Неточные совпадения
И хотя невозможен в
христианском человечестве исключительный национальный мессианизм, отрицающий саму
идею человечества, мессианизм ветхозаветный, но возможен преображенный новозаветный мессианизм, исходящий от явления Мессии всему человечеству и всему миру.
Но мессианская
идея может оторваться от своей религиозно-христианской почвы и переживаться народами, как исключительное духовно-культурное призвание.
В
христианском средневековом сознании была
идея универсального единства, но единство Востока и Запада в этом замысле не достигалось.
Еврейский же хилиазм, который ждет блаженства на земле без жертвы, без Голгофы, глубоко противоположен
христианской мессианской
идее.
Но воспользовались этой
идеей в то время, когда
христианская Европа в нее верила, очень плохо, использовали в угоду инстинктов и интересов «первых», господствующих.
Романтический русский царь был вдохновителем Священного союза, который, по его
идее, должен был быть союзом народов на почве
христианского универсализма.
Высокая оценка Толстого в истории русской
идеи совсем не означает принятия его религиозной философии, которую я считаю слабой и неприемлемой с точки зрения
христианского сознания.
В основе
христианской метафизики лежит
идея Логоса.
Индийская
идея метемпсихоза чужда и противна
христианскому сознанию, так как противоречит религиозному смыслу земной истории человечества, в которой совершается искупление и спасение мира, являлся Бог в конкретном образе человека, в которой Христос был единственной, неповторимой точкой сближения и соединения Бога и человечества.
Но богочеловечность человека и человечества не была полностью вмещена
христианским сознанием: ему оказалась почти чуждой сама
идея богочеловечества.
Причудливая диалектика истории передала
идею прогресса в руки нового человечества, настроенного гуманистически и рационалистически, отпавшего от
христианской религии, принявшего веру атеистическую.
Идея Логоса была уже сознана греческой философией, соединилась с ветхозаветными чаяниями Мессии и стала основой
христианской метафизики.
Высшая точка
христианской истории — аскетический подвиг святых Церкви Христовой, подвиг самоотречения и победы над природой, лишь на поверхности противоречит
идее истории, в подвиге этом — лишь кажущийся выход из процесса истории.
Да и сама
идея «
христианского государства» есть срыв и соблазн.
А когда он пристал к
христианскому берегу, он так устал, так был обессилен, что не до новых
идей ему было, не до Третьего Завета.
— Не понимаю, как такой взгляд согласовать с
идеею христианского равенства.
Монастырский чин и устройство
христианского духовенства явило дивный пример согласования двух
идей, по-видимому враждующих, — иерархии и равенства, — в то время как политическая история человечества показывает одно беспрерывное стремление к этому согласованию, стремление несчастное, ибо способы употребляемые бедны и мелки; имея такой пример пред глазами, люди не умели понять его…
Я и революцию, по моим взглядам, признаю только как пропаганду
идей, в том смысле, в каком были
христианские мученики, потому что когда рабочие даже как будто победят, то подлецы только притворяются побежденными, а сами сейчас же и придумают какое-нибудь жульничество и облапошат своих победителей.
Эта филоновская
идея, получившая большое распространение и в
христианском богословии, является в известном смысле чистейшим недоразумением: если отрицательное богословие ничего не может утверждать о Боге, то, ясным образом, не может утверждать и Его бытия.
Получается чудовищный подмен, имевший роковые последствия для всего
христианского мира [Любопытно, что наибольшую аналогию католичеству в этом отношении представляет ислам с его
идеей теократического халифата, в котором глава государства является вместе с тем и наместником пророка и потому соединяет в себе полноту светской и духовной власти.
Их грех и вина против кафоличности совсем не в этом, а в том, что они исказили самую
идею кафоличности, связав ее с внешним авторитетом, как бы церковным оракулом: соборность, механически понятую как внешняя коллективность, они подменили монархическим представительством этой коллективности — папой, а затем отъединились от остального
христианского мира в эту ограду авторитета и тем изменили кафоличности, целокупящей истине, церковной любви.
Я часто думаю, что в
христианском мире установился несколько неправильный взгляд на нашу собственную жизнь: отчего, изводя себя по мелочам ради той или другой
идеи, мы не вправе делать того же самого en gros?
У М. Шелера были интересные мысли о различии любви
христианской и любви платонистической, любви, направленной на конкретную личность, и любви, направленной на
идею.
Христианское средневековье создало, кроме того, идеал рыцаря, выдвинуло образ рыцарского благородства, верности, жертвенного служения своей вере и своей
идее.
Но от греко-римского мира осталась положительная
идея ценности качественного аристократически творческого труда, которая должна быть согласована с библейско-христианской
идеей священно-аскетического значения труда и равенства всех людей перед Богом.
Христианство поставило человека выше
идеи добра и этим совершило величайшую революцию в истории человечества, которую
христианское человечество не в силах было вполне принять.
И различие тут нужно видеть прежде всего в том, что
христианская любовь конкретна и лична, гуманистическая же любовь отвлеченна и безлична, что для
христианской любви дороже всего человек, для гуманистической же любви дороже всего «
идея», хотя бы то была «
идея» человечества и человеческого блага.
Это было могущественное течение
христианской мысли, проникнутое нехристианской, неевангельской
идеей справедливости.
Нельзя отрицать, что библейское, иудаистическое сознание подверглось персидским влияниям в своей эсхатологии, и сама
идея дьявола и его царства в
христианском сознании имеет персидский источник.
Идея ада стала вполне отчетливой лишь в
христианском сознании.
В основе
христианской антропологии лежат две
идеи: 1) человек есть образ и подобие Бога-Творца и 2) Бог вочеловечился, Сын Божий явился нам как богочеловек.
Идея богочеловека стоит в центре
христианской антропологии.
Никакого ада как объективной сферы бытия не существует, это совершенно безбожная
идея, скорее манихейская, чем
христианская.
Русская творческая религиозная мысль выносила
идею Богочеловечества; подобно тому, как в Иисусе Христе Богочеловеке произошло индивидуальное воплощение Бога в человеке, в
христианском человечестве должно произойти коллективное, соборное воплощение Бога.
Идея Богочеловечества как сущности христианства мало раскрывалась западной
христианской мыслью и является оригинальным порождением русской
христианской мысли.
Но в русском коммунизме эта
идея, нашедшая себе самое радикальное выражение у
христианского мыслителя Н. Федорова, [См. Н.
Интернационализм есть лишь искажение русской
идеи всечеловечности,
христианской универсальности.
Россия —
христианский Восток, который в течение двух столетий подвергался сильному влиянию Запада и в своем верхнем культурном слое ассимилировал все западные
идеи.
Живоцерковники не возвысились даже до той
идеи, что в коммунизме есть
христианская правда.
Лучший тип коммуниста, т. е. человека, целиком захваченного служением
идее, способного на огромные жертвы и на бескорыстный энтузиазм, возможен только вследствие
христианского воспитания человеческих душ, вследствие переработки натурального человека
христианским духом.
Роковую роль в истории
христианской духовности сыграла
идея послушания.
Христианской мистике Востока чужда земная жизнь Иисуса Христа, чужда
идея подражания страстям Христовым, для нее невозможны стигматы.
Идея теократии неизбежно сталкивается с
христианской свободой, она есть отречение от свободы.
И сама
идея христианской любви справедливо вызывает недовольство и вражду, как лицемерие и ложь.
Нельзя отождествлять великий католический мир, необыкновенно богатый и многообразный, с соблазнами и уклонами папской теократической
идеи: в нем были св. Франциск и великие святые и мистики, была сложная религиозная мысль, была подлинная
христианская жизнь.
И эта же темная классовая
идея будет истреблять остатки братства в русском народе как народе
христианском.
Этой зловредной и в основе своей антирелигиозной
идее, ибо с
христианской любовью она ничего общего не имеет, должна быть противопоставлена
идея творчества и инстинкт производительности.