Неточные совпадения
Это и есть
истина христианского лишь персонализма, незнакомая древнему, дохристианскому миру.
Истина о человеке, о его центральной роли в мироздании, даже когда она раскрывалась вне христианства, имела
христианские истоки и помимо христианства не может быть осмыслена.
Для церковно-христианского возрождения необходимо возвращение к старой
истине язычества, к реализму матери-земли.
Эту основную
истину о
христианской свободе удивительно сильно чувствовали и могущественно защищали лучшие славянофилы — А. Хомяков, Ю. Самарин, И. Аксаков.
Христианская история, говорят, не удалась, христианство не осуществилось в истории, но сама эта неудача, сама неосуществленность христианства поучительна для понимания религиозного смысла истории, поддерживает
истину христианских пророчеств.
Литургические красоты церкви, католической и православной, должны были бы убедить в той
истине, что между
христианской религией и культурой существует не антагонизм и противоречие, как теперь любят говорить, а глубокая связь и причинно-творческое соотношение.
Да вещают таковые переводчики, если возлюбляют
истину, с каким бы намерением то ни делали, с добрым или худым, до того нет нужды; да вещают, немецкий язык удобен ли к преложению на оной того, что греческие и латинские изящные писатели о вышних размышлениях
христианского исповедания и о науках писали точнейше и разумнейше?
Несмысленные! не ведали, что, истребляя превратное или глупое истолкование
христианского учения и запрещая разуму трудитися в исследовании каких-либо мнений, они остановляли его шествие; у
истины отнимали сильную опору, различие мнений, прения и невозбранное мыслей своих изречение.
— И никто, конечно, сам не найдет его! — произнес, усмехнувшись, Михаил Михайлыч. — На склоне дней моих я все более и более убеждаюсь в том, что стихийная мудрость составила себе какую-то теозофически-христианскую метафизику, воображая, что открыли какой-то путь к
истине, удобнейший и чистейший, нежели тот, который представляет наша церковь.
«Познаете
истину, и
истина сделает вас свободными» (Иоан. VIII, 32). Если бы было сомнение в том, что христианство есть
истина, то та полная свобода, ничем не могущая быть стесненной, которую испытывает человек, как скоро он усваивает
христианское жизнепонимание, была бы несомненным доказательством его истинности.
И потому перемена в жизни человечества та, вследствие которой люди, пользующиеся властью, откажутся от нее и из людей, покоряющихся власти, не найдется более людей, желающих захватить ее, наступит не тогда только, когда все люди один по одному до последнего сознательно усвоят
христианское жизнепонимание, а тогда, когда возникнет такое определенное и всем понятное
христианское общественное мнение, которое покорит себе всю ту инертную массу, не способную внутренним путем усвоять
истины и по этому самому всегда подлежащую воздействию общественного мнения.
Несправедливо потому, что люди, стоящие на низшей степени развития, те самые народы и люди, которых защитники существующего строя представляет помехой для осуществления
христианского строя жизни, это самые те люди, которые всегда сразу массами переходят на сторону
истины, принятой общественным мнением.
То же происходит и теперь в нашем человечестве при переходе, переживаемом нами, от языческого жизнепонимания к
христианскому. Общественный человек нашего времени приводится самою жизнью к необходимости отречься от языческого понимания жизни, не свойственного теперешнему возрасту человечества, и подчиниться требованиям
христианского учения,
истины которого, как бы они ни были извращены и перетолкованы, все-таки известны ему и одни представляют разрешение тех противоречий, в которых он путается.
Христианское учение есть учение
истины и вместе с тем пророчество.
Тысяча восемьсот лет тому назад
христианское учение открыло людям
истину о том, как им должно жить, и вместе с тем предсказало то, чем будет жизнь человеческая, если люди не будут так жить, а будут продолжать жить теми основами, которыми они жили до него, и чем она будет, если они примут
христианское учение и будут в жизни исполнять его.
Так возражают защитники существующего строя. И рассуждение это было бы совершенно справедливо, если бы переход людей от одного понимания жизни к другому совершался посредством только одного того процесса, при котором каждый человек отдельно и один за другим познает опытом тщету власти и внутренним путем постигает
истины христианские.
Недаром в продолжение 18 веков лучшие люди всего
христианского человечества, внутренним, духовным путем познав
истины учения, свидетельствовали о них перед людьми, несмотря ни на какие угрозы, лишения, бедствия и мучения. Лучшие люди эти своим мученичеством запечатлевали истинность учения и передавали его массам.
Всякая так называемая ересь, признавая
истиной то, что она исповедует, может точно так же найти в истории церквей последовательное выяснение того, что она исповедует, употребить для себя все аргументы Пресансе и называть только свое исповедание истинно
христианским, что и делали и делают все ереси.
По учению Христа человек, который видит смысл жизни в той области, в которой она несвободна, в области последствий, т. е. поступков, не имеет истинной жизни. Истинную жизнь, по
христианскому учению, имеет только тот, кто перенес свою жизнь в ту область, в которой она свободна, — в область причин, т. е. познания и признания открывающейся
истины, исповедания ее, и потому неизбежно следующего, — как воз за лошадью, исполнения ее.
Мы все знаем и не можем не знать, если бы даже мы никогда и не слыхали и не читали ясно выраженной этой мысли и никогда сами не выражали ее, мы, всосав это носящееся в
христианском воздухе сознание, — все, всем сердцем знаем и не можем не знать ту основную
истину христианского учения, ту, что мы все сыны одного отца, все, где бы мы ни жили и на каком бы языке ни говорили, — все братья и подлежим только одному закону любви, общим отцом нашим вложенному в наши сердца.
Маленьких помещали в батальоны военных кантонистов, где наши отцы духовные, по распоряжению отцов-командиров, в одно мановение ока приводили этих ребятишек к познанию
истин православной
христианской веры и крестили их во славу имени господа Иисуса, а со взрослыми это было гораздо труднее, и потому их оставляли при всем их ветхозаветном заблуждении и размещали в небольшом количестве в команды.
—
Истину сказали, что Бог милостив, — перебила ее Манефа. — Да мы-то, окаянные, не мало грешны… Стóим ли того, чтоб он нас миловал?.. Смуты везде, споры, свары, озлобления!
Христианское ль то дело?.. Хоть бы эту австрийскую квашню взять… Каков человек попал в епископы!.. Стяжатель, благодатью Святого Духа ровно горохом торгует!.. Да еще, вправду ли, нет ли, обносятся слухи, что в душегубстве повинен… За такие ль дела Богу нас миловать?
Человеку, не думавшему о вере, кажется, что есть только одна истинная вера — та, в какой он родился. Но только спроси себя, что бы было, если бы ты родился в другой вере, христианин — в магометанской, буддист — в
христианской, христианин — в браминской? Неужели только мы, в своей вере, в
истине, а все остальные во лжи? Вера не станет
истиной от того, что ты будешь уверять себя и других, что она одна истинная.
От этого-то богатые люди и преследовали первых христиан, и от этого-то и сделалось то, что, когда стало ясно, что
истину нельзя уже скрывать, богатые извратили
христианское учение так, что учение это перестало быть истинным
христианским, а сделалось служителем богатых.
Христианский догмат триипостасности Божества был, однако, открыт человеку, не человеком, лишь при свете уже открытой
истины человек получает возможность зреть печать троичности на себе и на всей твари.
«Очистим чувствия и узрим» — этими словами
христианского песнопения можно выразить основную мысль платонизма:
истина открывается только любви, эротическому безумию, экстазу.
При свете
христианской веры могут получать справедливую оценку те
истины, которые наличествуют в догматических учениях нехристианских религий, и те черты подлинного благочестия, которые присущи их культу. Но и для такого признания совсем не нужно стремиться во что бы то ни стало устроить какой-то религиозный волапюк или установить междурелигиозное эсперанто.
И теперь, когда
христианская церковь расколота, по крайней мере, на две части, значит ли это, что вовсе не может быть провозглашена кафолическая
истина, хотя теперь внешне и не возможен вселенский собор?
Их грех и вина против кафоличности совсем не в этом, а в том, что они исказили самую идею кафоличности, связав ее с внешним авторитетом, как бы церковным оракулом: соборность, механически понятую как внешняя коллективность, они подменили монархическим представительством этой коллективности — папой, а затем отъединились от остального
христианского мира в эту ограду авторитета и тем изменили кафоличности, целокупящей
истине, церковной любви.
Затем говорила она духовнику, что хотя крещена по греко-восточному обряду и потому считает себя принадлежащею к православной церкви, но до сих пор еще ни разу не исповедывалась и не причащалась. Греко-восточного катехизиса не учила и о
христианском законе узнала только то, что вычитала в Библии и некоторых французских книгах духовного содержания. Но она верует в бога, во св. троицу и нимало не сомневается в непреложных
истинах Символа веры.
Такой человек, как Бл. Августин, написал трактат о браке, очень напоминающий систему скотоводства, он даже не подозревает о существовании любви и ничего не может об этом сказать, как и все
христианские учителя, которые, по моему глубокому убеждению, всегда высказывали безнравственные мысли в своем морализме, то есть мысли, глубоко противные
истине персонализма, рассматривали личность, как средство родовой жизни.
Юридизм, рационализм и формализм всегда были внесением закона в
истину христианского откровения, по существу сверхзаконную.
Христианское учение о благодати и было всегда учением о восстановлении здоровья, которое не может восстановить закон, но из этой
истины не была построена этика.
Как ни интересно все, что говорит Ницше о генеалогии морали вообще, о генеалогии
христианской морали в частности,
истина заключается в прямо противоположном.
Христианская религия поставила человека выше субботы, и этика творчества целиком принимает эту абсолютную
истину.
Она свидетельствует о том, что полнота богочеловеческой
истины не была вмещена
христианским человечеством, что человеку трудно соединить любовь к Богу с любовью к человеку, любовь к Творцу с любовью к твари.
Чистая
истина христианского откровения, идущая не от объектного мира, привела бы к концу мира.
Для
христианского общения, для церковного сознания
истины о Троичности Божества и о богочеловеческой природе Христа не менее общеобязательны, чем
истины математики, чем законы физики.
В Каббале скрыта глубочайшая антропология, вполне согласная с
истиной христианской.
В самом начале
христианского религиозного пути есть безумное отдание себя Христу всего без остатка, вплоть до распятия самой
истины, согласие все получить лишь от Него и через Него.
В обычном
христианском сознании
истина о человеке-микрокосме задавлена чувством греха и падения человека.
Истина о человеке не была полностью раскрыта в
христианской церкви, которая для целей искупления охраняла ветхобиблейскую антропологию.
В
христианской святости есть вечная, неумирающая
истина, но
истина неполная, в которой не все открылось.
Трансцендентное сознание, объективировавшее
Истину христианства вовне, не могло до конца раскрыть
христианской свободы.
Великое же благо их в том, что, приняв в извращенном виде христианство, включавшее в себя скрытую от них
истину, они неизбежно приведены теперь к необходимости принятия
христианского учения уже не в извращенном, а в том истинном смысле, в котором оно всё более и более выяснялось и вполне уже выяснилось теперь и которое одно может спасти людей от того бедственного положения, в котором они находятся.
Разница между тем, что было в старину, до появления христианства, и тем, что есть теперь в
христианском мире, только в том, что неосновательность предположения о том, что насилие одних людей над другими может быть полезно людям и соединять их, в старину была совершенно скрыта от людей, теперь же, выраженная особенно ясно в учении Христа
истина о том, что насилие одних людей над другими не может соединять, а может только разъединять людей, всё более и более уясняется.
Русский народ всегда чувствовал себя народом
христианским. Многие русские мыслители и художники склонны были даже считать его народом
христианским по преимуществу. Славянофилы думали, что русский народ живет православной верой, которая есть единственная истинная вера, заключающая в себе полноту
истины. Тютчев пел про Россию...
С той поры в продолжение почти 15 веков та простая, несомненная и очевиднейшая
истина о том, что исповедание христианства несовместимо с готовностью по воле других людей совершать всякого рода насилия и даже убийства, до такой степени скрыта от людей, до такой степени ослаблено истинно
христианское религиозное чувство, что люди, поколения за поколениями, по имени исповедуя христианство, живут и умирают, разрешая убийства, участвуя в них, совершая их и пользуясь ими.
Этот новый процесс состоит в том, чтобы сознательно принять те
истины учения
христианского, которые прежде бессознательно вливались в человечество через орган церкви и, которыми теперь живо еще человечество. Люди должны вновь поднять тот свет, которым они жили, но который скрыт был от них, и высоко поставить его перед собою и людьми и сознательно жить этим светом.
Но признание этой отрицательной
истины не означает отказа от права и обязанности
христианского народа налагать
христианскую печать на свое государство.