Неточные совпадения
«И разве не то же делают все теории
философские, путем мысли странным, несвойственным человеку, приводя его к
знанию того, что он давно знает и так верно знает, что без того и жить бы не мог? Разве не видно ясно в развитии теории каждого философа, что он вперед знает так же несомненно, как и мужик Федор, и ничуть не яснее его главный смысл жизни и только сомнительным умственным путем хочет вернуться к тому, что всем известно?»
Он не чертил ей таблиц и чисел, но говорил обо всем, многое читал, не обегая педантически и какой-нибудь экономической теории, социальных или
философских вопросов, он говорил с увлечением, с страстью: он как будто рисовал ей бесконечную, живую картину
знания. После из памяти ее исчезали подробности, но никогда не сглаживался в восприимчивом уме рисунок, не пропадали краски и не потухал огонь, которым он освещал творимый ей космос.
Под
философским призванием я понимал совсем не то, что я специализируюсь на какой-то дисциплине
знания, напишу диссертацию, стану профессором.
«Критика отвлеченных начал» и «
Философские начала цельного
знания».].
У Н. Федорова были обширные
знания, но культура его была скорее естественнонаучная, чем
философская.
Отделение мышления от бытия,
знания от мира стало предпосылкой всякой философии; в этом отделении философы видят всю гордость
философской рефлексии, все свое преимущество — перед мышлением наивным.
Психологическая противоположность
знания и веры бросается в глаза даже человеку, не склонному к
философскому анализу.
Теперь обратимся к
философскому анализу природы
знания и веры.
Философия должна быть
философской; философия сама есть
знание, а не приживалка у науки.
За пятнадцать — двадцать лет пред этим ко всему хотели прилагать эстетические и
философские начала, во всем искали внутреннего смысла, всякий предмет оценивали по тому значению, какое имеет он в общей системе
знаний или между явлениями действительной жизни.
Кольцов с своей живой и страстной душою, с своим постоянным стремлением к
знанию и образованию себя, не мог не увлечься в этот чудный, новый для него мир
философских размышлений, и он действительно увлекся, как доказывают его думы, особенно написанные им в 1836 г., когда он в другой раз побывал в Москве и повидался с своими друзьями.
Хотя он характеризует трансцендентное абсолютное с помощью каббалистического понятия Эн-соф (мы знаем, как проблематично это понятие, которое, однако, применяется Соловьевым без всякого пояснения), т. е. в терминах отрицательного богословия, но затем, неправомерно и без всяких объяснений приравнивая его к первой ипостаси, он дедуцирует рационально его отношение к миру, а следовательно, и их взаимное определение [См. «
Философские начала цельного
знания» (Собр. соч., т. I, особенно стр.320–321, 347) и «Чтения о богочеловечестве» (т. III, 82 cл.).].
Эта же вера легла в основу учения Вл. Соловьева о действенном искусстве, которому он присвоил название теургии [Понятие теургии Соловьев разрабатывал в своем трактате «
Философские начала цельного
знания».
Название работы В. С. Соловьева указано неточно; правильно — «
Философские начала цельного
знания» (Соловьев В. С. Соч.
В
философских и гуманитарных
знаниях, в исследованиях явлений духа такой практической плодотворности нет.
Рабство это связано с тем, что религиозная вера и научное
знание становятся внешними повелевающими силами для
философского познания.
Как гимназистиком четвертого класса, когда я выбрал латинский язык для того, чтобы попасть со временем в студенты, так и дальше, в Казани и Дерпте, я оставался безусловно верен царству высшего образования, университету в самом обширном смысле — universitas, как понимали ее люди эпохи Возрождения, в совокупности всех
знаний,
философских систем, красноречия, поэзии, диалектики, прикладных наук, самых важных для человека, как астрономия, механика, медицина и другие прикладные доктрины.
Но с Лебедевым мы, хотя и земляки, видались только в аудиториях, а особенного приятельства не водили. Потребность более серьезного образования, на подкладке некоторой даже экзальтированной преданности идее точного
знания, запала в мою если не душу, то голову спонтанно,говоря
философским жаргоном. И я резко переменил весь свой habitus, все привычки, сделался почти домоседом и стал вести дневник с записями всего, что входило в мою умственную жизнь.
Несмотря на его офицерские эполеты, он не достиг ещё гражданского совершеннолетия — ему нет двадцати одного года, но вместе с тем всестороннее образование его прямо поразительно — он не только свободно говорит и читает на трёх языках: французском, немецком и английском, но успел прочесть на них очень много, знаком с русской и иностранной литературой, со всеобщей историей,
философскими учениями и естественными науками, увлекается химией, физикой и оккультными
знаниями, ища между ними связи, в существовании которой он убеждён.