Неточные совпадения
Кроме того, хотя он долго жил в самых близких отношениях к мужикам как
хозяин и посредник, а главное, как советчик (мужики
верили ему и ходили верст за сорок к нему советоваться), он не имел никакого определенного суждения о народе, и на вопрос, знает ли он народ, был бы в таком же затруднении ответить, как на вопрос, любит ли он народ.
— Ах, эти мне сельские
хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот ваш тон презрения к нашему брату городским!… А как дело сделать, так мы лучше всегда сделаем.
Поверь, что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан, так что я боюсь, как бы тот не отказался даже. Ведь это не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич, желая словом обидной совсем убедить Левина в несправедливости его сомнений, — а дровяной больше. И станет не больше тридцати сажен на десятину, а он дал мне по двести рублей.
Васенька Весловский, ее муж и даже Свияжский и много людей, которых она знала, никогда не думали об этом и
верили на слово тому, что всякий порядочный
хозяин желает дать почувствовать своим гостям, именно, что всё, что так хорошо у него устроено, не стоило ему,
хозяину, никакого труда, а сделалось само собой.
— То зачем же ее преследовать, тревожить, волновать ее воображение?.. О, я тебя хорошо знаю! Послушай, если ты хочешь, чтоб я тебе
верила, то приезжай через неделю в Кисловодск; послезавтра мы переезжаем туда. Княгиня остается здесь дольше. Найми квартиру рядом; мы будем жить в большом доме близ источника, в мезонине; внизу княгиня Лиговская, а рядом есть дом того же
хозяина, который еще не занят… Приедешь?..
— В деревне я чувствовала, что, хотя делаю работу объективно необходимую, но не нужную моему
хозяину и он терпит меня, только как ворону на огороде. Мой
хозяин безграмотный, но по-своему умный мужик, очень хороший актер и человек, который чувствует себя первейшим, самым необходимым работником на земле. В то же время он догадывается, что поставлен в ложную, унизительную позицию слуги всех господ. Науке, которую я вколачиваю в головы его детей, он не
верит: он вообще неверующий…
— А ведь я не умылся! Как же это? Да и ничего не сделал, — прошептал он. — Хотел изложить план на бумагу и не изложил, к исправнику не написал, к губернатору тоже, к домовому
хозяину начал письмо и не кончил, счетов не
поверил и денег не выдал — утро так и пропало!
Но почему же я не могу предположить, например, хоть такое обстоятельство, что старик Федор Павлович, запершись дома, в нетерпеливом истерическом ожидании своей возлюбленной вдруг вздумал бы, от нечего делать, вынуть пакет и его распечатать: „Что, дескать, пакет, еще, пожалуй, и не
поверит, а как тридцать-то радужных в одной пачке ей покажу, небось сильнее подействует, потекут слюнки“, — и вот он разрывает конверт, вынимает деньги, а конверт бросает на пол властной рукой
хозяина и уж, конечно, не боясь никакой улики.
Спросите обо мне у
хозяина и других, кому вы особенно
верите из этой компании», встал и ушел в другую комнату.
Старуха так и не
поверила, а потом рассердилась на
хозяина: «Татарина Шахму, кобылятника, принимает, а этот чем хуже? Тот десять раз был и как-то пятак медный отвалил, да и тот с дырой оказался».
В Тайболу начальство нагрянуло к вечеру. Когда подъезжали к самому селению, Ермошка вдруг струсил: сам он ничего не видал, а
поверил на слово пьяному Мыльникову. Тому с пьяных глаз могло и померещиться незнамо что… Однако эти сомнения сейчас же разрешились, когда был произведен осмотр кожинского дома. Сам
хозяин спал пьяный в сарае. Старуха долго не отворяла и бросилась в подклеть развязывать сноху, но ее тут и накрыли.
— Точно из бани вырвался, — рассказывал Петр Елисеич, не слушая
хозяина. — Так и напирает… Еще этот Мосей навязался. Главное, что обидно: не
верят ни одному моему слову, точно я их продал кому. Не
верят и в то же время выпытывают. Одна мука.
— Мм, — не
верит? Значит — не хочет. А мы с тобой хотим, ну и —
верим! — спокойно сказал
хозяин и, вдруг перегнувшись пополам, начал глухо кашлять. Откашлялся, растирая грудь, долго стоял среди комнаты, сопя и разглядывая мать вытаращенными глазами.
— Ах, ты всё про лакея моего! — засмеялась вдруг Марья Тимофеевна. — Боишься! Ну, прощайте, добрые гости; а послушай одну минутку, что я скажу. Давеча пришел это сюда этот Нилыч с Филипповым, с
хозяином, рыжая бородища, а мой-то на ту пору на меня налетел. Как хозяин-то схватит его, как дернет по комнате, а мой-то кричит: «Не виноват, за чужую вину терплю!» Так,
веришь ли, все мы как были, так и покатились со смеху…
— Да вы и без того много надолжали;
хозяин велел только вам
верить до двадцати пар, а вы уж…
— Не
верю, князь! — отвечал с достоинством Морозов. — Еще не видано на Руси, чтобы гость бесчестил
хозяина, чтобы силой врывался в терем жены его. Хмелен был мед мой; он вскружил тебе голову, князь, поди выспись; завтра всё забудем. Не забуду лишь я, что ты гость мой.
Набитые полуслепыми людьми, которые равнодушно
верят всему, что не тревожит, не мешает им жить в привычном, грязном, зазорном покое, — распластались, развалились эти чужие друг другу города по великой земле, точно груды кирпича, брёвен и досок, заготовленных кем-то, кто хотел возвести сказочно огромное здание, но тот, кто заготовил всё это богатство, — пропал, исчез, и весь дорогой материал тоже пропадает без строителя и
хозяина, медленно сгнивая под зимними снегами и дождями осени.
— А я продам, — сказал
хозяин. — Знатный конь! Немного храмлет, а шагист, и хоть ему за десять, а такой строгий, что только держись! Ну,
веришь ли богу! если б он не окривел, так я бы с ним ни за что в свете не расстался.
— Было точно целковых два, как расчелся с
хозяином; все вышли: то да се. Слушай, Гриша, ты знаешь, каков я есть такой! — подхватил вдруг Захар решительным тоном. — Уж сослужу службу — одно говорю, слышь, заслужу! Теперь возьми ты: звал ребят, придут — угостить надо: как же без денег-то? Никаким манером нельзя. Ведь Герасим в долг не
поверит — право, жид, не
поверит; надо как-нибудь перевернуться, а уж насчет себя одно скажу: заслужу тебе!
Но этим еще не довольствуется Аким: он ведет
хозяина по всем закоулкам мельницы, указывает ему, где что плохо, не пропускает ни одной щели и все это обещает исправить в наилучшем виде. Обнадеженный и вполне довольный, мельник отправляется. Проходят две недели; возвращается
хозяин. Подъезжая к дому, он не узнает его и глазам не
верит: на макушке кровли красуется резной деревянный конь; над воротами торчит шест, а на шесте приделана скворечница; под окнами пестреет вычурная резьба…
Он
хозяин тут над всеми, и если примется работать сам — никто не
поверит, что он работает просто из охоты, а не для того, чтоб подогнать их, показать им пример.
— Страхи какие! — не
поверил Ефим, с любопытством поглядывая в лицо
хозяина. Но он тотчас же отступил на шаг пред Фомой.
Старик объяснил ему очень понятно, с жаром. Порою он отплёвывался, морщил лицо, выражая отвращение к мерзости. Евсей смотрел на старика и почему-то не
верил в его отвращение и
поверил всему, что сказал
хозяин о публичном доме. Но всё, что говорил старик о женщине, увеличило чувство недоверия, с которым он относился к
хозяину.
— Вам —
верю, а
хозяину — не
верю, ни в чём…
Хозяин повел княгиню Зорину; прочие мужчины повели также дам к столу, который был накрыт в длинной галерее, увешанной картинами знаменитых живописцев, — так по крайней мере уверял
хозяин, и большая часть соседей
верили ему на честное слово; а некоторые знатоки, в том числе княжны Зорины, не смели сомневаться в этом, потому что на всех рамах написаны были четкими буквами имена: Греза, Ван-дика, Рембрандта, Албана, Корреджия, Салватор Розы и других известных художников.
Помня, что это значит, Тетка вскочила на стул и села. Она поглядела на
хозяина. Глаза его, как всегда, глядели серьезно и ласково, но лицо, в особенности рот и зубы, были изуродованы широкой неподвижной улыбкой. Сам он хохотал, прыгал, подергивал плечами и делал вид, что ему очень весело в присутствии тысячей лиц. Тетка
поверила его веселости, вдруг почувствовала всем своим телом, что на нее смотрят эти тысячи лиц, подняла вверх свою лисью морду и радостно завыла.
И на ихней ферме жили тревожно: не только ночью, но и днем спускали собак, и
хозяин ночью клал возле себя ружье. Такое же ружье, но только одноствольное и старое, он хотел дать Янсону, но тот повертел ружье в руках, покачал головою и почему-то отказался.
Хозяин не понял причины отказа и обругал Янсона, а причина была в том, что Янсон больше
верил в силу своего финского ножа, чем этой старой ржавой штуке.
Говорил Тихон спокойно, двигался медленно и весь был такой, как всегда, но
хозяин не
верил ему и ждал каких-то грозных, осуждающих слов. Однако Тихон, взглянув на потолок в квадрат, вырезанный в нём, послушав воркованье голубей, снова заговорил спокойно и просто...
— Эхва, беда какая! Мало ли у кого не бывает денег, не ночуют же в поле… я тебя поведу к такому
хозяину, который в долг
поверит: об утро, как пойдешь, знамо, оставь что-нибудь в заклад, до денег, полушубок или кушак, придешь, рассчитаешься; у нас завсегда так-то водится…
— Да вы
верите в бога-то? — спросил я
хозяина; он искоса взглянул на меня мертвым глазом и долго молчал.
Я знал, чувствовал, что он — неправ в спокойном отрицании всего, во что я уже
верил, я ни на минуту не сомневался в своей правде, но мне трудно было оберечь мою правду от его плевков; дело шло уже не о том, чтобы опровергнуть его, а чтоб защитить свой внутренний мир, куда просачивался яд сознания моего бессилия пред цинизмом
хозяина.
Рыжов нимало не заботился, что о нем думают; он честно служил всем и особенно не угождал никому; в мыслях же своих отчитывался единому, в кого неизменно и крепко
верил, именуя его учредителем и
хозяином всего сущего.
Матрена (на мужа). То-то, глупая твоя башка, дурацкая; что ему наболтают, а он всему и
верит. Только напрасно малого оконфузил. А лучше как живет, так пускай и живет у
хозяина.
Хозяин нам теперь на нужду десяточку даст. А время придет, и женим.
Нет, нет, позвольте вам не
верить!
Вы страстно влюблены в какую-то
Кухарочку, гризетку или прачку.
Смешно, виконт, мне это. —
Смешно вам? —
подхватил
хозяин. —
Смейтеся, маркиза, ваша воля!
Но если б в самом деле я хотел
Кого-нибудь когда-нибудь любить,
Так не влюбился бы в вас, светских дам,
А сердце отдал бы простой крестьянке.
Итак, я сижу в Петербургской гостинице уже девятый день. Вопли души совершенно истощили мое портмоне.
Хозяин — мрачный, заспанный, лохматый хохол с лицом убийцы — уже давно не
верит ни одному моему слову. Я ему показываю некоторые письма и бумаги, из которых он мог бы и т. д., но он пренебрежительно отворачивает лицо и сопит. Под конец мне приносят обедать, точно Ивану Александровичу Хлестакову: «
Хозяин сказал, что это в последний раз…»
Он говорил о том, как много приходится работать, когда хочешь стать образцовым сельским
хозяином. А я думал: какой это тяжелый и ленивый малый! Он, когда говорил о чем-нибудь серьезно, то с напряжением тянул «э-э-э-э» и работал так же, как говорил, — медленно, всегда опаздывая, пропуская сроки. В его деловитость я плохо
верил уже потому, что письма, которые я поручал ему отправлять на почту, он по целым неделям таскал у себя в кармане.
Гость
верил, что он по гроб одолжает
хозяина тем, что прекрасно обедал.
У нас на заводе говорят, что вы были подкуплены
хозяевами, но я этому не
верю, потому что
хозяева наши не дураки и не станут даром бросать денег, а кроме того, я знаю, что вы не взяточник и не вор, как другие ваши коллеги, которым нужны деньги на арфисток и шампанское с трюфелями.
— Послушай, — говорю, — Дмитрий Никитич, исполни ты хоть один раз в жизни мою просьбу и
поверь, что сам за то после будешь благодарить: не закладывай ты именья, а лучше перевернись как-нибудь. Залог для
хозяев, которые на занятые деньги покупают именья, благодетелен; но заложить и деньги прожить — это хомут, в котором, рано ли, поздно ли, ты затянешься. О тебе я не говорю: ты мужчина, проживешь как-нибудь; но я боюсь за мать твою, ты оставишь ее без куска хлеба.
Под тяжелыми шагами заскрипели половицы, и стукнула упавшая табуретка.
Хозяин Андрея Николаевича, пекарь, когда бывал пьян, постоянно терял что-нибудь и не успокаивался, пока не находил. Чаще всего он терял какие-то две копейки, и Андрей Николаевич сомневался, были ли они когда-нибудь в действительности. Жена давала ему свои две копейки, говоря, что это потерянные, но Федор Иванович не
верил, и приходилось перерывать всю комнату.
Собака заснула за двором. Голодный волк набежал и хотел съесть ее. Собака и говорит: «Волк! подожди меня есть, — теперь я костлява, худа. А вот, дай срок,
хозяева будут свадьбу играть, тогда мне еды будет вволю, я разжирею, — лучше тогда меня съесть». Волк
поверил и ушел. Вот приходит он в другой раз и видит — собака лежит на крыше. Волк и говорит: «Что ж, была свадьба?» А собака и говорит: «Вот что, волк: коли другой раз застанешь меня сонную перед двором, не дожидайся больше свадьбы».
— Женится — переменится, — молвил Патап Максимыч. — А он уж и теперь совсем переменился. Нельзя узнать супротив прошлого года, как мы в Комарове с ним пировали. Тогда у него в самом деле только проказы да озорство на уме были, а теперь парень совсем выровнялся… А чтоб он женины деньги нá ветер пустил, этому я в жизнь не
поверю. Сколько за ним ни примечал, видится, что из него выйдет добрый, хороший
хозяин, и не то чтоб сорить денежками, а станет беречь да копить их.
— Думать надо, его обворовывают. Все тащат: и приказчики, и караванные, и ватажные. Нельзя широких дел вести без того, чтобы этого не было, — молвил луповицкий
хозяин, Андрей Александрыч. — И в маленьких делах это водится, а в больших и подавно. Чужим добром поживиться нынче в грех не ставится, не
поверю я, чтобы к Смолокурову в карман не залезали. Таковы уж времена. До легкой наживы все больно охочи стали.
Да и как было не
поверить, когда она в самом деле получала откуда-то большие деньги и, живя в Нейсесе, достала значительную сумму, которую предложила гостеприимному своему
хозяину на приобретение у Трирского курфирста прав на графство Оберштейн и на выкуп заложенного графства Стирум.
— Теперь вы будете отправлены на фронт, в передовую линию, и там, в боях за рабочее дело, искупите свою вину. Я
верю, что скоро мы опять сможем назвать вас нашими товарищами… — А третьего мы все равно отыщем, и ему будет расстрел… Товарищи! — обратился он к толпе. — Мы сегодня уходим. Красная армия освободила вас от гнета ваших эксплуататоров, помещиков и
хозяев. Стройте же новую, трудовую жизнь, справедливую и красивую!
В преданность карлика он
верил и чувствовал к нему нечто вроде ласковой заботы о собачке, которая с каждым днем все больше привязывается к
хозяину.
— Да и вам лучше… Какое удовольствие!.. И нам-то с этими самоубийствами житья нет.
Верьте слову…
Хозяева меблированных комнат обижаются чрезвычайно. Приедет с железной дороги как следует, номер возьмет, спросит порцию чаю… А там и выламывай двери. Ночью и натворит безобразия. Или опять в банях, или в номерах для приезжающих. Спервоначалу пройдется насчет женского пола…
У Ранеевых он познакомился с новою интересной личностью, Антониной Павловной Лориной. Это была сестра
хозяина дома, в котором они квартировали, и самая задушевная подруга Лизы. Тони передавала она свои радости и печали, свои тайны, кроме одной, которую
поверила только Богу. Чтобы короче познакомить читателя с этим новым лицом, я должен отступить от начатого рассказа.
На Макаровом Кругу пулкувник Антоний, в золотом шитом кунтуше, вечером принял команду,
поверил присутствующих, и на ночь вся компания человек до 100 отправилась в фольварк Черноручье к помещику Маковецкому, где был готов ужин и
хозяин встретил их на крыльце с хлебом и солью.
— Чай, на народе считал… А не
веришь, сыпь в кошель, да и за дверь… — огрызнулся
хозяин.
Говоря это, я говорю одно из двух: или то, что я не
верю тому, что говорит
хозяин, или то, что я не хочу делать того, что велит
хозяин.