Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону
французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
Неточные совпадения
— Я смеюсь, — сказала она, — как смеешься, когда увидишь очень похожий портрет. То, что вы сказали, совершенно характеризует
французское искусство теперь, и живопись и даже
литературу: Zola, Daudet. Но, может быть, это всегда так бывает, что строят свои conceptions [концепции] из выдуманных, условных фигур, а потом — все combinaisons [комбинации] сделаны, выдуманные фигуры надоели, и начинают придумывать более натуральные, справедливые фигуры.
— Налить еще чаю? — спрашивала Елена, она сидела обычно с книжкой в руке, не вмешиваясь в лирические речи мужа, быстро перелистывая страницы, двигая бровями. Читала она
французские романы, сборники «Шиповника», «Фиорды», восхищалась скандинавской
литературой. Клим Иванович Самгин не заметил, как у него с нею образовались отношения легкой дружбы, которая, не налагая никаких неприятных обязательств, не угрожала принять характер отношений более интимных и ответственных.
Я не помню, чтоб в нашей
литературе являлись в последнее время какие-нибудь сведения об этом крае, не знаю также ничего замечательного и на
французском языке.
Французы же слишком оставались в
литературе и литературных отражениях, слишком были закованы в культуре, и притом в своей
французской культуре.
Паншин навел разговор на
литературу: оказалось, что она так же, как и он, читала одни
французские книжки...
— Это совсем другое! — произнес Неведомов, как бы даже удивленный этим сравнением. — Виктор Гюго больше всего обязан своей славой тому, что явился тотчас после бесцветной, вялой послереволюционной
литературы и, действительно, в этом бедном
французском языке отыскал новые и весьма сильные краски.
— «Молодой Дикий» [«Молодой Дикий» — неполное название переводного романа: «Молодой дикий, или опасное стремление первых страстей, сочинение госпожи Жанлис; 2 части. М., 1809». На самом деле это сочинение Августа Лежюня.], «Повести Мармонтеля». [«Повести Мармонтеля». — Жан Франсуа Мармонтель (1723—1799),
французский повествователь, драматург и историк
литературы.]
Я учился и истории, и
литературе и, кроме того, владею
французским языком.
В первые два года — основательное знакомство с классической
литературой, систематическое изучение
французского и немецкого языков, занятия музыкой.
Вовсе нет. Граф говорил о
литературе, как будто никогда ничем другим не занимался; сделал несколько беглых и верных замечаний о современных русских и
французских знаменитостях. Вдобавок ко всему оказалось, что он находился в дружеских сношениях с первоклассными русскими литераторами, а в Париже познакомился с некоторыми и из
французских. О немногих отозвался он с уважением, других слегка очертил в карикатуре.
Раз я хотел похвастаться перед ними своими знаниями в
литературе, в особенности
французской, и завел разговор на эту тему.
При содействии цензуры
литература была вынуждаема отсутствие своих собственных политических и общественных интересов вымещать на Луи-Филиппе, на Гизо, на
французской буржуазии и т. д.
Выступала другая сторона дела: существует русская
литература, немецкая,
французская, итальянская, английская, классическая, целый ряд восточных, — о чем не было писано, какие вопросы не были затронуты, какие изгибы души и самые сокровенные движения чувства не были трактованы на все лады!
Оторванный от театра стечением обстоятельств, я бросился в другую сторону — в
литературу, в натуральную историю, которую читал нам на
французском языке профессор Фукс, и всего более пристрастился к собиранию бабочек, которым увлекался я до чрезвычайности.
Аполлон в совершенстве владел
французским языком и
литературой, и при нашей встрече я застал его погруженным в «Notre Dame de Paris» и драмы Виктора Гюго.
Разумеется, Щепкин играл Езопа и с большим искусством читал басни в стихах, взятые у Езопа
французскими и немецкими баснописцами и от них уже перешедшие в русскую
литературу.
Но, выставляя на посмеяние подобных читателей, «Собеседник» не оставляет в покое и писак, которые пускались в
литературу, особенно тех, которые писали по-русски
французским складом.
Ее чистое направление выразилось в
литературе уже самым выбором переводов с
французского и английского, которые помещены ею в «Трудах Вольного российского собрания».
Конечно, в тогдашнем обществе
литература почти ничего не значила; но к ней обратились, вероятно, отчасти вообще по естественной людям наклонности к благоприятной для них гласности, а всего более — по соображению того, какое значение имела
литература, и особенно сатира, во
французском обществе.
Пожилая дама, о которой заходит речь, была особа, описания которых не терпит английская
литература, но которых зато с любовью разработывает
французская.
И, как только кончилась война, мы и принялись за дело: тысячи народа хлынули за границу, внешняя торговля усилилась с понижением тарифа, иностранцы явились к нам строить железные дороги, от нас поехали молодые люди в иностранные университеты, в
литературе явились целые периодические издания, посвященные переводам замечательнейших иностранных произведений, в университетах предполагаются курсы общей
литературы, английского и
французского судопроизводства и пр.
При всей своей лени даже князь знал довольно хорошо греческую мифологию и
французскую историю, больше в то время не требовалось; тогда у нас еще не выдумывали своей
литературы, о русских журналах и не снилось никому, разве одному Новикову; русской истории тоже еще не было открыто.
В продолжении XVIII века новорусская
литература вырабатывала тот звучный, богатый язык, которым мы обладаем теперь, — язык гибкий и могучий, способный выражать и самые отвлеченные идеи германской метафизики и легкую, сверкающую игру
французского остроумия. Эта
литература, возникшая по гениальному мановению Петра I, имела, это правда, характер правительственный, но тогда знамя правительства был прогресс, почти революция.
Я говорю, одна дама, благородного поведения, то есть легкого содержания, — извините, я так сбиваюсь, точно про
литературу какую говорю; вот — выдумали, что Поль де Кок [Поль де Кок —
французский писатель XIX в., чье имя стало символом фривольной
литературы] легкого содержания, а вся беда от Поль де Кока-то-с… вот!..
Он мог подаваться, особенно после событий 1861–1862 годов, в сторону охранительных идей, судить неверно, пристрастно обо многом в тогдашнем общественном и чисто литературном движении; наконец, у него не было широкого всестороннего образования, начитанность, кажется, только по-русски (с прибавкой, быть может, кое-каких
французских книг), но в пределах тогдашнего русского «просвещения» он был совсем не игнорант, в нем всегда чувствовался московский студент 40-х годов: он был искренно предан всем лучшим заветам нашей
литературы, сердечно чтил Пушкина, напечатал когда-то критический этюд о Гоголе, увлекался с юных лет театром, считался хорошим актером и был прекраснейший чтец «в лицах».
Читали
французскую л немецкую
литературу на этих языках и заставляли много учить классических отрывков.
И по всеобщей
литературе начитанность у меня была достаточная, особенно по немецкой
литературе и критике, по Шекспиру и новейшей английской
литературе, не говоря уже о
французской.
Практика адвоката, забота о материальном достатке, семейные дела, долгие любовные увлечения, великосветские знакомства — ничто не охладило его любви к изящной
литературе — и русской и, в особенности,
французской.
В тех маскарадах, где мы встречались, с ней почти всегда ходил высокий, франтоватый блондин, с которым и я должен был заводить разговор. Это был поляк П., сын эмигранта, воспитывавшийся в Париже, учитель
французского языка и
литературы в одном из венских средних заведений. Он читал в ту зиму и публичные лекции, и на одну из них я попал: читал по писаному, прилично, с хорошим
французским акцентом, но по содержанию — общие места.
С этим путейцем-романистом мне тогда не случилось ни разу вступить в разговор. Я был для этого недостаточно боек; да он и не езжал к нам запросто, так, чтобы набраться смелости и заговорить с ним о его повести или вообще о
литературе. В двух-трех более светских и бойких домах, чем наш, он, как я помню, считался приятелем, а на балах в собрании держал себя как светский кавалер, танцевал и славился остротами и хорошим
французским языком.
Основным влиянием на него было не влияние немецкое, а влияние
французской социалистической
литературы.
Несмотря на его офицерские эполеты, он не достиг ещё гражданского совершеннолетия — ему нет двадцати одного года, но вместе с тем всестороннее образование его прямо поразительно — он не только свободно говорит и читает на трёх языках:
французском, немецком и английском, но успел прочесть на них очень много, знаком с русской и иностранной
литературой, со всеобщей историей, философскими учениями и естественными науками, увлекается химией, физикой и оккультными знаниями, ища между ними связи, в существовании которой он убеждён.
В пособие к этому преподаванию отец его, имевший богатую библиотеку, познакомил его с сокровищами новой
литературы в подлиннике и древней в лучших немецких и
французских переводах.