Неточные совпадения
Сделав этот вывод, Самгин вполне удовлетворился им, перестал
ходить в суд и еще раз подумал, что ему следовало бы учиться
в институте гражданских инженеров, как советовал Варавка.
— Вы всё дома жили, Аглая Ивановна? — спросил он, — я хочу сказать, вы никуда не
ходили в школу какую-нибудь, не учились
в институте?
— И сейчас же рассуждает: «Но ведь это, говорит,
пройдет; это там,
в институте, да дома легко прослыть умницею-то, а
в свете, как раз да два щелкнуть хорошенько по курносому носику-то, так и опустит хохол».
Жажда семейной ласки, материнской, сестриной, нянькиной ласки, так грубо и внезапно оборванной, обратилась
в уродливые формы ухаживания (точь-в-точь как
в женских
институтах «обожание») за хорошенькими мальчиками, за «мазочками»; любили шептаться по углам и,
ходя под ручку или обнявшись
в темных коридорах, говорить друг другу на ухо несбыточные истории о приключениях с женщинами.
— Я
в институте не был, не
проходил этой науки.
— И создал я себе такую, того-этого, горделивую мечту: человек я вольный, ноги у меня длинные — буду
ходить по базарам, ярманкам, по селам и даже монастырям, ну везде, куда собирается народ
в большом количестве, и буду ему петь по нотам. Год я целый, ты подумай, окрылялся этой мечтой, даже
институт бросил… ну, да теперь можно сказать: днем
в зеркало гляделся, а ночью плакал, как это говорится,
в одинокую подушку. Как подумаю, как это я, того-этого, пою, а народ, того-этого, слушает…
Красные кольца не
сходили теперь с его глаз, и почти всякую ночь Персиков ночевал
в институте.
Она наряжалась бы, устраивала у себя журфиксы, воспитывала бы детей («сын
в гимназии, дочь
в институте»), занималась бы слегка благотворительностью и,
пройдя назначенный ей Господом путь, дала бы своему супругу случай уведомить на другой день
в «Новом времени» о своем «душевном прискорбии».
Ольга Михайловна стала глядеть
в щель между двумя хворостинами. Она увидала своего мужа Петра Дмитрича и гостью Любочку Шеллер, семнадцатилетнюю девочку, недавно кончившую
в институте. Петр Дмитрич, со шляпой на затылке, томный и ленивый оттого, что много пил за обедом, вразвалку
ходил около плетня и ногой сгребал
в кучу сено; Любочка, розовая от жары и, как всегда, хорошенькая, стояла, заложив руки назад, и следила за ленивыми движениями его большого красивого тела.
Она молода, изящна, любит жизнь; она кончила
в институте, выучилась говорить на трех языках, много читала, путешествовала с отцом, — но неужели все это только для того, чтобы
в конце концов поселиться
в глухой степной усадьбе и изо дня
в день, от нечего делать,
ходить из сада
в поле, из поля
в сад и потом сидеть дома и слушать, как дышит дедушка?
Прошел месяц, другой — и настал срок отъезда
в институт.
По рядам девочек
прошел ропот: это было наказание, достойное разве что седьмушек! Оставить без передника старшую воспитанницу, воспитанницу выпускного класса, считалось
в институте величайшим позором, и такое наказание ложилось клеймом на весь класс.
Хорошая, дорогая Люда! Сколько лет
прошло с тех пор, как Нина переселилась
в лучший мир, а Люда до сих пор не может удержаться от слез, когда говорит про нее… Она, Люда, утверждает, что, очевидно, судьба связала ее с Ниной, судьба подсказала ей принять по окончании
института место на Кавказе, судьба помогла случайно встретить князя Георгия, который стал ей отцом и другом, сделал ее своей приемной дочерью…
А раз, это было давно, когда весь
институт стоял на молитве
в зале, вдруг
в силюльках послышался какой-то шум, потом плач и все институтки, как один человек, увидели тень высокой, черной монахини, которая
прошла мимо круглого окна
в коридорчик верхних силюлек и, спустившись с лестницы, пропала внизу.
Проходили дни и недели со дня моего поступления
в институт.
Уже больше недели
прошло со дня моего поступления
в институт, а папа все еще жил
в Петербурге. Сегодня он пришел
в последний раз.
В этот же вечер он должен был пуститься
в обратный путь.
Киpa Дергунова отличалась особенным мастерством рассказывать «страсти», и при этом рассказывала она «особенным» способом: таращила глаза, размахивала руками и повествовала загробным голосом о том, что наш
институт когда-то был женским монастырем, что на садовой площадке отрыли скелет и кости, а
в селюльках, или музыкальных комнатах, где институтки
проходили свои музыкальные упражнения, бродят тени умерших монахинь, и чьи-то мохнатые зеленые руки перебирают клавиши.
Классная дама, тихо ступая,
ходила по узким пространствам между рядами кроватей, «переулкам», как их называли
в институте, и наконец, пожелав нам доброй ночи, исчезла за дверью своей комнаты, помещавшейся подле дортуара.
Мальчиков, воспитывавшихся
в достаточных и богатых домах, часто приохочивали к фортепьяно, а девочек учили уже непременно, и
в институтах они
проходили довольно строгую"муштру".
В его доме долго жило семейства князя
В.Трубецкого, куда"Николаша"Добролюбов
ходил еще семинаристом, а позднее студентом Педагогического
института, переписывался с свояченицей князя, очень образованной дамой (моей знакомой) Пальчиковой, урожденной Пещуровой.
Он мог без устали, изо дня
в день работать до шестнадцати часов и никуда не
ходил, кроме заседаний «
Института», где был уже членом по разряду «Надписей и литературы» (и где его приятелем был Ренан), и визитов к вдове Огюста Конта — престарелой и больной; к ней и наш Вырубов являлся на поклон и, как я позднее узнал, поддерживал ее материально.
С первого взгляда можно было заметить, что он далеко не «завсегдатай» этой компании кутил, занимающихся лишь глупым прожиганием жизни и безумными тратами средств, доставшихся им благодаря трудам или талантам их отцов. Виктор Аркадьевич Бобров — так звали его — приходился племянником доктору Звездичу и, несмотря на то, что не
прошло и четырех лет, как он кончил курс
в Технологическом
институте, занимал уже хорошее место на одном из казенных заводов Петербурга.
Он жил со своей единственной дочерью, Александрой Павловной, красивой девятнадцатилетней брюнеткой, с год как кончившей курс
института — богатейшей невестой Петербурга (
ходили слухи, что за ней отец дает
в приданое полмиллиона, и слухи эти,
в виду колоссального состояния Оболдуй-Загорянского, не были неправдоподобны).