Неточные совпадения
Сам же он во всю жизнь свою не
ходил по другой улице, кроме той, которая вела к месту его службы, где не было никаких публичных красивых зданий; не замечал никого из встречных, был ли он генерал или князь;
в глаза не знал прихотей, какие дразнят
в столицах людей, падких на невоздержанье, и даже отроду не был
в театре.
Но Дронов не пришел, и
прошло больше месяца времени, прежде чем Самгин увидел его
в ресторане «Вена». Ресторан этот печатал
в газетах объявление, которое извещало публику, что после
театра всех известных писателей можно видеть
в «Вене». Самгин давно собирался посетить этот крайне оригинальный ресторан,
в нем показывали не шансонеток, плясунов, рассказчиков анекдотов и фокусников, а именно литераторов.
Захотелось сегодня же, сейчас уехать из Москвы. Была оттепель, мостовые порыжели,
в сыроватом воздухе стоял запах конского навоза, дома как будто вспотели, голоса людей звучали ворчливо, и раздирал уши скрип полозьев по обнаженному булыжнику. Избегая разговоров с Варварой и встреч с ее друзьями, Самгин днем
ходил по музеям, вечерами посещал
театры; наконец — книги и вещи были упакованы
в заказанные ящики.
Затем рассказала, что
в театры она
ходит...
Вечером он скучал
в театре, глядя, как играют пьесу Ведекинда, а на другой день с утра до вечера
ходил и ездил по городу, осматривая его, затем посвятил день поездке
в Потсдам.
Прошел мимо плохонького
театра, построенного помещиком еще до «эпохи великих реформ», мимо дворянского собрания, купеческого клуба, повернул
в широкую улицу дворянских особняков и нерешительно задержал шаг, приближаясь к двухэтажному каменному дому, с тремя колоннами по фасаду и с вывеской на воротах: «Белошвейная мастерская мадам Ларисы Нольде».
Справедливый государь Александр Благословенный разоблачил его притворство,
сослал в Сибирь, а
в поношение ему велел изобразить его полуголым,
в рубище, с протянутой рукой и поставить памятник перед
театром, — не притворяйся, шельма!
— С утра
хожу, смотрю, слушаю. Пробовал объяснять. Не доходит. А ведь просто: двинуться всей массой прямо с поля на Кремль, и — готово! Кажется,
в Брюсселе публика из
театра, послушав «Пророка», двинулась и — получила конституцию… Дали.
Однажды, воротясь поздно из
театра, он с извозчиком стучал почти час
в ворота; собака, от скаканья на цепи и лая, потеряла голос. Он иззяб и рассердился, объявив, что съедет на другой же день. Но и другой, и третий день, и неделя
прошла — он еще не съезжал.
— Что-о? — перебил Тарантьев. — А давно ли ты
ходил со двора, скажи-ка? Давно ли ты был
в театре? К каким знакомым
ходишь? На кой черт тебе этот центр, позволь спросить!
— Я иногда
в театр хожу да
в гости; вот бы…
— Ну, батенька, можно сказать, что вы
прошли хорошую школу… — говорил задумчиво Веревкин. — Что бы вам явиться к нам полгодом раньше?.. А вы какие роли играли
в театре?
Понятно, что
в таком столпотворении разобраться было нелегко, и недели две после приезда все
ходили как потерянные. Искали и не находили; находили и опять теряли. Для взрослых помещичьих дочерей — и
в том числе для сестры Надежды — это было чистое мученье. Они рвались выезжать, мечтали порхать на балах,
в театрах, а их держали взаперти,
в вонючих каморках, и кормили мороженою домашней провизией.
Прошло несколько дней, унылых, однообразных, Бурмакин сводил жену
в театр. Давали «Гамлета». Милочку прежде всего удивило, что муж ведет ее не
в ложу, а куда-то
в места за креслами. Затем Мочалов ей не понравился, и знаменитое «башмаков еще не износила», приведшее ее мужа
в трепет (он даже толкнул ее локтем, когда трагик произносил эти слова), пропало совсем даром.
Прошло еще несколько дней. Свозил Бурмакин жену еще раз
в театр, но на вопрос, понравился ли ей Щепкин
в «Скупом», встретил прежний ответ…
С переходом
в «Ливорно» из солидных «Щербаков» как-то помельчало сборище актеров: многие из корифеев не
ходили в этот трактир, а ограничивались посещением по вечерам Кружка или заходили
в немецкий ресторанчик Вельде, за Большим
театром.
С ним, уже во время работ, я спускался второй раз
в Неглинку около Малого
театра, где канал делает поворот и где русло было так забито разной нечистью, что вода едва
проходила сверху узкой струйкой: здесь и была главная причина наводнений.
Прошло много лет.
В 1878 году, после русско-турецкой войны, появился
в Москве миллионер Малкиель — поставщик обуви на войска. Он купил и перестроил оба эти дома: гурьевский — на свое имя, и отделал его под «Пушкинский
театр» Бренко, а другой — на имя жены.
Вход
в ресторан был строгий: лестница
в коврах, обставленная тропическими растениями, внизу швейцары, и
ходили сюда завтракать из своих контор главным образом московские немцы. После спектаклей здесь собирались артисты Большого и Малого
театров и усаживались
в двух небольших кабинетах.
В одном из них председательствовал певец А. И. Барцал, а
в другом — литератор, историк
театра В. А. Михайловский — оба бывшие посетители закрывшегося Артистического кружка.
Я
прошел к Малому
театру и, продрогший, промочив ноги и нанюхавшись запаха клоаки, вылез по мокрой лестнице. Надел шубу, которая меня не могла согреть, и направился
в редакцию, где сделал описание работ и припомнил мое старое путешествие
в клоаку.
Однажды,
в театре (Мочалов находился тогда на высоте своей славы, и Лаврецкий не пропускал ни одного представления), увидел он
в ложе бельэтажа девушку, — и хотя ни одна женщина не
проходила мимо его угрюмой фигуры, не заставив дрогнуть его сердце, никогда еще оно так сильно не забилось.
— Признаться, я и сама еще не знаю, — ответила Тамара. — Видите ли, ее отвезли
в анатомический
театр… Но пока составили протокол, пока дорога, да там еще
прошло время для приема, — вообще, я думаю, что ее не успели еще вскрыть… Мне бы хотелось, если только это возможно, чтобы ее не трогали. Сегодня — воскресенье, может быть, отложат до завтра, а покамест можно что-нибудь сделать для нее…
Анатомический
театр представлял из себя длинное, одноэтажное темно-серое здание, с белыми обрамками вокруг окон и дверей. Было
в самой внешности его что-то низкое, придавленное, уходящее
в землю, почти жуткое. Девушки одна за другой останавливались у ворот и робко
проходили через двор
в часовню, приютившуюся на другом конце двора,
в углу, окрашенную
в такой же темно-серый цвет с белыми обводами.
— Ох! Ч!то вы мне будете говорить? Замечательный город! Ну, совсем европейский город. Если бы вы знали, какие улицы, электричество, трамваи,
театры! А если бы вы знали, какие кафешантаны! Вы сами себе пальчики оближете. Непременно, непременно советую вам, молодой человек,
сходите в Шато-де-Флер,
в Тиволи, а также проезжайте на остров. Это что-нибудь особенное. Какие женщины, ка-ак-кие женщины!
— Так что же вы говорите, я после этого уж и не понимаю! А знаете ли вы то, что
в Демидовском студенты имеют единственное развлечение для себя —
ходить в Семеновский трактир и пить там? Большая разница Москва-с, где — превосходный
театр, разнообразное общество, множество библиотек, так что, помимо ученья, самая жизнь будет развивать меня, а потому стеснять вам
в этом случае волю мою и лишать меня, может быть, счастья всей моей будущей жизни — безбожно и жестоко с вашей стороны!
Покуда он потом сел на извозчика и ехал к m-me Пиколовой, мысль об
театре все больше и больше
в нем росла. «Играть будут, вероятно,
в настоящем
театре, — думал он, — и, следовательно, можно будет сыграть большую пьесу. Предложу им «Гамлета»!» — Возраст Ромео для него уже
прошел, настала более рефлексивная пора — пора Гамлетов.
— На-ка вот тебе, — сказал он, подавая его Паше: — тут есть три-четыре рыжичка; если тебе захочется полакомиться, — книжку какую-нибудь купить,
в театр сходить, — ты загляни
в эту шапочку, к тебе и выскочит оттуда штучка, на которую ты можешь все это приобресть.
Возвратившись из
театра в свой неприглядный номер, герой мой предался самым грустным мыслям; между ним и Мари было условлено, что он первоначально спросит ее письмом, когда ему можно будет приехать
в Петербург, и она ему ответит, и что еще ответит… так что
в этой переписке, по крайней мере, с месяц
пройдет; но чем же занять себя
в это время?
Прошло года четыре. Я только что вышел из университета и не знал еще хорошенько, что мне начать с собою,
в какую дверь стучаться: шлялся пока без дела.
В один прекрасный вечер я
в театре встретил Майданова. Он успел жениться и поступить на службу; но я не нашел
в нем перемены. Он так же ненужно восторгался и так же внезапно падал духом.
Она знала, что он
ходит в город, бывает там
в театре, но к нему из города никто не приходил.
В Москве, будучи кадетом и потом юнкером, он гораздо охотнее
ходил в цирк, чем
в театр, а еще охотнее
в зоологический сад и во все зверинцы.
— Отвыкла. Ничто не интересует. Говорю вам, совсем одичала.
В театр изредка
в воскресенье
схожу — и будет! А вы?
— Но отчего ж бы вам с Старосмысловыми
в театр не
сходить?
— Ни
в театр, ни на гулянье, ни на редкости здешние посмотреть! Сидим день-деньской дома да
в окошки смотрим! — вступилась Зоя Филипьевна, — только вот к обедне два раза
сходили, так как будто… Вот тебе и Париж!
А если за меня-то вы, Алимпияда Самсоновна, выйдете-с — так первое слово: вы и дома-то будете
в шелковых платьях ходить-с, а
в гости али
в театр-с — окромя бархатных и надевать не станем.
Он постукивал тростью по тротуару, весело кланялся со знакомыми
Проходя по Морской, он увидел
в окне одного дома знакомое лицо. Знакомый приглашал его рукой войти. Он поглядел. Ба! да это Дюмэ! И вошел, отобедал, просидел до вечера, вечером отправился
в театр, из
театра ужинать. О доме он старался не вспоминать: он знал, что́ там ждет его.
Утром,
в дневной полутьме, на сцене большого провинциального
театра идет репетиция. Анемподистов, антрепренер, он же директор и режиссер, предлагает второй актрисе — Струниной
пройти роль Вари.
Жаль, что ты Амфитеатров,
Жаль, что держишь ты
театр…
Лучше был бы ты
ТеатровИ
ходил в амфитеатр!
Да и утром большая часть
ходила только по своим делам, а не по казенным: иные чтоб похлопотать о пронесении вина и заказать новое; другие повидать знакомых куманьков и кумушек или собрать к празднику должишки за сделанные ими прежде работы; Баклушин и участвовавшие
в театре — чтоб обойти некоторых знакомых, преимущественно из офицерской прислуги, и достать необходимые костюмы.
В одной из квартир жил закройщик лучшего портного
в городе, тихий, скромный, нерусский человек. У него была маленькая, бездетная жена, которая день и ночь читала книги. На шумном дворе,
в домах, тесно набитых пьяными людьми, эти двое жили невидимо и безмолвно, гостей не принимали, сами никуда не
ходили, только по праздникам
в театр.
Изо всей мастерской
в театр ходили, на Святках и на Масленице, только двое — Капендюхин и Ситанов; старшие мастера серьезно советовали им смыть этот грех купаньем
в крещенской проруби на Иордани. Ситанов особенно часто убеждал меня...
Жена «сардаря» тоже, несмотря на свои немолодые годы, так же полуобнаженная,
ходила между гостями, приветливо улыбаясь, и сказала через переводчика несколько ласковых слов Хаджи-Мурату, с тем же равнодушием, как и вчера
в театре, оглядывавшему гостей.
— Да и гости такие, что нам носу нельзя показать, и баушка запирает нас всех на ключ
в свою комнату. Вот тебе и гости… Недавно Порфир Порфирыч был с каким-то горным инженером, ну, пили, конечно, а потом как инженер-то принялся по всем комнатам на руках
ходить!.. Чистой
театр… Ей-богу! Потом какого-то адвоката привозили из городу, тоже Порфир Порфирыч, так тово уж прямо на руках вынесли из повозки, да и после добудиться не могли: так сонного и уволокли опять
в повозку.
Как-то одного из них он увидел
в компании своих знакомых, ужинавших
в саду, среди публики. Сверкнул глазами.
Прошел мимо.
В театре ожидался «всесильный» генерал-губернатор князь Долгоруков. Лентовский торопился его встретить. Возвращаясь обратно, он ищет глазами ростовщика, но стол уже опустел, а ростовщик разгуливает по берегу пруда с регалией
в зубах.
Я
в 6 часов уходил
в театр, а если не занят, то к Фофановым, где очень радовался за меня старый морской волк, радовался, что я иду на войну, делал мне разные поучения, которые
в дальнейшем не
прошли бесследно. До слез печалились Гаевская со своей доброй мамой.
В труппе после рассказов Далматова и других, видевших меня обучающим солдат, на меня смотрели, как на героя, поили, угощали и платили жалованье. Я играл раза три
в неделю.
Оба
прошли в ложу — я
в партер. А там уже шепот: «Тургенев
в театре…»
В театр ходить было не на что, а цирка
в эти два года почему-то не было
в Ярославле.
Выставка открылась 20 мая. Еще задолго до открытия она была главной темой всех московских разговоров.
Театры, кроме «Эрмитажа», открывшегося 2 мая, пустовали
в ожидании открытия выставки. Даже дебют Волгиной
в Малом
театре прошел при пустом зале, а «Семейный сад» Федотова описали за долги.
А Юлия Сергеевна привыкла к своему горю, уже не
ходила во флигель плакать.
В эту зиму она уже не ездила по магазинам, не бывала
в театрах и на концертах, а оставалась дома. Она не любила больших комнат и всегда была или
в кабинете мужа, или у себя
в комнате, где у нее были киоты, полученные
в приданое, и висел на стене тот самый пейзаж, который так понравился ей на выставке. Денег на себя она почти не тратила и проживала теперь так же мало, как когда-то
в доме отца.
Дирекция успокоилась, потому что такой состав сохранял сбор, ожидавшийся на отмененную «Злобу дня», драму Потехина, которая
прошла с огромным успехом год назад
в Малом
театре, но почему-то была снята с репертуара. Главную женскую роль тогда
в ней играла Ермолова.
В провинции «Злоба дня» тоже делала сборы. Но особый успех она имела потому, что
в ней был привлекателен аромат скандала.