Неточные совпадения
Очищение и освобождение христианского
сознания от социоморфизма мне представляется важной задачей христианской
философии.
Впрочем, и сам Галактион начинал уже терять
сознание разницы между промышленным добром и промышленным злом. Это делалось постепенно, шаг за шагом. У Галактиона начинала вырабатываться
философия крупных капиталистов, именно, что мир создан специально для них, а также для их же пользы существуют и другие людишки.
Основная идея русской
философии есть идея конкретного сущего, существующего, предшествующего рациональному
сознанию.
Чернышевский имел самую жалкую
философию, которой была заполнена поверхность его
сознания.
Высокая оценка Толстого в истории русской идеи совсем не означает принятия его религиозной
философии, которую я считаю слабой и неприемлемой с точки зрения христианского
сознания.
Ложная
философия и ложная религия, выданная за положительную науку, утверждают в человеке
сознание ничтожества его происхождения и божественности его будущего, не его, конечно, не данного конкретного лица, а человека вообще.
Этот роковой процесс смерти живого Бога в человеческом
сознании нашел свое гениальное отражение в
философии Канта, духовно властвующего и до сих пор над европейским
сознанием.
Точка зрения церковного
сознания должна быть открыто провозглашена
философией.
Социализм и анархизм, декадентство и мистика, разочарование в науке и пустота новейшей
философии, небывалое еще ощущение личности и
сознание неизбежности нового общества, мучительное обострение проблемы пола — все это ведет к какому-то пределу, к таинственному еще разрешению.
Философия должна стать сознательно органической, восстановить органичность, свойственную мышлению первоначальному, но обогащенную высшим
сознанием, впитавшую в себя все завоевания дифференцирующего прогресса.
«Научная»
философия есть в значительной степени предрассудок современного
сознания, от которого не вполне свободен и сам Лосский.
Современная
философия —
философия иллюзионистическая по преимуществу, ее гносеология отвергает не только реальность отношения к бытию, но и само бытие, лишает человека изначального
сознания свободы, свободы безмерной и безосновной, разлагает личность на дробные части, отвергая ее изначальную субстанциональность.
Ни
философия позитивная, ни
философия критическая не в силах понять происхождения и значения времени и пространства, законов логики и всех категорий, так как исходит не из первичного бытия, с которым даны непосредственные пути сообщения, а из вторичного, больного уже
сознания, не выходит из субъективности вширь, на свежий воздух.
Отвлеченные философы считают доказанным и показанным, ясным и самоочевидным, что
философии следует начинать с субъекта, с мышления, с чего-то безжизненно формального и пустого; но почему бы не начать философствовать с кровообращения, с живого, с предшествующего всякой рациональной рефлексии, всякому рациональному рассечению, с органического мышления, с мышления как функции жизни, с мышления, соединенного с своими бытийственными корнями, с непосредственных, первичных данных нерационализированного
сознания?
Весь ход человеческой культуры, все развитие мировой
философии ведет к осознанию того, что вселенская истина открывается лишь вселенскому
сознанию, т. е.
сознанию соборному, церковному.
В наивном, дофилософском
сознании есть здоровый реализм, здоровое чувство бытия, которое рассекалось и умерщвлялось рационалистическим развитием
философии, процессом дифференцирования.
Риккерт и его ученики скажут, что это первичное
сознание есть лишь иррациональное «переживание», с которым не имеют никакого дела гносеология и
философия, что тут можно только «переживать» и нельзя познавать.
На высших своих ступенях процесс дифференцирования должен привести или к полному разложению и смерти, что мы и видим в европейской
философии и многих сторонах европейской культуры, или вновь вернуться к первоначальной органичности и реалистичности, но на почве высшего
сознания.
Сознание невозможности отвлеченной
философии — последний результат философского развития.
Философические хитросплетения и бредни никогда не привьются к русскому: на это у него слишком много здравого смысла; но нельзя же допустить, чтобы под именем
философии нападали на всякое честное стремление к истине и к
сознанию.
Знаменитый основатель Александрийской школы, воспитанный на эллинизме и поднявший столь высоко авторитет эллинской
философии в церковном
сознании, вполне воспринял учение о непознаваемости Божества разумом.
У Юма она имела субъективно-человеческое значение — «быть для человека», у Беркли получила истолкование как действие Божества в человеческом
сознании; у Гегеля она была транспонирована уже на язык божественного бытия: мышление мышления — само абсолютное, единое в бытии и
сознании [К этим общим аргументам следует присоединить и то еще соображение, что если религия есть низшая ступень философского
сознания, то она отменяется упраздняется за ненадобностью после высшего ее достижения, и только непоследовательность позволяет Гегелю удерживать религию, соответствующую «представлению», в самостоятельном ее значении, рядом с
философией, соответствующей «понятию».
Потому-то «чистая»
философия, притязающая на решающий голос и в вопросах религиозного
сознания, столь естественно приходит к отрицанию ипостасности Божества, видя в ней лишь недозволительный антропоморфизм или психологизм (наиболее воинствующими здесь являются представители «
философии бессознательного» — Гартман и Древе [Вот какими аргументами возражает Древе против личного характера Божества: «Индивидом дух называется в· конечной своей ограниченности и определимости материальным организмом…
Если перевести этот основной и элементарный факт религиозного
сознания на язык религиозной
философии, мы тотчас же увидим, что перед нами явно противоречивое сочетание понятий, приводящее к антиномии [Проблема антиномизма в мышлении наиболее радикально поставлена в книге свящ.
Истины религии, открывающиеся и укореняющиеся в детски верующем
сознании непосредственным и в этом смысле чудесным путем, изживаются затем человеком и в его собственной человеческой стихии, в его имманентном самосознании, перерождая и оплодотворяя его [Гартман, среди новейших философов Германии обнаруживающий наибольшее понимание религиозно-философских вопросов, так определяет взаимоотношение между общей
философией и религиозной
философией: «Религиозная метафизика отличается от теоретической метафизики тем, что она извлекает выводы из постулатов религиозного
сознания и развивает необходимые метафизические предпосылки религиозного
сознания из отношения, заложенного в религиозной психологии, тогда как теоретическая метафизика идет путем научной индукции.
Здесь возникает и общий вопрос: насколько и в каком смысле является софийным то трансцендентальное или логическое
сознание, исследованием которого больше всего занималась и занимается новая
философия?
Ошибочно поэтому думать, что вера соответствует лишь детскому состоянию религиозного
сознания, а в более зрелом возрасте заменяется и вытесняется знанием —
философией и наукой (хотя и «духовной»), вообще гнозисом.
Основные идеи
философии не измышляются, но родятся в
сознании, как семена, как зародыши будущих философских систем.
Религиозные образы, реализующие и выражающие религиозное содержание, представляют собою то, что обычно называют мифом. Мифу в религии принадлежит роль, аналогичная той, какая свойственна понятию или суждению в теоретической
философии: от его понимания зависит оценка религиозно-догматического
сознания.
Но религиозная
философия часто означала узаконение
сознания рабства у «природы», хотя бы природа эта понималась не как материальная.
Когда Клагес видит в возникновении
сознания, интеллекта, духа декаданс жизни, болезнь, он, в сущности, выражает на языке науки и
философии древнее сказание о грехопадении и утере рая, но натурализирует идею рая и думает, что он возможен в мире падшем.
Аналогичное явление было во французской революции, где
сознание было связано с рационалистической просветительной
философией XVIII века.
Маркс был интеллектуален, он придавал огромное значение теории,
философии, науке, он не верил в политику, основанную на эмоциях, он придавал огромное значение развитию
сознания и организации.
В русском верхнем культурном слое начала века был настоящий ренессанс духовной культуры, появилась русская философская школа с оригинальной религиозной
философией, был расцвет русской поэзии, после десятилетий падения эстетического вкуса пробудилось обостренное эстетическое
сознание, пробудился интерес к вопросам духовного порядка, который был у нас в начале XIX века.
Философия, не поднимающаяся до понимания духа, свойственного религиозному
сознанию и мистическому опыту, все же различает дух и называет идеальными ценности, которые должны быть реализованы в человеческой жизни.
Философия духа Гегеля есть секуляризированная, приспособленная к
сознанию XIX века философская транскрипция германской мистики, и она отражает монофизитскую тенденцию этой мистики.
Но германское критическое
сознание пришло не только к тому, что
философия должна быть научной, — оно признало власть научности и над сферой религиозной, моральной, эстетической, общественной.
Лучшие люди начинают сознавать, что наступает конец старой, пассивной
философии необходимости, в какой бы форме она ни являлась — в метафизической, критической или позитивистической [Гениальное и дерзновенное
сознание того, что
философия должна быть органом творческой активности человека, есть у неведомого русского мыслителя Н. Ф. Федорова.
Только кризис религиозного
сознания может привести к творческой
философии творчества.].
Само
сознание человека как центра мира, в себе таящего разгадку мира и возвышающегося над всеми вещами мира, есть предпосылка всякой
философии, без которой нельзя дерзать философствовать.
Критическая
философия есть
сознание дотворческой эпохи, она — даже не в искуплении, а в законе.
Как ни интересен Бергсон, но его
философия творчества — половинчата и лишь изобличает кризис научно-философского
сознания.
Но
философия должна восстановить изначальную правду мифологичности человеческого
сознания.
Критическая
философия есть послушное
сознание необходимости не природы, а самого
сознания, не материи, а разума, есть послушание необходимости через послушание категориям.
Современное
сознание одержимо идеей «научной»
философии, оно загипнотизировано навязчивой идеей «научности» [Очень характерна для научных стремлений современной
философии статья Гуссерля «
Философия как строгая наука» в «Логосе» (1911 г.
Антропология или, точнее, антропологическое
сознание предшествует не только онтологии и космологии, но и гносеологии, и самой
философии познания, предшествует всякой
философии, всякому познанию.
Философское
сознание вечно замутнено и закутано ложным, призрачным стремлением к научности, к идеалам и критериям области чуждой
философии — этим вековым рабством
философии у чужого господина.
Должно сказать с полным
сознанием и дерзновением, что границы мировой данности и повеления мировой необходимости необязательны для
философии.
В
сознании Бергсона
философия творчески рвется из тисков научной необходимости и рационалистической скованности.
В славянофильской
философии есть прекраснодушие, возможное лишь до кризиса культуры: славянофильское
сознание не дошло еще до острого
сознания трагедии познания.