Неточные совпадения
— Мы прекрасно доехали и вас не беспокоили, — отвечал Сергей Иванович. — Я так пылен, что боюсь дотронуться. Я был так занят, что и не знал, когда вырвусь. А вы по-старому, — сказал он улыбаясь, — наслаждаетесь тихим
счастьем вне течений
в своем тихом
затоне. Вот и наш приятель Федор Васильич собрался наконец.
— Ах, вы барышня! девочка! На какой еще азбуке сидите вы: на манерах да на
тоне! Как медленно развиваетесь вы
в женщину! Перед вами свобода, жизнь, любовь,
счастье — а вы разбираете
тон, манеры! Где же человек, где женщина
в вас!.. Какая тут «правда»!
Этот несколько суровый
тон сменился горячим поцелуем, и Половодова едва успела принять свой обычный скучающий и ленивый вид, когда
в гостиной послышались приближавшиеся шаги maman. У Привалова потемнело
в глазах от прилива
счастья, и он готов был расцеловать даже Агриппину Филипьевну. Остальное время визита прошло очень весело. Привалов болтал и смеялся самым беззаботным образом, находясь под обаянием теплого взгляда красивых глаз Антониды Ивановны.
Я понимаю Le ton d'exaltation [восторженный
тон (фр.).] твоих записок — ты влюблена! Если ты мне напишешь, что любишь серьезно, я умолкну, — тут оканчивается власть брата. Но слова эти мне надобно, чтоб ты сказала. Знаешь ли ты, что такое обыкновенные люди? они, правда, могут составить
счастье, — но твое ли
счастье, Наташа? ты слишком мало ценишь себя! Лучше
в монастырь, чем
в толпу. Помни одно, что я говорю это, потому что я твой брат, потому что я горд за тебя и тобою!
Дети
в нашей семье (впрочем, тут я разумею, по преимуществу, матушку, которая давала
тон всему семейству) разделялись на две категории: на любимых и постылых, и так как высшее
счастие жизни полагалось
в еде, то и преимущества любимых над постылыми проявлялись главным образом за обедом.
«Cher ангельчик! — начинала она это письмо, —
в то время, как ты
утопаешь в море твоего
счастия, я хочу нанести тебе крошечный, едва чувствительный для тебя удар, но
в котором заранее прошу у тебя извинения.
Священник слушал его, потупив голову. Полковник тоже сидел, нахмурившись: он всегда терпеть не мог, когда Александр Иванович начинал говорить
в этом
тоне. «Вот за это-то бог и не дает ему
счастия в жизни: генерал — а сидит
в деревне и пьет!» — думал он
в настоящую минуту про себя.
— Более всего надо беречь свое здоровье, — говорил он догматическим
тоном, — и во-первых, и главное, для того чтоб остаться
в живых, а во-вторых, чтобы всегда быть здоровым и, таким образом, достигнуть
счастия в жизни. Если вы имеете, мое милое дитя, какие-нибудь горести, то забывайте их или лучше всего старайтесь о них не думать. Если же не имеете никаких горестей, то… также о них не думайте, а старайтесь думать об удовольствиях… о чем-нибудь веселом, игривом…
— Умерьте страсти, — продолжал Фома тем же торжественным
тоном, как будто и не слыхав восклицания дяди, — побеждайте себя. «Если хочешь победить весь мир — победи себя!» Вот мое всегдашнее правило. Вы помещик; вы должны бы сиять, как бриллиант,
в своих поместьях, и какой же гнусный пример необузданности подаете вы здесь своим низшим! Я молился за вас целые ночи и трепетал, стараясь отыскать ваше
счастье. Я не нашел его, ибо
счастье заключается
в добродетели…
По
тону хозяина можно было заключить, что он не был рад неожиданному появлению гостя, который
в другое время мог бы явиться спасителем семейного
счастья, а сейчас просто не дал довести до конца счастливый момент.
— Поверьте вы мне-с, — продолжала она милым, но
в то же время несколько наставническим
тоном, — я знаю по собственному опыту, что единственное
счастье человека на земле — это труд и трудиться; а вы, князь, извините меня, ничего не делаете…
Быть может, Веретьев и еще откинул бы несколько фарсов, прежде нежели объяснить,
в чем дело, но, к
счастью для нас,
в эту минуту пришел Кирсанов. Он был видимо расстроен; чистенькое и бледное лицо его приняло желтоватые
тоны, тонкие губы сжались; новенький вицмундирчик вздрагивал на его плечах.
Глядя на жениха,
утопала она
в счастье.
Добро тому, кто добудет чудные зелья: с перелетом всю жизнь будет счастлив, с зашитым
в ладанку корешком ревеньки не
утонет, с архилином не бойся ни злого человека, ни злого духа, сок тирличá отвратит гнев сильных людей и возведет обладателя своего на верх богатства, почестей и славы; перед спрыг-травой замки и запоры падают, а чудный цвет папоротника принесет
счастье, довольство и здоровье, сокрытые клады откроет, власть над духами даст.
Личность Зинина сделала мою летнюю экскурсию
в Петербург особенно ценной.
В остальном время прошло без таких ярких и занимательных эпизодов, о которых стоило бы вспоминать. Муж кузины моего отца, тогда обер-прокурор одного из департаментов сената, предложил мне жить
в его пустой городской квартире. Его чиновничья фигура и суховатый педантский
тон порядочно коробили меня; к
счастию, он только раз
в неделю ночевал у себя, наезжая с дачи.
Бродяга бормочет и глядит не на слушателей, а куда-то
в сторону. Как ни наивны его мечтания, но они высказываются таким искренним, задушевным
тоном, что трудно не верить им. Маленький ротик бродяги перекосило улыбкой, а все лицо, и глаза, и носик застыли и отупели от блаженного предвкушения далекого
счастья. Сотские слушают и глядят на него серьезно, не без участия. Они тоже верят.
Свадьба была
в Москве, здесь провели молодые свой медовый месяц. Родные остались для
Тони теми же дорогими друзьями, какими были прежде. Она приглашала Крошку Доррит к себе на житье
в деревню, но та, пожелав ей всевозможного
счастья, не хотела расставаться со своими братьями и скромной долей, которой лучше не желала.
Тони распределила свой денежный капитал, доставшийся ей после смерти ее благодетельницы, братьям и сестре, только переслала к себе
в деревню свой любимый рояль, с которым не могла расстаться.
Тони припоминала, как она выезжала со старушкой
в свет, пока та еще была
в силах делать выезды, как избранный кружок, собиравшийся у нее
в доме, обращался с бедною воспитанницей, словно с родной дочерью аристократической барыни. Засыпая у себя дома, ей чудилось, что сухая рука ее, исписанная синими жилками, благословляла ее на сон грядущий, и она верила, что благословение это принесет ей
счастье. Помнила
Тони, как заболела тяжко старушка, перемогалась недолго и просила ее перед смертью закрыть ей глаза.
— Коли
в этом вы находите
счастье… — помолчав, тем же
тоном добавила она.
— Нет, зачем пьян? Я дело говорю, ведь вы же сами мне говорили, что меня больше жизни любите, что только часы, проводимые со мной и считаете счастливыми, а теперь, когда
в будущем это
счастье представляется вам сплошь, не урывками, и когда я этим хочу вас утешить, вы говорите, что я пьян… — тем же
тоном, наливая и опрокидывая
в рот еще стакан вина, продолжал Егор Егорович.