример укажем на большую
часть диккенсовых).
В доказательство напомним о бесчисленном количестве произведений, в которых главное действующее лицо — более или менее верный портрет самого автора (например, Фауст, Дон-Карлос и маркиз Поза, герои Байрона, герои и героини Жоржа Санда, Ленский, Онегин, Печорин); напомним еще об очень
частых обвинениях против романистов, что они «в своих
романах выставляют портреты своих знакомых»; эти обвинения обыкновенно отвергаются с насмешкою и негодованием; «о они большею
частью бывают только утрированы и несправедливо выражаемы, а не по сущности своей несправедливы.
По большей
части это были прошлогодние журналы, переводные сочинения и несколько французских
романов; большим почтением, казалось, пользовались: Шекспир в переводе Кетчера [Кетчер, Николай Христофорович (1809—1886) — врач по профессии, поэт и переводчик.
Благодаря усердному чтению
романов, а
частью и собственным опытам, Эльчанинов успел утончить свои чувства, знал любовь в малейших ее подробностях и все это высказывал перед молодыми девушками, из которых Вера часто дремала при этом, но совершенно другое было с Анной Павловной: она заслушивалась Эльчанинова до опьянения.
Меня и простой сказочник так же усыпит, как и лучшая повесть или
роман в четырех (уф!)
частях.
Не говоря уже о характерах некоторых действующих лиц, большею
частью хорошо выдержанных, разнообразных, прекрасно изобретенных, комических положениях, об искусной отделке подробностей, впрочем не всех, главнейшее достоинство сего
романа состоит в живом, верном, драматическом изображении нравов, домашнего быта, местностей, особенностей и природы царства Русского.
В первой
части и несколько во второй приметна в
романе какая-то неполнота в описаниях, сжатость, неоконченность и даже неясность.
В 1848 году Загоскин напечатал свой последний исторический
роман в двух
частях.
В 1842 году Загоскин написал
роман в 4-х
частях, под названием «Кузьма Петрович Мирошев, русская быль времен Екатерины II».
Еще невероятнее, что содержатель типографии, Н. С. Степанов, покупавший
роман, не имел денег для такого предприятия, и что московские книгопродавцы купили экземпляров будущего неоконченного
романа, в 4-х небольших
частях, с обыкновенною уступкою 20 процентов за комиссию, на 36 тысяч рублей ассигнациями, и внесли деньги вперед, обязуясь продавать не дороже 20 рублей за каждый экземпляр!
В «Юрии Милославском» большая
часть сцен написана с увлекательною живостью, и все лица, кроме героя и героини
романа, особенно там, где дело идет о любви (самое мудреное дело в народном русском
романе) — лица живые, характерные, возбуждающие более или менее сочувствие в читателях всех родов; лицо же юродивого, Мити, явление исключительно русское, выхваченное из народной жизни, стоит выше всех и может назваться художественным созданием; оно написано с такою сердечною теплотою, которая проникает в душу каждого человека, способного к принятию такого рода впечатлений.
Этот
роман напомнил читателям «Юрия Милославского»; он написан с тою же силою таланта, утратившего может быть только первую свежесть и новость; но, конечно,
роман не произвел и не мог произвести такого же впечатления уже по одной разности эпох: в «Юрии Милославском», в 1612 году, дело шло о спасении русской земли; оно составляло главное содержание, а все прочее было придаточной обстановкой; а в «Брынском лесу» положение государства, конечно, весьма интересное и важное по своим последствиям, составляет небольшую придаточную
часть и служит, так сказать, введением в интригу
романа, по несчастью — любовную.
В 1838 году Загоскин напечатал
роман или повесть (назовите, как угодно) в трех
частях, под названием «Искуситель».
В 1833 году Загоскин напечатал
роман в 3-х
частях, который назвал: «Аскольдова могила, повесть из времен Владимира I».
Большая
часть наших читателей, конечно, знает содержание «Униженных и оскорбленных». Поэтому постараюсь изложить главные черты
романа в самых коротких словах.
Явился было ему соперник в «Чужом имени» г. Ахшарумова, но со второй же
части, говорят, обнаружилась в этом
романе такая неблаговидная пошлость во вкусе
романов Полевого, что читатели бросили
роман недочитанным.
Учитель был родом немец, а в то время в немецкой литературе господствовала мода на рыцарские
романы и волшебные повести, — и библиотека, которою пользовался наш Алеша, большею
частью состояла из книг сего рода.
Но его исторические
романы страждут анахронизмом; в них также нет общности, нет идеи, воодушевляющей все сочинение и проведенной во всех
частях ее: это ряд отдельных очерков, но это не картина народной жизни, не стройное поэтическое целое, восстановляющее перед нами целую минувшую эпоху.
Вот почему таким губительным и испепеляющим является ее пламень, почему она редко поднимает и спасает, но
чаще губит: «Красота это страшная вещь, здесь Бог с дьяволом борется» (Достоевский) [Неточная цитата из
романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»: «Красота — это страшная и ужасная вещь!..
Вот, коли в угоду, театральная, вот и ро́маны. «Садовник городской и деревенский», по
части цветов, значит, а вот «Коновал городской и деревенский» — книга полезная, ежель у кого лошадка захворает…
Об отсутствующих же нечего было и говорить, он во всю свою болезнь ни разу не вспомнил ни про Горданова, ни про Висленева, не спросил про Филетера Ивановича и не полюбопытствовал, почему он не видал возле себя коренастого майора, а между тем в положении всех этих лиц произошли значительные перемены с тех пор, как мы расстались с ними в конце третьей
части нашего
романа.
Ошибался или не ошибался в этом Горданов — читатели увидят из следующей
части нашего
романа.
Совсем нет: истории, подобные моей, по
частям встречаются во множестве современных
романов — и я, может быть, в значении интереса новизны не расскажу ничего такого нового, чего бы не знал или даже не видал читатель, но я буду рассказывать все это не так, как рассказывается в
романах, — и это, мне кажется, может составить некоторый интерес, и даже, пожалуй, новость, и даже назидание.
И когда, к шестому классу гимназии, меня стали держать с меньшей строгостью по
части выходов из дому (хотя еще при мне и состоял гувернер), я сближался с «простецами» и любил ходить к ним, вместе готовиться, гулять, говорить о прочитанных
романах, которые мы поглощали в больших количествах, беря их на наши крошечные карманные деньги из платной библиотеки.
Я тогда создавал свой большой
роман"Перевал", который кто-то в печати назвал в шутку:"Сбор всем
частям русской интеллигенции".