Неточные совпадения
Обе несомненно знали, что такое была жизнь и что такое была смерть, и
хотя никак не могли ответить и не поняли бы даже тех вопросов, которые представлялись Левину, обе не сомневались в значении этого явления и совершенно одинаково, не только между собой, но разделяя этот взгляд с
миллионами людей, смотрели на это.
Гаврило. «Молчит»! Чудак ты… Как же ты
хочешь, чтоб он разговаривал, коли у него
миллионы! С кем ему разговаривать? Есть человека два-три в городе, с ними он разговаривает, а больше не с кем; ну, он и молчит. Он и живет здесь не подолгу от этого от самого; да и не жил бы, кабы не дела. А разговаривать он ездит в Москву, в Петербург да за границу, там ему просторнее.
— Революционер — тоже полезен, если он не дурак. Даже — если глуп, и тогда полезен, по причине уродливых условий русской жизни. Мы вот все больше производим товаров, а покупателя — нет,
хотя он потенциально существует в количестве ста
миллионов. По спичке в день — сто
миллионов спичек, по гвоздю — сто
миллионов гвоздей.
Невозможно представить, чтоб
миллионы людей пошли за теми, кто, мечтая о всеобщем счастье,
хочет разрушить все, что уже есть, ради того, что едва ли возможно.
Он стыдился сознаться себе, что
хочет видеть царя, но это желание возрастало как бы против воли его, разжигаемое работой тысяч людей и хвастливой тратой
миллионов денег.
А он вот
хочет деревню отрубами раскрошить, полагая, что создаст на русских-то полях американских фермеров, а создать он может токмо
миллионы нищих бунтарей, на производство фермеров у него как раз сельскохозяйственного инвентаря не хватит, даже если он половинку России французским банкирам заложил бы.
Я
хочу быть богатым, но не для того, чтоб народить детей и оставить им наследство —
миллионы.
Он помнил эту команду с детства, когда она раздавалась в тишине провинциального города уверенно и властно,
хотя долетала издали, с поля. Здесь, в городе, который командует всеми силами огромной страны, жизнью полутораста
миллионов людей, возглас этот звучал раздраженно и безнадежно или уныло и бессильно, как просьба или же точно крик отчаяния.
— Ну вот видишь, даже, может, и в карты не играет! Повторяю, рассказывая эту дребедень, он удовлетворяет своей любви к ближнему: ведь он и нас
хотел осчастливить. Чувство патриотизма тоже удовлетворено; например, еще анекдот есть у них, что Завьялову англичане
миллион давали с тем только, чтоб он клейма не клал на свои изделия…
В ней теперь проснулся тот инстинкт, который двигает всеми художниками: она
хотела служить олицетворением
миллионов, как брамин служит своему Браме.
Видишь: предположи, что нашелся
хотя один из всех этих желающих одних только материальных и грязных благ — хоть один только такой, как мой старик инквизитор, который сам ел коренья в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою, чтобы сделать себя свободным и совершенным, но однако же, всю жизнь свою любивший человечество и вдруг прозревший и увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли с тем, чтобы в то же время убедиться, что
миллионы остальных существ Божиих остались устроенными лишь в насмешку, что никогда не в силах они будут справиться со своею свободой, что из жалких бунтовщиков никогда не выйдет великанов для завершения башни, что не для таких гусей великий идеалист мечтал о своей гармонии.
Миллионы людей, Марья Алексевна, вреднее вас и себе и другим,
хотя не имеют того ужасного вида, какой имеете вы.
Детей у него в живых не осталось, и
миллионы пошли по наследству каким-то дальним родственникам, которых он при жизни и знать не
хотел.
— Вот хоть бы взять ваше сальное дело, Тарас Семеныч: его песенка тоже спета, то есть в настоящем его виде. Вот у вас горит керосиновая лампа — вот где смерть салу. Теперь керосин все: из него будут добывать все смазочные масла; остатки пойдут на топливо. Одним словом, громаднейшее дело. И все-таки есть выход… Нужно основать стеариновую фабрику с попутным производством разных химических продуктов, маргариновый завод. И всего-то будет стоить около
миллиона.
Хотите, я сейчас подсчитаю?
— Если ты не боишься суда земного, так есть суд божий… Ты кровь христианскую пьешь… Люди мрут голодом, а ты с ихнего голода
миллионы хочешь наживать… Для того я тебя зародил, вспоил и вскормил?.. Будь же ты от меня навсегда проклят!
Сам Великий Инквизитор
хочет дать
миллиону миллионов людей счастье слабосильных младенцев, сняв с них непосильное бремя свободы, лишив их свободы духа [См. мою книгу «Миросозерцание Достоевского», в основу которой положено истолкование «Легенды о Великом Инквизиторе».].
Великий Инквизитор принимает три искушения, отвергнутые Христом в пустыне, отрицает свободу духа и
хочет сделать счастливыми
миллионы миллионов младенцев.
Но
хотя и могло быть нечто достопримечательное собственно в
миллионе и в получении наследства, князя удивило и заинтересовало и еще что-то другое; да и Рогожин сам почему-то особенно охотно взял князя в свои собеседники,
хотя в собеседничестве нуждался, казалось, более механически, чем нравственно; как-то более от рассеянности, чем от простосердечия; от тревоги, от волнения, чтобы только глядеть на кого-нибудь и о чем-нибудь языком колотить.
Если признаете (что очевидно), то намерены ли вы или находите ли вы справедливым по совести, в свою очередь получив
миллионы, вознаградить нуждающегося сына Павлищева,
хотя бы он и носил имя Бурдовского?
Государь сразу же велел англичанам
миллион дать, какими сами
захотят деньгами, —
хотят серебряными пятачками,
хотят мелкими ассигнациями.
Фальшивого или дурного дела я не возьму,
хотя бы мне за это предлагали
миллионы.
— Правда ли, что вы
хотите им подарить со временем
миллион?
Завтра я опять к княгине, но отец все-таки благороднейший человек — не думайте чего-нибудь, и хоть отдаляет меня от тебя, Наташа, но это потому, что он ослеплен, потому что ему
миллионов Катиных хочется, а у тебя их нет; и
хочет он их для одного меня, и только по незнанию несправедлив к тебе.
Но, что ж, если она не
хочет жить на чужой счет; потому что жить этими
миллионами значит жить на чужой счет (я только теперь это узнал).
— Жалко, что уходите вы! — необычно мягким голосом сказал Рыбин. — Хорошо говорите! Большое это дело — породнить людей между собой! Когда вот знаешь, что
миллионы хотят того же, что и мы, сердце становится добрее. А в доброте — большая сила!
Нет — не мое Я, а больше… весь
миллион Я, составляющих армию, нет — еще больше — все Я, населяющие земной шар, вдруг скажут: „Не
хочу!“ И сейчас же война станет немыслимой, и уж никогда, никогда не будет этих „ряды вздвой!“ и „полуоборот направо!“ — потому что в них не будет надобности.
Начальника теперь присылают:
миллион людей у него во власти и
хотя бы мало-мальски дело понимать мог, так и за то бы бога благодарили, а то приедет, на первых-то порах тоже, словно степной конь, начнет лягаться да брыкаться: «Я-ста, говорит, справедливости ищу»; а смотришь, много через полгода, эту справедливость такой же наш брат, суконное рыло, правитель канцелярии, оседлает, да и ездит…
— Какие! — повторил Михайло Трофимыч ожесточенным голосом. — А он что на то говорит? «Я-ста знать, говорит, не
хочу того; а откуда, говорит, вы
миллионы ваши нажили — это я знаю!» — «
Миллионы, говорю, ваше высокородие, хоша бы и были у меня, так они нажиты собственным моим трудом и попечением». — «Все ваши труды, говорит, в том только и были, что вы казну обворовывали!» Эко слово брякнул! Я и повыше его от особ не слыхал того.
Дождешься, пожалуй, что какой-нибудь свой же брат оберет тебя дочиста, а там, глядишь, сделает сделку по гривне за рубль, да и сидит в
миллионе и плевать на тебя не
хочет.
— Выслушайте хоть раз в жизни внимательно: я пришел за делом, я
хочу успокоиться, разрешить
миллион мучительных вопросов, которые волнуют меня… я растерялся… не помню сам себя, помогите мне…
Показалось Александрову, что он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и
хотя бы прошли еще
миллионы лет, он никогда не позабудет этой грациозной, воздушной фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяющегося, единственного «своего» лица с нежным и умным лбом под темными каштаново-рыжими волосами, заплетенными в корону, этих больших внимательных серых глаз, у которых раек был в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли крошечные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной формы, какую Александров видел только в корпусе, в рисовальном классе, когда, по указанию старого Шмелькова, он срисовывал с гипсового бюста одну из Венер.
— Неужели ты не понимаешь, что из-за этого только одного можно застрелить себя? Ты не понимаешь, что может быть такой человек, один человек из тысячи ваших
миллионов, один, который не
захочет и не перенесет.
Предположи, что он делом ничего не потряс, не похитил ни на пять копеек, ни на
миллион, а взамен того пришел и сказал громко: я не
хочу вашего
миллиона, но утверждаю, что не менее вас имею право на него, имею, имею, имею!
То будто умер дедушка (опять сцена с разговорами,
хотя никакого дедушки не было), ему оставил
миллион, а Порфишке-кровопивцу — шиш.
Конституция Соединенных Штатов требует от меня, чтобы я делал двум
миллионам рабов (тогда были рабы, теперь на место их смело можно поставить рабочих) как раз обратное тому, что бы я
хотел, чтобы мне делали, т. е. содействовал бы тому, чтобы держать их в том рабстве, в котором они находятся.
Если не одумаетесь, все так же погибнете, как погибли люди, убитые Пилатом, как погибли те, которых задавила башня Силоамская, как погибли
миллионы и
миллионы людей, убивавших и убитых, казнивших и казненных, мучащих и мучимых, и как глупо погиб тот человек, засыпавший житницы и сбиравшийся долго жить и умерший в ту же ночь, с которой он
хотел начинать жизнь.
Хотя, с другой стороны, если подумать, что в России сто
миллионов населения, что интеллигенции наберется около
миллиона, что из этого
миллиона в течение десяти лет выдвинется всего одно или, много, два литературных дарования, — нет, эта комбинация приводила меня в отчаяние, потому что приходилось самого себя считать избранником, солью земли, тем счастливым номером, на который падает выигрыш в двести тысяч.
Муж Алены Евстратьевны
хотя и занимался подрядами и числился во второй гильдии, но, попав в земские гласные, перевел себя совсем на господскую руку, то есть он в этом случае, как
миллионы других мужей, только плясал под дудку своей жены, которая всегда была записной модницей.
Давай мне
миллион — н-не
хочу!
— Я и Федор богаты, наш отец капиталист, миллионер, с нами нужно бороться! — проговорил Лаптев и потер ладонью лоб. — Бороться со мной — как это не укладывается в моем сознании! Я богат, но что мне дали до сих пор деньги, что дала мне эта сила? Чем я счастливее вас? Детство было у меня каторжное, и деньги не спасали меня от розог. Когда Нина болела и умирала, ей не помогли мои деньги. Когда меня не любят, то я не могу заставить полюбить себя,
хотя бы потратил сто
миллионов.
Прокоп, по-видимому,
хотел объяснить, что из дарового
миллиона, конечно, ничего не стоит уступить сотню-другую тысяч; но вдруг опомнился и уставился на меня глазами.
— И что вы грызетесь! — говорил я им иногда под добрую руку, — каждой из вас по двугривенному дать — за глаза довольно, а вы вот думаете
миллион после меня найти и добром поделить не
хотите: все как бы одной захапать!
— Сам! сам перед отъездом в Петербург говорил:
миллиона, говорит, добром поделить не
хотите! — восклицает сестрица Марья Ивановна и от волнения даже вскакивает с места и грозится куда-то в пространство кулаком.
— Сама собственными ушами слышала, как говорил:
миллиона, говорит, добром поделить не
хотите! — вторит с невольным увлечением сестрица Дарья Ивановна.
Получив в обладание
миллионы, Домна Осиповна начала курить вместо папирос пахитосы; сделала это она, припомнив слова Бегушева, который как-то сказал, что если женщины непременно
хотят курить, так курили бы, по крайней мере, испанские пахитосы, а не этот тошнотворный maryland doux! [сладкий мерилендский табак! (франц.).]. Домна Осиповна вообще очень часто припоминала замечания Бегушева; а еще более того употребляла его мысли и фразы в разговорах.
Возвратясь же из Сибири и сделавшись обладателем пяти
миллионов, Олухов, несмотря на ничтожность своего характера, уверовал, однако, в одно: что когда у него денег много, так он может командовать людьми как
хочет! Первоначальное и главное его намерение было заставить Домну Осиповну бросить Бегушева, которого Олухов начал считать единственным разрушителем его семейного счастья.
И уж не
хочу я быть Сашей, и уж не прошу я милостыни ни у кого: буду идти как иду,
хотя бы на
миллионы и биллионы веков протянулся мой путь: сказано идти без отдыху Сашке Жегулеву».
— Ах, полно говорить об этом!
Миллионом, если
хочешь.
— А потом, — сказал Юрий, стараясь ее утешить, и не понимая значения этого: боже! — потом съезжу в полк, возьму отставку, и возвращусь опять к тебе… тогда ты будешь моею, вопреки всем ничтожным предрассудкам. — Если даже мой отец
захочет разлучить нас, если… о — нет! — он дал мне жизнь, а ты меня даришь
миллионом жизней в каждой улыбке…
Сосипатра. Да, убиваются об этих
миллионах не только холостые, а даже и женатые. Об чем они-то хлопочут, я уж не понимало. Разве
хотят с женами развестись.