Неточные совпадения
— Нет, мрачные. Ты знаешь, отчего я еду нынче, а не завтра? Это
признание, которое меня давило, я
хочу тебе его сделать, — сказала Анна, решительно откидываясь на кресле и глядя прямо в глаза Долли.
Я утаил свое открытие; я не
хочу вынуждать у него
признаний, я
хочу, чтобы он сам выбрал меня в свои поверенные, — и тут-то я буду наслаждаться…
Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет места для
признанийИ для вручения письма.
О вы, почтенные супруги!
Вам предложу свои услуги;
Прошу мою заметить речь:
Я вас
хочу предостеречь.
Вы также, маменьки, построже
За дочерьми смотрите вслед:
Держите прямо свой лорнет!
Не то… не то, избави Боже!
Я это потому пишу,
Что уж давно я не грешу.
Минуты две они молчали,
Но к ней Онегин подошел
И молвил: «Вы ко мне писали,
Не отпирайтесь. Я прочел
Души доверчивой
признанья,
Любви невинной излиянья;
Мне ваша искренность мила;
Она в волненье привела
Давно умолкнувшие чувства;
Но вас хвалить я не
хочу;
Я за нее вам отплачу
Признаньем также без искусства;
Примите исповедь мою:
Себя на суд вам отдаю.
Это
признание привело ее в исступление, но, кажется, моя грубая откровенность ей в некотором роде понравилась: «Значит, дескать, сам не
хочет обманывать, коли заранее так объявляет», — ну а для ревнивой женщины это первое.
— Вы
хотите, чтоб я поступил, как послушный благонравный мальчик, то есть съездил бы к тебе, маменька, и спросил твоего благословения, потом обратился бы к вам, Татьяна Марковна, и просил бы быть истолковательницей моих чувств, потом через вас получил бы да и при свидетелях выслушал бы
признание невесты, с глупой рожей поцеловал бы у ней руку, и оба, не смея взглянуть друг на друга, играли бы комедию, любя с позволения старших…
Наконец он решил подойти стороной: нельзя ли ему самому угадать что-нибудь из ее ответов на некоторые прежние свои вопросы, поймать имя, остановить ее на нем и облегчить ей
признание, которое самой ей сделать, по-видимому, было трудно,
хотя и хотелось, и даже обещала она сделать, да не может.
— Нет, вы хорошо понимаете, что я
хочу сказать, — задыхавшимся шепотом перебила девушка. — Вы
хотите… вы добиваетесь, чтобы я первая сделала
признание… Извольте: я люблю вас!
Сартр
хочет найти выход в
признании свободы человека, которая не определяется его свободой.
Без этого
признания экзистенциалисты должны впасть в материализм,
хотя бы и рафинированный.
И почему бы, например, вам, чтоб избавить себя от стольких мук, почти целого месяца, не пойти и не отдать эти полторы тысячи той особе, которая вам их доверила, и, уже объяснившись с нею, почему бы вам, ввиду вашего тогдашнего положения, столь ужасного, как вы его рисуете, не испробовать комбинацию, столь естественно представляющуюся уму, то есть после благородного
признания ей в ваших ошибках, почему бы вам у ней же и не попросить потребную на ваши расходы сумму, в которой она, при великодушном сердце своем и видя ваше расстройство, уж конечно бы вам не отказала, особенно если бы под документ, или, наконец,
хотя бы под такое же обеспечение, которое вы предлагали купцу Самсонову и госпоже Хохлаковой?
— Я сделал вам страшное
признание, — мрачно заключил он. — Оцените же его, господа. Да мало того, мало оценить, не оцените, а цените его, а если нет, если и это пройдет мимо ваших душ, то тогда уже вы прямо не уважаете меня, господа, вот что я вам говорю, и я умру от стыда, что признался таким, как вы! О, я застрелюсь! Да я уже вижу, вижу, что вы мне не верите! Как, так вы и это
хотите записывать? — вскричал он уже в испуге.
Доктор, выслушав и осмотрев его, заключил, что у него вроде даже как бы расстройства в мозгу, и нисколько не удивился некоторому
признанию, которое тот с отвращением, однако, сделал ему. «Галлюцинации в вашем состоянии очень возможны, — решил доктор, —
хотя надо бы их и проверить… вообще же необходимо начать лечение серьезно, не теряя ни минуты, не то будет плохо».
Формально принятые, эти две сентенции — чистая таутология, но, таутология или нет, — она прямо вела к
признанию предержащих властей, к тому, чтоб человек сложил руки, этого-то и
хотели берлинские буддаисты.
В два года она лишилась трех старших сыновей. Один умер блестяще, окруженный
признанием врагов, середь успехов, славы,
хотя и не за свое дело сложил голову. Это был молодой генерал, убитый черкесами под Дарго. Лавры не лечат сердца матери… Другим даже не удалось хорошо погибнуть; тяжелая русская жизнь давила их, давила — пока продавила грудь.
Но не воображайте себе, чтобы я
хотел исторгнуть из уст ваших благодарность за мое о вас попечение или же
признание,
хотя слабое, ради вас мною соделанного.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал
признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и князь не без состояния,
хотя бы только даже и некоторого.
Наконец Аделаида не выдержала и, усмехнувшись, призналась, что они зашли incognito; но тем, однако же,
признания и кончились,
хотя из этого incognito уже можно было усмотреть, что родители, то есть, главное, Лизавета Прокофьевна, находятся в каком-то особенном нерасположении.
Аглая остановилась на мгновение, как бы пораженная, как бы самой себе не веря, что она могла выговорить такое слово; но в то же время почти беспредельная гордость засверкала в ее взгляде; казалось, ей теперь было уже всё равно,
хотя бы даже «эта женщина» засмеялась сейчас над вырвавшимся у нее
признанием.
Он доказал ему невозможность скачков и надменных переделок, не оправданных ни знанием родной земли, ни действительной верой в идеал,
хотя бы отрицательный; привел в пример свое собственное воспитание, требовал прежде всего
признания народной правды и смирения перед нею — того смирения, без которого и смелость противу лжи невозможна; не отклонился, наконец, от заслуженного, по его мнению, упрека в легкомысленной растрате времени и сил.
Впечатлением ее приятной наружности он, кажется,
хотел заглушить в себе не совсем приятное чувство, произведенное в нем ее
признанием в ничегонезнании.
— Давно уж, друг мой, — начала она с грустной улыбкой, — прошло для меня время хранить и беречь свое имя, и чтоб тебе доказать это, скажу прямо, что меня удержало от близкой интриги с ним не pruderie [стыдливость (франц.).] моя, а он сам того не
хотел. Довольны ли вы этим
признанием?
По жестокости моей я добивался его собственного
признания предо мною во всем,
хотя, впрочем, и допускал, что признаваться в иных вещах, пожалуй, и затруднительно.
Свобода, заключенная между пределами незнания истины и
признания известной степени ее, кажется людям не свободою, тем более, что,
хочет или не
хочет человек признать открывшуюся ему истину, он неизбежно будет принужден к исполнению ее в жизни.
И потому сила эта не может
хотеть от нас того, что неразумно и невозможно: устроения нашей временной, плотской жизни, жизни общества или государства. Сила эта требует от нас того, что одно несомненно, и разумно, и возможно: служения царствию божию, т. е. содействия установлению наибольшего единения всего живущего, возможного только в истине, и потому
признания открывшейся нам истины и исповедания ее, того самого, что одно всегда в нашей власти.
Очевидно, что читатель ставит на первый план форму рассказа, а не сущность его, что он называет преувеличением то, что, в сущности, есть только иносказание, что, наконец, гоняясь за действительностью обыденною, осязаемою, он теряет из вида другую, столь же реальную действительность, которая
хотя и редко выбивается наружу, но имеет не меньше прав на
признание, как и самая грубая, бьющая в глаза конкретность.
Итак, исполнением долга нашего
хотя мы не заслуживаем особливого вашего императорского величества нам
признания, любезного и нам дражайшего товарищества твоего; однако высочайшую волю твою разверстым принимаем сердцем и почитаем благополучием, начертаваем неоцененные слова благоволения твоего с благоговением в память нашу.
Она не дошла, правда, до того, чтобы Глафира Львовна ей поверила свою тайну; она имела даже великодушие не вынуждать у нее
признания, потому что это было вовсе не нужно: она
хотела иметь Глафиру Львовну в своей власти — и успех был несомненен.
Эти простые слова тронули Боброва.
Хотя его и связывали с доктором почти дружеские отношения, однако ни один из них до сих пор ни словом не подтвердил этого вслух: оба были люди чуткие и боялись колючего стыда взаимных
признаний. Доктор первый открыл свое сердце. Ночная темнота и жалость к Андрею Ильичу помогли этому.
— Нет, вы понимаете. Не притворяйтесь. Нам есть что кончить. У нас были нежные слова, почти граничившие с
признанием, у нас были прекрасные минуты, соткавшие между нами какие-то нежные, тонкие узы… Я знаю, — вы
хотите сказать, что я заблуждаюсь… Может быть, может быть… Но разве не вы велели мне приехать на пикник, чтобы иметь возможность поговорить без посторонних?
Но ведь сделанного не переделаешь. Я только
хотел уяснить вам мое положение: оно уж и так довольно тяжело… По крайней мере, не будет, как вы говорите, недоразумений, а откровенность моего
признания, я надеюсь, уменьшит то чувство оскорбления, которое вы не можете не ощутить.
Сколько бы ни твердили нам, что разумный выход из известного положения, созданного
хотя бы и внезапно, но тем не менее несомненно приобретшего право гражданственности — это признать его со всеми естественными результатами, которые оно может дать, — разве мы, отставные прапорщики и подьячие, способны на такое
признание?
Мне пришлось за некоторыми объяснениями обратиться к самому Слава-богу, который принял меня очень вежливо, но, несмотря на самое искреннее желание быть мне полезным, ничего не мог мне объяснить по той простой причине, что сам ровно ничего не знал; сам по себе Слава-богу был совсем пустой немец, по фамилии Муфель; он в своем фатерлянде пропал бы, вероятно, с голоду, а в России, в которую явился, по собственному
признанию, зная только одно русское слово «швин», в России этот нищий духом ухитрился ухватить большой кус,
хотя и сделал это из-за какой-то широкой немецкой спины, женившись на какой-то дальней родственнице какого-то значительного немца.
Катерина Матвеевна(сияющая).Вглядитесь в глубину своего сознания, и тогда я честно выслушаю ваше
признанье. Я не
хочу увлечений, мы должны стоять выше их. Вы не трогайте меня.
И вот я в руках существа, конечно не человеческого, но которое есть, существует: «А, стало быть, есть и за гробом жизнь!» — подумал я с странным легкомыслием сна, но сущность сердца моего оставалась со мною, во всей глубине: «И если надо быть снова, — подумал я, — и жить опять по чьей-то неустранимой воле, то не
хочу, чтоб меня победили и унизили!» — «Ты знаешь, что я боюсь тебя, и за то презираешь меня», — сказал я вдруг моему спутнику, не удержавшись от унизительного вопроса, в котором заключалось
признание, и ощутив, как укол булавки, в сердце моем унижение мое.
Да, требовать любви, конечно, безрассудно,
Я и не требую — мне поздно покупать
Лукавый поцелуй
признаньями и лестью.
Моя душа с твоей душой
Не встретились… что делать — бог с тобой…
Позволь мне дорожить по крайней мере честью!..
Честь, имя — вот чего я требую от вас.
Вы их толпе на поруганье дали,
Я внятно говорю… вы всё не понимали,
Поймите же меня,
хотя на этот раз.
Не может быть. Ее
признанье ложно.
Я не
хочу, чтоб за меня она
Страдала; я помочь не в силах, право…
Я не люблю ее… жениться мысль смешна.
Да. — Да — я этого
хочу;
Я вырву у нее
признаньеУгрозой, страхом, я ей отомщу.
Как прежде мстил, — без состраданья.
Отчего не
захотели вы прислушаться к потрясающим звукам нашей грустной поэзии, к нашим напевам, в которых слышатся рыдания? Что скрыло от вашего взора наш судорожный смех, эту беспрестанную иронию, под которой скрывается глубоко измученное сердце, которая, в сущности, — лишь роковое
признание нашего бессилия?
Кто
хочет видеть во всем мрачную сторону, тот может найти в
признании Станкевича подтверждение той мысли, что он был эгоист без твердого характера.
Он
хотел сперва поцеловать его в плечо, но так как Николай вместо того пожал ему руку, то Феноген важно откинулся назад и ответил крепким, до боли, пожатием. Он позволял себе думать, что он не слуга, а друг Николая, и рад был публичному
признанию его в этом достоинстве. Но поцеловаться все же нужно было.
Появился трактат «о табунных свойствах русского человека», который очень не понравился великим деятелям «Искры». Они никак не соглашались признать себя ржущим стадом,
хотя такого
признания никто от них и не требовал.
Поучительно, что самое развитие неокритицизма силою вещей приводит
хотя бы к логическому платонизму (Ласк, Гуссерль, Коген), т. е. восстановляет в своих правах
признание софийности мира,
хотя и в самом бледном, формально-логическом аспекте.].
В этом гармоническом чувствовании мирового ритма, в этом
признании божественной сущности судьбы коренится та любовь к року, — amor fati, — о которой в позднейших своих работах с таким восторгом говорит Ницше: «Моя формула для величия человека есть amor fati: не
хотеть ничего другого ни впереди, ни позади, ни во всю вечность. Не только переносить необходимость, но и не скрывать ее, — любить ее… Являешься необходимым, являешься частицею рока, принадлежащим к целому, существуешь в целом»…
Лариса должна была несколько раз кряду повторить свое
признание, прежде чем обнаружилось
хотя слабое действие того волшебства, на которое она рассчитывала. Но она так настойчиво теребила больного, что в его глазах наконец блеснула слабая искра сознания, и он вышел из своего окаменелого бесчувствия.
Алина писала, в свою очередь, князю Лимбургу о дошедших до нее слухах, что его
хотят женить на другой, уверяла, что ей также сделано блестящее предложение и что поэтому она освобождает его от данного слова и предлагает разойтись, тем более что нельзя же ей выходить замуж до
признания прав ее русским правительством и до получения документов о ее рождении, а этого нельзя получить раньше окончания все еще продолжавшейся войны России с Турцией.
Хотя это непрошеное
признание чрезвычайно удивило меня, я не противоречил, как, видимо, хотелось того моему собеседнику, но ожидал от него самого опровержения своих слов, как это всегда бывает в подобных случаях.
С отъезда Серафимы они еще ни разу не говорили об «истории». Теркин избегал такого объяснения, не
хотел волновать ее, боялся и еще чего-то. Он должен был бы повиниться ей во всем, сказать, что с приезда ее охладел к Серафиме. А если доведет себя еще до одного
признания? Какого? Он не мог ответить прямо. С каждым часом она ему дороже, — он это чувствовал… И говорить с ней о Серафиме делалось все противнее.
Аграфена Силаевна повержена была на одр болезни; отец сделал во всем
признание, он выбежал из дому, как помешанный, и
хотел было броситься в реку.
Порой заметно было, что она
хотела в чем-то открыться мужу; но всякой раз тяжкая тайна залегала у ней в груди, теснила ее — и только смертная бледность, потоки слез и трепет всего ее тела открывали мужу ее, что тут было нечто непросто: более никакого
признания не мог он от нее добиться.